Бунтарка. Берег страсти - Шерил Сойер

— Значит, вы платите за эти уроки?

— Да нет же, она и слышать не хочет об оплате. Она страстная наездница, и иногда я катаюсь вместе с ней в Булонском лесу. До тех пор пока она довольна такими выездами на природу и беседой со мной, я считаю, что частично рассчитываюсь с ней за обучение.

— Довольна беседой, — задумчиво повторил Франклин и бросил взгляд на графа: — Что вы думаете об этом Мэтьюзе?

Граф пожал плечами:

— Он умен, настроен профранцузски. Наверно, он делает это слишком горячо, чтобы можно было ему поверить, но трудно что-либо определенно сказать: он гораздо хитрее Стормонта. — И осторожно спросил Вивиан: — Его жена часто говорит с вами об Америке? Может быть, о Лафайете?

Понимая, к чему они с Франклином клонят, Вивиан опустилась на мягкие подушки экипажа и искренне улыбнулась им:

— О да, часто. Она с удовольствием слушает, когда я рассказываю о своих встречах с мистером Дином.

На этот раз мужчины, избегая смотреть друг другу в глаза, уставились на нее. Ей было интересно, кто из них первым выскажет свою тревогу, затем решила, что Франклин предоставит эту возможность дяде, а тот, несмотря на свою безжалостность, не посмеет допрашивать ее при Франклине.

— Да, мне нравится без умолку болтать с миссис Мэтьюз. Я всегда бываю весьма откровенной. — Она снова улыбнулась и избавила их от дальнейших страданий. — Однако удивительно, как трудно соблюсти точность в каждой мелочи. Боюсь, что если она передаст эту информацию другим, то они окажутся во власти весьма сильных заблуждений.

Оба джентльмена были так удивлены, что некоторое время молчали, затем рассмеялись. Франклин посмотрел на нее, и в его глазах заискрилось одобрение, затем сказал графу:

— У меня начинает складываться мнение, что все необходимые сейчас уроки мне может преподать семейство Шерси. Других преподавателей я искать не собираюсь!

Мадам дю Дефан хорошо приняла Вивиан, после чего тут же сосредоточила всю свою энергию на Франклине и познакомила его со всеми остальными гостями. У девушки было достаточно времени, чтобы привыкнуть к слепоте маркизы и грозной манере вести разговор, причем от нее самой не требовалось активного участия в нем. Возможность обсудить дела в Америке с Франклином или еще кем-нибудь так и не подвернулась; разговор касался многих тем, но вращался вокруг Франции и французов. Все говорили о том, как они рады, что Тюрго сняли с поста министра финансов, а маркиза, всей душой ненавидевшая его, заявила, что только его увольнение и назначение Некера и Таборо спасли страну от катастрофы. Ко всем этим разговорам о дворе и манере короля Людовика XVI принимать решения Франклин внимательно прислушивался и вставлял тонкие, но необидные комментарии. Вивиан решила, что из него вышел бы идеальный придворный.

Тут другой гость, в равной мере пораженный его пониманием версальской политики, сказал:

— Когда мы обсуждаем наши проблемы, месье Франклин наверняка вспоминает слова Тома Пейна: «В свободных странах закон — это король; в другом монархе нет никакой потребности».

Франклин улыбнулся:

— Свободную страну сначала надо создать, а пока мы еще не довели это дело до конца.

Одна дама, уделявшая большое внимание графу де Мирандола, сказала, видимо желая угодить ему:

— Доктор Франклин, надеюсь, вы помните, что не было недостатка во французах, которые встали на сторону дела, за которое сражаются ваши храбрые патриоты.

Франклин поклонился и пробормотал что-то, но тут маркиза резко заметила:

— Им лучше бороться с деспотизмом у себя дома. — Она повернулась к Франклину: — Доктор, я не против, если на вашей службе окажется пара профессиональных солдат и несколько наемников из наших рядов. Люди, которых учили убивать, больше ни на что не пригодны. Но мы обязаны возражать, когда наших юных аристократов набирают для новой войны. Слишком часто я видела, как наше правительство пасует перед лицом внутренних трудностей и вместо этого стремится к завоеваниям вне страны. Всегда легче разрушать, нежели строить, уничтожать противника, нежели способствовать благу собственного народа.

Дама, находившаяся рядом с Жюлем, переглянулась с ним, когда маркиза говорила о людях, которые ни на что не пригодны, кроме как убивать, но он лишь насмешливо приподнял одну бровь. В конце своей речи маркиза, однако, сказала:

— Что касается меня, я не могу не восхищаться молодыми людьми, которые готовы отказаться от удобств и безмятежного существования и отправиться на войну ради справедливого дела. Взять на свои плечи такую ответственность — дело не из легких. Я лишь хочу добавить, — продолжила маркиза, посылая Франклину ироничную улыбку, — что любой рьяный идеалист, пробивающий себе дорогу к вам, первым делом должен спросить себя, от чего он убегает.

Вивиан очень высоко ценила Виктора и Лафайета, и ей не терпелось сказать что-нибудь в их оправдание, но она почувствовала на себе взгляд опекуна и решила еще раз доказать, что способна вести себя осмотрительно. Затем разговор перешел на другие темы, и она обрадовалась тому, что сдержалась.

Позднее в экипаже дядя похвалил ее за сдержанность, но больше ничего не добавил на сей предмет. Он начал разговаривать с Франклином по-английски, а Вивиан смотрела на улицы, погружавшиеся в сумерки, и раздумывала над высказываниями маркизы дю Дефан о французских военных. Она никогда раньше не представляла своего опекуна в таком свете — подготовленный убийца, но как еще можно было его назвать? В молодости он оставил дом и семью и выбрал войну в качестве своей профессии, так что его самый большой талант заключался в том, чтобы лишать жизни других людей. Раз человек поступает так, размышляла она, он точно должен быть лишен всяких нежных чувств или же подавить их в самом начале. Именно эта тяжелая ноша, сковывающая его, возможно, не позволяет им ладить.

Вивиан порадовалась тому, сколь не похож на дядю Виктор. Она не сомневалась в его привязанности, благородстве и любви к Франции. Таким же был и Лафайет. Она считала, что порыв, который побуждал таких людей, как он, добровольцами отправляться в Америку, снова вернет их домой. Их поступки пойдут не в ущерб соотечественникам, а на благо, особенно тем, кто им особенно дорог. В этом смысле маркиза была права — если человек не способен служить тем, кого он любит, то он не служит никому.

Когда экипаж свернул на Рю Жакоб, чтобы высадить Вивиан, Бенджамин Франклин одарил ее милой улыбкой:

— Этот визит погрузил вас в задумчивость, мадемуазель де Шерси. Уверен, что весьма скоро вы поделитесь со мной этими серьезными размышлениями.