«Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918–1929 гг. - Алексей Тепляков

Характерно письмо, направленное 27 июня 1921 г. в Сиббюро ЦК РКП(б) за подписями коммунистов Н. Соболевского, Родионова, Алагызова, Гаммера по поводу бесчинств Горно-Алтайского политбюро: «… Политбюро г. Алтайска производит аресты часто неосновательные; арестовывают как партийных, так и беспартийных, держат несколько месяцев, не предъявляя обвинения, и выпускают, не объяснив причин ареста. (…) Алтайцев массами арестовывают, бросают по тюрьмам; их пытают, чтобы они выдавали бандитов: напр[имер] душат, бьют, симулируют над ними расстрелы… (…) Положение арестованных в тюрьме г. Алтайска ужасающее: арестованных сажают за провинности в "тёмную", конуру, где человек не может вытянуться на полу в свой рост, а туда сажают несколько человек, сажают на 6–7 суток, и за всё время не дают не только хлеба, но даже воды. Арестованные… становятся совершенно больными, глаза выкатываются из орбит, лицо синеет… По выходе из "тёмной" арестованные — точно невменяемые — сознаются в таких преступлениях, каких не делали (школьный работник… сам сидел в "тёмной" и подтверждает эти факты, то же самое подтверждают партийные Сынов и Мостибер, которые сидели в тюрьме Алтайска и видели все царящие там издевательства)». Страшные избиения арестованных практиковались в 1921 г. работниками Кокчетавского политбюро, отданными за это под трибунал[223].

Руководство ЧК позаботилось и о налаживании технологии массовых расправ. Для губернских и уездных чека выбирались здания с подвалами, позволявшими организовывать групповые расстрелы. Глава Енисейской губчека В.И. Вильдгрубе шокировал руководителей губревкома откровенным сообщением о том, зачем чекистам требуется новое здание с подвалом. Зампред Сибревкома В.Н. Соколов, в июне 1920 г. осмотревший подвал Енгубчека, сообщал: «Говорят о пытках в этом подвале, но когда я его осматривал, [он] оказался закрытым, и я подозреваю, что его подчистили. Кровь так и стоит огромными чёрными лужами, в землю не впитывается, только стены брызгают известью. Подлый запах, лестница открыта. Я прямо испугался. Гора грязи и слизи, внизу какие-то испражнения. Трупы вывозят ночью пьяные мадьяры. Были случаи избиения перед смертью в подвале, наблюдаемые из окон сотрудниками чека».

Член Кокчетавского укома РКП(б) Ф.В. Воронов в письме в ЦК партии описал ужаснувший его массовый расстрел в ночь на 7 марта 1921 г., произведённый по приказу П.В. Гузакова в подвале Омской губчека. После того как Гузаков осмотрел подвал, туда стали одного за другим отводить заключённых, с которых предварительно снимали одежду: «Из подвала слышались выстрелы и стоны. На другой день была прогулка. Арестованные видели груду замёрзшей крови и мозгов. Все подробности расстрела моментально облетели всю тюрьму. Разве это не контрреволюция?»[224]

Среди способов расправ в гражданскую войну главенствовал расстрел, который официально считался единственным способом казни, но чекисты, милиционеры, ВОХР и партизаны нередко практиковали удушение с помощью петли-удавки (для бесшумности, или с целью экономии патронов, или из садистских соображений, чтобы наблюдать предсмертные судороги жертвы). Также рубили шашками, особенно во время подавления крестьянских мятежей, топили, замораживали, сжигали, зарывали живыми в землю… Дикости гражданской войны во многом повторились позднее — в эпоху коллективизации и «Большого террора».

Расстрелы производились не только в подвалах губчека, но и в укромных местах на окраинах городов, как правило, ночью. Иногда во время конвоирования осуждённым удавалось бежать. Отмечались и случаи, по оценке властей, чекистской «халатности» во время исполнения приговоров. Осуждённый в июне 1920 г. Алтайской губчека к высшей мере за контрреволюционные действия при белой власти Т.И. Морозов (он же В.М. Колпаков) во время расстрела получил только ранение и, лишившись сознания, упал в ров. Придя в себя, он выбрался из общей могилы и затем успешно скрывался от властей в течение пяти лет (о том, как следует поступить с обнаруженным Морозовым-Колпаковым, сибирская прокуратура в 1925 г. запрашивала республиканские власти). Иногда сбои в осуществлении правильного исполнения приговоров карались на весьма высоком уровне: 12 января 1922 г. Сиббюро ЦК РКП(б) рассмотрело «дело Левченко, бывшего члена Омгубревтрибунала, допустившего небрежность при расстреле одного осуждённого, следствием чего оказалось, что осуждённый остался живым», постановив исключить его из РКП(б), а дело передать в ревтрибунал[225].

Зачастую в казнях участвовали большие группы чекистов во главе со своими начальниками. Эти пьяные компании не гнушались издеваться над обречёнными или даже уже мёртвыми людьми. Так, начальник отделения ДТЧК ст. Омск Ю.Я. Бубнов, присутствуя при расстреле за городом пяти человек, 14 августа 1921 г. вместе с начальником водного отдела Сибирской Окружной ТЧК К.М. Лацем «допустил в пьяном виде хулиганские выходки, за что был арестован» — исполнители приговоров «издевались над трупами, стреляя в задние части тела». По этому делу Омгубчека проводила расследование, ограничившись обвинением чекистов в пьянстве при исполнении служебных обязанностей. Коллегией губчека Бубнов и Лац в начале ноября 1921 г. были освобождены из-под стражи по амнистии и уволены из органов ВЧК[226].

О собственном садизме отставные чекисты могли вспоминать как о законном революционном пыле, требуя уважения к былым заслугам. Скромный сотрудник омского горстройтреста Андрушевич в 1929 г. получил строгий партвыговор с предупреждением за «невыдержанность» в связи с тем, что во время чистки заявил: «Когда я работал в ГПУ, привели ко мне белого полковника, так я ему зубами прогрыз горло и сосал из него кровь»[227].

Результаты террора и противодействие террору

Антибольшевистское сопротивление в 1920–1922 гг. выражалось не только в крестьянских мятежах. Среди враждебных режиму лиц часто шли разговоры о провалах и прямых преступлениях власти, о необходимости бороться с большевиками и доставать оружие. Однако для ЧК не было существенной разницы между намерением и действием — она практиковала массовый террор против инакомыслящих, поэтому всякий недовольный считался смертельным врагом. С помощью агентуры чекисты выявляли нелояльных, присоединяли к ним их родственников, знакомых, фабрикуя разветвлённые организации и расстреливая в том числе как несовершеннолетних, так и женщин.

Вопрос о количестве уничтоженных людей в годы красного террора в Сибири не может найти удовлетворительного решения без доступа к оперативным материалам полпредства и губчека. В центральном аппарате ВЧК подсчитывать репрессированных начали, опираясь на далёкие от полноты сводки с мест, только с 1921 г.

На совещании руководящих партработников Алтайской губернии глава местной губчека Х.П. Щербак 20 декабря 1920 г. заявил: «… С первых дней определённого антисоветского элемента эсеров и др. контрреволюционеров насчитывалось 25 тысяч человек — отдельными группами, в разных местах. К настоящему времени раскрыты и за контрреволюционную деятельность расстреляно 10 тысяч».

Такая цифра расстрелянных в течение первого года работы Алтгубчека ошеломляет и заставляет исследователей осторожно отмечать её противоречие известным материалам[228], но всё же трудно представить, чтобы Щербак на сугубо секретном и представительном собрании вводил своих товарищей по партии в заблуждение, предлагая им заведомо завышенные цифры. Скорее всего, дела на этих лиц просто уничтожены (так, только в Центральном архиве КГБ в 1954–1955 гг. были сожжены сотни тысяч следственных дел).

Зампред Томской уездчека К.Ф. Левитин 19 февраля 1920 г. сообщал ревкому, что в тюрьме находилось 780 заключённых, из которых 320 — контрреволюционеры, 160 — совершившие должностные преступления, примерно столько же — колчаковские каратели, и 35 — бандиты. Эти цифры наглядно говорят, против кого в первую очередь был направлен удар красного террора. В местной газете «Знамя революции» 7 ноября 1920 г. зампред губчека Б.А. Бак официально извещал, что с 14 января по 1 октября 1920 г. Томская уездно-губернская ЧК арестовала 6.138 человек. Из них 4.087 — за контрреволюцию, 1.367 — за бандитизм и другие уголовные преступления, 340 — за спекуляцию, 263 — за преступления по должности, 81 — за саботаж. Из этого количества «как неисправимые» было расстреляно 330 человек. Таким образом, томские чекисты за весь год арестовали до 5 тыс. «контрреволюционеров», а между тем Томская книга памяти упоминает среди реабилитированных только ок. 1.250 из числа арестованных в течение всех 20-х гг., а для 1920 г. даёт 233 расстрелянных и 39 приговорённых к высшей мере, но затем помилованных. Среди расстрелянных в 1920 г. преобладали молодые люди, в том числе было 15 студентов томских вузов[229].