На горах. Книга вторая - Павел Мельников-Печерский

Мало погодя показался Марко Данилыч. Весело махнул он картузом рыбникам. У всех нахмуренные лица прояснились.

Волком взглянул на них Орошин, плюнул и тихо спустился в свою каюту.

Весел, радошен Марко Данилыч по своей каюте похаживает. Хоть и пришлось ему без малого половину дешевой покупки уступить товарищам, а все ж таки остался он самым сильным рыбником на всей Гребновской. Установил по своему хотенью цены и на рыбу, и на икру, и на клей, и на тюленя. Властвовал на пристани, и, как ни вертелся Орошин, должен был подчиниться недругу.

«Верных семьдесят тысяч, не той побольше, будет мне припену от этой покупки, — размышляет Марко Данилыч. — Дураки же, да какие еще дураки пустобородые зятья Доронина!.. Сколько денег зря упустили, все одно что в печке сожгли. Вот они и торговцы на новый лад!.. Вот и новые порядки!.. Бить-то вас некому!.. Да пускай их, — у Дунюшки теперь лишних семьдесят тысяч — это главное дело!»

С Сусалиным встретился. Тот говорит:

— Слышал, Марко Данилыч, новости какие? Меркулов да Веденеев только что получили наши деньги, в другую коммерцию пустились. Красный товар закупают и все без кредита, на чистоган. А товар все такой, что к киргизам да к калмыкам идет — красные плисы, позументы, бахту, бязь и разное другое по этой же самой части.

— Рыбой, видно, не хотят промышлять, — с насмешливой улыбкой молвил Марко Данилыч.

— Кто их знает, — сказал Сусалин. — Только слышал я от верного человека, что красного товара они тысяч на двести накупили и завтра, слышь, хотят на баржу грузить, да и на Низ.

В самом деле, Меркулов с Веденеевым на вырученные деньги тотчас накупили азиатских товаров, а потом быстро распродали их за наличные калмыкам и по киргизской степи и в какие-нибудь три месяца оборотили свой капитал. Вырученные деньги в степях же остались — там накупили они пушного товара, всякого сырья, а к рождеству распродали скупленное по заводам. Значит, еще оборот.

А рыбники над ними смеются да потешаются. «Всякой всячиной зачали торговать, — говорят они. — Обожди маленько — избоиной, пареной репой да грушевым квасом зачнут торговлю вести». Но по скорости зятьев Доронина считали в двух миллионах, опричь того, что получат они после тестя.

***

Чего ни хотелось Марку Данилычу — все исполнилось. Рыбой в том году торговали бойко, к Ивану Постному на Гребновской все до последнего фунта было раскуплено, и, кроме того, сделаны были большие заказы на будущий год. Покончив так удачно дела, Смолокуров домой собрался, а оттуда думал в Луповицы за дочерью ехать. Сильно соскучился он по Дуне, совсем истосковался, и во сне и наяву только у него и дум, что про нее. Ходит по лавкам, покупает ей гостинцы — бриллианты, жемчуга, дорогую шубу чернобурой лисицы и другие подарки… "Все годится на приданое… Ох, поскорей бы оно понадобилось!.. Тогда бы много забот у меня с плеч долой", — думает он. Марье Ивановне в благодарность за Дуню тоже хорошую шубу купил: «Совсем исправился, завтра домой», — решил он, наконец, и стал укладываться.

Тут только вспомнил он про брата полонянника да про татарина Субханкулова. В ярманочных хлопотах они совсем у него из ума и памяти вон, а ежели когда и вспоминал о Мокее, так каждый раз откладывал в долгий ящик — «успею да успею». Так дело и затянулось до самого отъезда.

«Надо будет повидать татарина, — подумал Марко Данилыч, укладывая дорогие подарки, купленные для Дуни. — Дорого запросит, собака!.. Хлябин говорит, меньше тысячи целковых нельзя!.. Шутка сказать!.. На улице не подымешь!.. Лучше бы на эту тысячу еще что-нибудь Дунюшке купить. Ну, да так уж и быть — пойду искать Махметку».

В темном углу каюты стоял у него небольшой деревянный ящик, весь закиданный хламом. Открыв его, Марко Данилыч вынул бутылку вишневки и сунул ее в карман своей сибирки. Отправляясь на ярманку, вспомнил он, как выходец из полону Хлябин сказывал ему, что Махмет Субханкулов русской наливкой поит царя хивинского, потому на всякий случай и велел уложить в дорогу три дюжины бутылок. А вишневку у Смолокурова Дарья Сергевна такую делала, что подобной по другим местам и днем с огнем не сыщешь. В надежде соблазнить ею татарина, Марко Данилыч тихим, ровным шагом пошел с Гребновской в казенный гостиный двор.

Там в Бухарском ряду скоро отыскал он лавку Субханкулова. Богатый, именитый татарин, почитавшийся потомком Тамерлана, был тоже на отъезде. Перед лавкой стояло десятка полтора роспусков[77] для отвоза товара на пристань, лавка заставлена была тюками. Человек шесть либо семь сергачских татар, сильных, крепких, с широкими плечами и голыми жилистыми руками упаковывали макарьевские товары, накупленные Субханкуловым для развоза по Бухаре, Хиве, киргизским степям. Другие татары, слегка покрякивая, перетаскивали на богатырских спинах заделанные тюки на роспуски. Возни было много, но не было ни шуму, ни криков, ни ругани, столь обычных в ярманочных лавках русских торговцев, когда у них грузят или выгружают товары.

В стороне, в углу, за грязным деревянным столиком сидел татарин в полинялом, засаленном архалуке из аладжи и всем распоряжался. По сторонам сидело еще двое татар приказчиков; один что-то записывал в толстую засаленную книгу, другой клал на счетах.

Пробираясь между тюками, подошел Марко Данилыч к старому татарину и, немножко приподняв картуз, сказал ему:

— Мне бы хозяина надо повидать.

— Махмет Бактемирыч наверх пошла. У палатка, — отвечал татарин, оглянув с ног до головы Смолокурова. — Айда наверх!

Вошел Марко Данилыч наверх в домашнее помещение Субханкулова. И там короба да тюки, готовые к отправке. За легкой перегородкой, с растворенной дверью, сидел сам бай[78] Махмет Бактемирыч. Был он в архалуке из тармаламы, с толстой золотой часовой цепочкой по борту; на голове сияла золотом и бирюзами расшитая тюбетейка, и чуть не на каждом пальце было по дорогому перстню. Из себя Субханкулов был широк в плечах и дороден, имел важный вид крупного богача.

Широкое, скулистое его лицо было как в масле, а узенькие, черные, быстро бегавшие глазки изобличали человека хитрого, умного и такого плута, каких на свете мало бывает. Бай сидел на низеньких нарах, крытых персидским ковром и подущками в полушелковых чехлах. Перед ним на столе стоял кунган с горячей водой, чайник, банка с вареньем и принесенные из татарской харчевни кабартма, куштыли и баурсак[79]. Бай завтракал.

— Сала маликам[80], Махмет Бактемирыч! — сказал Марко Данилыч, подходя к Субханкулову и протягивая ему руку.

— Алейкюм селям, знаком![81] — обеими руками принимая руку Смолокурова и слегка приподнимаясь на нарах, отвечал Субханкулов. — Как зовут?

— А я буду купец Смолокуров, Марко Данилыч, рыбой в Астрахани и по всему Низовью промышляем. И на море у нас свои ватаги есть. Сюда, к Макарью, рыбу вожу продавать.

Кивнул Субханкулов головой и стал пристально разглядывать Марка Данилыча, но в ответ не сказал ему ни слова.

— Дельце у меня есть до тебя, Махмет Бактемирыч, — помолчав немножко, заговорил Марко Данилыч. — Покалякать с тобой надо.

— Караша садийсь, калякай, — сказал Субханкулов, подвигаясь на нарах и давая место Марку Данилычу. Чай пить хочешь?

— Чашечку, пожалуй, хлебну, — сказал Смолокуров.

Тяжело поднявшись с нар, Субханкулов подошел к стоявшему в углу шкапчику, отпер его, достал чайную чашку и, повернув назад голову, с масленой, широкой улыбкой молвил через плечо Марку Данилычу:

— Арыш-маи хочешь?

— Какой такой арыш? — не понимая слов бая, спросил Смолокуров.

— Ржано масло, — по-русски пояснил Махмет Бактемирыч и, чтоб гостю было еще понятней, вынул из шкапчика бутылку со сладкой водкой и показал ее Марку Данилычу.

Улыбнулся Марко Данилыч и сказал, что не прочь от рюмочки ржаного масла.

Заварив свежего чаю, Субханкулов налил две рюмки водки и поставил одну перед гостем.

— Хватым! — тряхнув головой и принимаясь за рюмку, сказал веселый бай Марку Данилычу.

Выпили. Махмет Бактемирыч пододвинул к гостю тарелку с кабартмой, говоря:

— Кусай, кусай. Караша.

— А нешто можно это тебе употреблять, Махметушка? — с усмешкой молвил Марко Данилыч, показывая на водку. — Кажись бы, по вашему татарскому закону не следовало.

— Закон вина не велит, — сказал бай, так прищурившись, что совсем не стало видно узеньких глазок его. Вино не велит; «арыш-маи» можна. Вот тебе чай, кусай, караша, три рубля фунт.

Принялся за чай Марко Данилыч, а Субханкулов, развались на подушках, сказал ему:

— Калякай, Марка Данылыш, калякай!

Откашлянулся Марко Данилыч и стал рассказывать про свое дело, но не сразу заговорил о полоняннике, а издалёка повел разговор.