Иной Сталин - Юрий Жуков

Разумеется, после столь явного намека все проголосовали за вывод Енукидзе из ЦК, большинство — за его исключение из партии, и лишь меньшинство — за арест и предание суду22.

Через день советские газеты опубликовали сообщение о состоявшемся пленуме и принятые им резолюции. Вторая из них гласила:

«О служебном аппарате ЦИК СССР и т. Енукидзе. 1. Одобрить мероприятия контрольных органов по проверке и улучшению служебного аппарата ЦИК Союза ССР. За политико-бытовое разложение бывшего секретаря ЦИК СССР А. Енукидзе вывести из состава ЦК ВКП(б) и исключить из рядов ВКП(б)»23.

Практически сразу же, начиная с 13 июня, во всех краях, областях, в Москве и Ленинграде прошли партийные активы, на которых «разъяснялись» решения пленума. И по первому пункту — «Об уборке урожая и сельскохозяйственных заготовках», и по второму, чтобы объяснить коммунистам маловразумительную формулировку «политико-бытовое разложение». Опубликованные же в «Правде» доклады на этих активах, сделанные руководителями самых крупных организаций, позволили узнать о происшедшем и беспартийным. Нет, не понять, а окончательно запутаться в сути событий из-за намеков на некую взаимосвязь Енукидзе с убийством Кирова, с «вредительством», неприкрытых угроз в адрес «классового врага», требований «усилить борьбу» с «гнилым либерализмом», «ротозейством», «самоуспокоенностью» и «благодушием». О том, что произошло с аппаратом ЦИК СССР, о собственно «Кремлевском деле» не было сказано ни слова.

Из доклада Н. С. Хрущева:

«…На предприятиях у нас были случаи порчи оборудования, в столовых — отравления пищи. Все это делают контрреволюционеры, кулаки, троцкисты, зиновьевцы, шпионы и всякая другая сволочь, которая объединилась теперь под единым лозунгом ненависти к нашей партии, ненависти к победоносному пролетариату. Злодейское убийство товарища Кирова в декабре прошлого года, дело Енукидзе должно мобилизовать всю партию, должно поставить нас на ноги, должно заставить нас так организовать нашу работу, чтобы ни один мерзавец не смог творить своего подлого дела»24.

Из доклада А. Л. Жданова:

«Ярким примером коммуниста, забывшего свои элементарные по отношению к партии обязанности, попавшего в цепкие лапы классового врага и потерявшего свое партийное лицо, является Енукидзе… Енукидзе проявил не только недопустимое для большевика ротозейство, которым пользовались враги, но и оказывал прямую поддержку этим врагам… Дело Енукидзе показывает еще раз, что главным препятствием, мешающим разоблачать происки классового врага, является наша самоуспокоенность и благодушие»25.

Еще больше должна была всех запутать, запугать, подготовить к «охоте на ведьм» публикация доклада Косиора — единственного обличавшего былых вождей былой оппозиции:

«Из тех материалов, которые мы имели в связи с делом Енукидзе, для всех нас совершенно ясно, что и Зиновьев, и Каменев были не только вдохновителями тех, кто стрелял в тов. Кирова. Они были прямыми организаторами этого убийства. Они действовали в полном согласии с контрреволюционером Троцким…»

И сделал категорический вывод:

«Ярость классового врага усиливается, он бесится, а это требует от нас все более ожесточенной борьбы с ним»26.

Самым же жестким, даже кровожадным стал доклад, сделанный генеральным секретарем комсомола А. В. Косаревым на XI пленуме ЦК ВЛКСМ и широко растиражированный многими газетами. Говоря об актуальных задачах коммунистического воспитания молодежи, основу их он свел к «борьбе с классовым врагом». А раскрыл это положение на примере дела Енукидзе:

«Классовая борьба не затухает, а принимает новые, более сложные формы. Враг не уступает добровольно своего места. Его можно убрать только насильственно, методами экономического воздействия, методами организационно-политической изоляции, а когда в этом есть потребность — и методами физического истребления»27.

На этом хорошо организованная трехнедельная пропагандистская кампания внезапно завершилась. Печать о деле Енукидзе забыла. Навсегда. Забыли о нем и в партийных организациях. И лишь месяц спустя состоялись те самые закрытые процессы, которые и призваны были обосновать и подтвердить все те обвинения, выдвинутые на пленуме Ежовым и закрепленные априорно членами ЦК. Но процессы, эти завершились несколько иначе, нежели хотелось бы Ягоде, на чем он, по существу, настаивал 2 мая, адресуясь лично к Сталину.

Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством В. В. Ульриха в закрытом — без участия обвинения и защиты — заседании 27 июля осудила по «Кремлевскому делу» 30 человек. Двоих (вместо 25), Синелобова и Чернявского, приговорили к расстрелу; 9, в том числе Л. Б. Каменева, его брата и первую жену того, — к десяти годам тюремного заключения; остальных — к заключению на срок от двух до семи лет. В тот же день Особое совещание НКВД по тому же делу приговорило к тюремному заключению на срок от трех до пяти лет 42 человека, к ссылке на два и три года — 37 человек, к высылке из Москвы — одного28.

Глава седьмая

Всего через два дня после того, как Ягода заявил о завершении следствия по «Кремлевское делу», 4 мая 1935 г., в Кремле по решению ПБ1 руководство партии и правительство дали прием в честь выпускников военных академий, ставший впоследствии традиционным. Открыл его нарком обороны Ворошилов, а почти сразу же вслед за ним взял слово Сталин. Заговорил он не о проблемах службы в войсках новой когорты командиров, не об угрозе войны и необходимости готовиться к отражению врага, а совершенно об ином, что явно волновало его последнее время и чего на XVII съезде партии касался уже и он сам, и Каганович, а на VII съезде Советов СССР — Молотов. О том, что настало время опираться не на тех, кто обладал в прошлом революционными заслугами, а на профессионалов иного рода — на людей с высшим специальным образованием.

«Слишком много говорят у нас, — заметил, интригуя слушателей, Сталин, — о заслугах руководителей, о заслугах вождей. Им приписывают все, почти все наши достижения. Это, конечно, неверно и неправильно. Дело не только в вождях». А затем, после небольшого отступления, он объяснил, от кого же в действительности зависят успехи страны. «Раньше мы говорили, что „техника решает все“. Этот лозунг помог нам в том отношении, что мы ликвидировали голод в области техники и создали широчайшую техническую базу во всех отраслях деятельности для вооружения наших людей первоклассной техникой. Это очень хорошо. Но этого далеко не достаточно… Чтобы привести технику в движение и использовать ее до дна, нужны люди, овладевшие техникой, нужны кадры, способные освоить и использовать эту технику по всем правилам искусства… Вот почему старый лозунг „техника решает все“… должен быть теперь заменен новым лозунгом, лозунгом о том, что „кадры решают все“».

И тут же, используя хорошо знакомые ему приемы риторики, бросил в зал главный с его точки зрения вопрос: «Можно ли сказать, что наши люди поняли и осознали полностью великое значение этого нового лозунга?» И сам же ответил на собственный вопрос, высказав тем самым то, что его беспокоило: «Я бы этого не сказал». Далее он вернулся к главной теме «вельмож-бюрократов», подразумевая, скорее всего, именно их в неприятии нового лозунга:

«Равнодушное отношение некоторых наших руководителей к людям, к кадрам и неумение ценить людей является пережитком… Если мы хотим изжить с успехом голод в области людей и добиться того, чтобы наша страна имела достаточное количество кадров, способных двигать вперед технику и пустить ее в действие, мы должны прежде всего научиться ценить людей, ценить кадры, ценить каждого работника, способного принести пользу нашему делу».

Но только этой темой, вполне понятной на приеме в честь выпускников военных академий, Сталин не ограничился. В небольшом отступлении, которое он почему-то позволил себе, произнёс нечто загадочное, только намекнул на что-то, оставшееся непонятым и аудиторией, и теми, кто прочитал его речь в газетах два дня спустя.

«Среди наших товарищей, — начал Сталин, безусловно имея в виду соратников по партии, — нашлись люди, которые после первых же затруднений стали звать к отступлению… Они говорили: „Что нам ваша индустриализация и коллективизация, машины, черная металлургия, тракторы, комбайны, автомобили? Дали бы лучше побольше мануфактуры, купили бы лучше побольше сырья для производства ширпотреба и побольше бы давали населению всех тех мелочей, чем красен быт людей. Создание индустрии при нашей отсталости, да еще первоклассной индустрии, — опасная мечта“. Но эти товарищи не всегда ограничивались критикой и пассивным сопротивлением. Они угрожали нам поднятием восстания в партии против Центрального комитета. Более того, они угрожали кое-кому из нас пулями. Видимо, они рассчитывали запугать нас и заставить нас свернуть с ленинского пути… Понятно, что мы и не думали сворачивать с ленинского пути. Более того, укрепившись на этом пути, мы еще стремительнее пошли вперед, сметая с дороги все и всякие препятствия. Правда, нам пришлось при этом по пути помять бока кое-кому из этих товарищей. Но с этим уж ничего не поделаешь. Должен признаться, — заключил Сталин, — что я тоже приложил руку к этому делу»2.