Нулевой том (сборник) - Андрей Битов

В этом году была прекрасная весна. Однако Кирюша умудрился сдать все зачеты. Наступили экзамены. Тут мама уехала в отпуск, очень наставляя Кирюшу подналечь, что главное позади и он должен держаться. Кирюша обещал все это, и мама уехала. А отец, надо сказать, уехал в длительную командировку еще раньше.

И Кирюша остался один.

Об этом сразу же узнал недавний его близкий приятель, кстати, тоже Кирилл. В то время многое сближало их, хотя, в принципе, они были совершенно противоположные люди. Кир – так звал приятель Кирюшу. Смысл это имело тот, что на некотором жаргоне «кирять» означает «пить», а «кир» – «пьянку». А объяснялось такое прозвище тем, что Кирюша, имея в свое время старшего брата, узнал от него много и в вопросе, как пить и что пить, и мог рассказывать об этом от первого лица достаточно много и достаточно правдоподобно, чтобы считаться специалистом. А Кирюша звал своего приятеля Ки, что уже решительно ничего не значило. Ки сразу же узнал о том, что у Кира появилась «хата», и предложить устроить «кир», а девочек он приведет.

Кирюша, с одной стороны, не очень хотел видеть своего приятеля: слишком уж разные они были люди. С другой стороны, он всегда старался попасть в компанию с девушками, все-таки надеясь связать два слова. Кирюша согласился на предложение приятеля, и эти встречи затянулись надолго. После каждой Кирюша говорил своему приятелю, что ему очень уж не понравилась та девушка, которую он ему привел, что неужели он не мог достать чего-нибудь получше, а что так – у него никакого вдохновения. Но объяснялись Кирюшины неудачи не этим. Он решительно не мог подойти к этим девушкам «просто так». Все у него было в этом отношении не просто.

Первый экзамен он, однако, сдал. На второй – заболел. Мама слала частые письма, волнуясь, как дела. Кирюша писал, что все в порядке. На третий экзамен он опоздал, и эта нелепая случайность явилась причиной того, что он получил «неуд». Просто этот негодяй, рассердившись, что ему пришлось ждать Кирюшу, не дал ему как следует подготовиться, а потом нарочно засыпал. На следующий экзамен Кирюша просто не явился. Маме он писал, что все в порядке, потому что ничего еще не было потеряно и он был уверен, что выдюжит, а волновать маму, да еще когда она отдыхает, не хотел. Он приободрил себя, и они с приятелем закатили выдающийся «кир». Тем не менее к последнему экзамену Кирюша подготовился неплохо и шел в полной уверенности. И тут произошло опять непредвиденное: эта подлая старуха имела на него зуб и приложила все усилия к тому, чтобы завалить Кирюшу. Кирюша доблестно боролся и ответил почти все, но она таки поставила ему «неуд», придравшись к совершенному пустяку и представив этот пустяк как самую принципиальную ошибку, свидетельствующую о полном незнании предмета.

Это было ужасно… Кирюша и злился и переживал, но еще не все было потеряно. И он написал маме, что все в порядке. Он явился в деканат, чтобы уточнить сроки пересдач, и тут узнал, что уже подан директору рапорт на отчисление его, Капустина Кирилла, из института. Кирюша пробовал возражать, что два завала еще разрешается пересдать, что, в конце концов, он болел во время сессии, и это тоже нельзя не учесть. Но ему объяснили, что помимо двух двоек и болезни у него была еще неявка без уважительной причины, что само по себе расценивается как третья двойка, а уж с тремя двойками, извините, но мы вынуждены были подать рапорт. Кирюша еще пробовал доказать, что у него все-таки не три двойки, а две, и что две двойки – это не то, что три. Но его уже не слушали. И он нахамил и хлопнул дверью.

И рапорт был утвержден.

В таком жутком положении он оказался. Мама должна была скоро вернуться. Папа тоже прислал телеграмму. Соседи с Кирюшей не разговаривали, и Кирюша легко мог себе представить, чего только они не расскажут родителям о его «кирах». Но, как ни странно, он не только не был расстроен или обескуражен, но даже ощущал подъем и какую-то непонятную радость. Как-то, сам собой, получился исход. Правда, что дальше, было неясно. И что действительно было очень грустно, это предстоящие объяснения с родителями и их огорчения. Но к чему было об этом думать, пока они еще не приехали? Все равно ничего не придумаешь… И Кирюша постарался забыть об этих действительно очень грустных и предстоящих вещах, и не без успеха.

А было уже лето, и погода была все такой же прекрасной, всем на удивление. И Кирюша прошатался два дня по улицам, и молодые женщины и девушки волновали его еще больше, и при этом ощущение подъема и какой-то непонятной радости не проходило. Только вот поделиться было не с кем…

А ребята, с которыми он проучился два года, очень ему сочувствовали, но ему не нравилось это сочувствие. Оно казалось ему неискренним, равнодушным, просто так. Кирюша был уже не с ними. Они ему стали чужими как-то сразу. И еще они все время напоминали ему о случившемся и своим присутствием, и своими сочувственными словами. А Кирюша стремился забыть, потому что не знал, что ему делать, и придумать было уже решительно нечего. И вот-вот должны были приехать родители…

Он был уже не с ними. Но он не был и ни с кем другим. У второго Кирилла началась сессия, и он успешно сдавал один экзамен за другим.

Поделиться было не с кем… И когда быть одному становилось невмоготу, Кирюша снова и снова приходил к ребятам в общежитие, и там они напоминали ему о случившемся своим присутствием и своими сочувственными словами. И Кирюша все больше злился на них.

На третий день ребята уезжали на практику в Заполярье. И это было единственным, чему завидовал Кирюша. В остальном он ощущал даже какое-то непонятное свое преимущество. Но вот они уезжают… А он остается. А уехать вообще-то надо бы ему. Это даже вроде решение. Но уехать было нельзя. Родители…

На третий день Кирюша, с утра решив не растравлять себя тем, что ребята уезжают, а он остается, и не идти поэтому провожать их, к вечеру сам собой прибрел на вокзал чуть ли не за час до отхода поезда.

Не пропадать же билету!

Ту-ту-у-у! – сказал паровоз. – Ех-х-хать или не ех-х-хать, – пыхтел он.

– Ну, давай же решайся, – высовывался из окна Мишка.

– Кирюша, Кирюша! Давай с нами, – кричали девицы.

– Не пропадать же билету! – сказал Мишка.

Высунулся руководитель.

– Так это вы… А вы и вправду поезжайте. Вон вы даже у меня из списков не вычеркнуты.

– Мало ли, – сказал Кирюша, – приказ-то висит.

– Да, – сказал руководитель, – приказ – это шабаш… Но вот и билет на вас есть.

– Мало ли, – сказал Кирилл, – бухгалтерия не обернулась.

– А вы все-таки поезжайте – ничего не потеряете, а мало ли что бывает…

– Зачем же мне себя зря дергать, – сказал Кирилл, – безнадюга.

– Ну, знаете ли! – Руководитель был задет. – Была бы честь… Я, знаете ли, вам навстречу хотел пойти. Если так, то я даже обязан вернуть вас с поезда.

Голова его скрылась.

– Ну, что же ты! – рассердился Мишка. – Мы его еле уговорили.

Ех-х-хать или не ех-х-хать… Ех-х-хать или не ех-х-хать… – пыхтел паровоз.

«А действительно… А может быть… – носилось в Кирюхиной голове. – А что я теряю! А дома… Отец сказал: «Если вылетишь, делай, что хочешь, – я не буду больше возиться», – сказал отец. Ну, и не надо, ну, и пес с вами – возьму и уеду…»

– Отъезжающих просим пройти в вагон.

– Ну же, Кирюха… Ну же! – кричали из вагона.

Ех-х-хать или не ех-х-хать, – паровоз.

«Уеду, уеду! – думал Кирюха. – Узнаете… Подумаешь… Осточертело все. Даже не восстановят – уеду. Куда-нибудь подальше… от всей этой сутолоки… А мама…»

– Провожающих просим покинуть вагон.

– До отхода поезда остается…

– Кирюха! Кирюха!

«Маме дам телеграмму с дороги. Мол, есть еще надежда…»

Свисток.

До отхода поезда ничего не осталось.

Ех-х-хать, ех-х-хать! – сказал паровоз. Ту-у-у! У-у-у-у-у! – прогудел он.

Медленно, нехотя двинулась туша вагона.

Кирюха стоял на подножке.

Письма

Он написал маме письмо, где объяснил все: главным образом то, как его несправедливо выгнали из института и как он не хотел ее волновать во время отпуска. Он написал так же, как он уехал: что есть еще надежда и возможность, поэтому уехал. Что тут ему надо как следует поработать, чтобы зарекомендовать себя, и тогда при поддержке группы его восстановят. Он просил выслать ему самое необходимое и немного денег (но это только на первое время, потом он заработает и вернет, писал он).

Вскоре выяснилось, как и предполагал Кирилл, что его отъезд со всеми на практику ничему не поможет и шансов на восстановление у него нет. Но, убедившись в этом, он не захотел вернуться в Ленинград. Потому что встретиться с родителями, смотреть им в глаза и слушать их упреки – все это его очень пугало. И потому что, уехав, он чувствовал себя уверенней и спокойней. Кирилл оставил родителей в уверенности, что у него есть шансы на восстановление, а сам устроился на работу вместе с ребятами. Вся разница между ним и ребятами заключалась в том, что те должны были отработать два месяца в качестве практики, а Кирилл получил трудовую книжку, и в паспорте рядом со штампом «УВОЛЕН» появился штамп «ПРИНЯТ».