Кахатанна. Тетралогия (СИ) - Виктория Угрюмова

— Никак не могу привыкнуть к тому, что ты теперь человек, Гаронман.

— А я никак не могу привыкнуть к тому, что я теперь эльф. Так что же нам с тобой делать? — рассмеялся Рогмо.

— Думать, думать, добрый король.

— Над чем?

— Веталы твоим ребятам не страшны. Скорее беречься нужно тебе. Правда, я надеюсь на то, что все обойдется и ты отправишься в Хахатегу. Когда отправишься, посмотри дорогой по сторонам. В последнее время на твою долю выпало немало неприятных минут, и ты озабочен проблемами эльфов, а ты погляди, как живет вся Имана. Потому что мне ее жизнь не нравится все больше и больше. Знаешь, ты ведь вырос в лесу, оттого поймешь меня лучше, чем могут понять подземные жители, — затишье теперь такое, как случается перед грозой. И оттого еще страшней.

— Понимаю, — отозвался Рогмо из темноты. — Неестественная тишина: ни птиц, ни мелких тварюшек, никого. Только небо хмурится все сильнее и грозит…

— То‑то и оно, что грозит. Как ты думаешь, Рогмо, чем оно нам грозит?

— Не знаю, — честно ответил полуэльф. — Я очень одинок с тех пор, как остался со своим народом. И эльфы это чувствуют. Но они так устроены, что им это кажется в порядке вещей — король и не должен быть доступен. Король для них — это средоточие загадок, тайн, мудрости и силы. А я все равно не такой. Мое чувство долга мечется постоянно между Иманой и Вардом, а где душа, даже не спрашивай.

— Чего тут выспрашивать, когда и так видно.

— А Зло подбирается, я это чувствую. Ваши веталы, мои эльфы, которых теперь трудно разнять, все не поделят чего‑то, бесконечные войны. Имана живет как под занесенным мечом. На Варде сплошные беспорядки. Только бы она успела…

— Ты о талисманах мыслишь? — не то спросил, не то утвердил Раурал.

— Да.

— Должен тебе сказать, что Элоах ухитил из королевской сокровищницы не один талисман, а два.

— А я догадывался, — признался Рогмо.

— Откуда?

— А очень просто: помнишь, при первой встрече ты упомянул Деклу, которого погубил Элоах?

— Как не помнить. Помню всенепременно.

— А я видел, что делает эта вещь. И потому понимаю, что отдать ее вот так, запросто, не может никто. Чтобы погубить Деклу, Элоаху нужно было хоть на время уступить ему свое украшение. Но это невозможно сделать — значит, было еще одно.

— Тебе бы преступления раскрывать, а не на троне сидеть, — восхитился Раурал. — А то иди к Грэнджеру советником, на мое место! Даровой эль будешь пить. И дел всего ничего.

— Извини, откажусь.

— Ну как знаешь. Мое дело предложить. — Раурал откашлялся.

— Послушай, гном, — серьезно сказал Рогмо. — Может, эльфы и не понимают ничего в ваших загадочных подземных душах, но мне твои намерения видны как на ладони. Что ты хочешь сообщить мне по секрету? И зачем мнешься? Разве мы не друзья?

— Друзья‑то друзья, — ответил Раурал таким тоном, словно пожал при этом плечами. — Только ты все же Гаронман, а это, может статься, важнее.

— Тогда плюнь на Гаронмана и поговори с тем человеком, которого встретил как‑то в пещере. Помнишь, когда ему на голову свалился такой смешной бородатый гном в огромных башмаках?

Раурал набрал полную грудь воздуха.

— Видишь ли, Рогмо, я пока не говорил об этом Грэнджеру и никому вообще не говорил и даже мечтаю скрыть ото всех происходящее. Но только веталы — это еще не вся беда. Дело в том, что на окраине Нордгарда, там, где гномьи поселения подходят близко к поверхности и — чего греха таить — люди как бы и не люди, а происходят от соединения пылких наших сородичей с не менее пылкими человечьими женщинами… Так вот, там упорно ходят слухи, что твои эльфы убивают!

— Не может быть!

— Я так и знал, Гаронман, что ты мне не поверишь, — печально вздохнул гном. — Ты прости, что мешал тебе отдыхать…

— Да нет, Раурал, я тебе верю. — Рогмо вытянул руку, схватился за что‑то мягкое и теплое. — Не уходи, это нужно обсудить!

— А ты не щиплись! — так и взвился тот.

Защелкал чем‑то в темноте, оказалось, что огнивом. Посыпались искры, замерцало алым. Через некоторое время комната эльфийского короля наполнилась крепчайшим табачным дымом — Раурал закурил свою любимую трубку.

— Там у меня есть сын, я его очень люблю, — начал он без предисловий.

И то, что сказано это было настолько откровенно, наполнило душу Рогмо теплом и нежностью к этому странному существу: такому сильному, доброму и одновременно ранимому. А гном между тем продолжал, попыхивая:

— Так интересно вышло: мать его — ну вроде такая красавица, что мне все завидовали поначалу. И влюблен я был как мальчик — камни ей носил пригоршнями, золото. Когда сын родился, я вообще чуть с ума не сошел от радости, такой ладный мальчонка у меня вышел… А потом она сбежала, взяла золото, взяла камни и сбежала в город. С ее внешностью да с теми богатствами, что она накопила за время нашей — с позволения сказать — любви, она могла купить любой титул.

— И где же она сейчас? — осторожно спросил Рогмо.

— А с чего бы я стал ее искать, дружище? Сына‑то она тут оставила. Так что к ней я чувств никаких не испытываю — ни ненависти, ни любви. Не нужна она мне, а камней не жалко — их тут столько, что она умерла бы на месте, когда узнала.

А сын вырос, сейчас ему уже сорок, и по человечьим меркам он взрослый. Деньжат хватает, хозяйство крепкое: отец небось не забывает. Я бы и в гору его взял, но человеки в нашей тьме и сырости быстро лишаются здоровья. А в нем много человечьей крови, потому, выходит, она сильнее против нашей, хотя человек сам по себе слабее и недолговечнее. Вот и объясни мне этот парадокс…

Раурал снова запыхал трубкой, а Рогмо сидел тихо. Его очень встревожили слова гнома об эльфах‑убийцах, но прерывать друга, когда он рассказывал о самом дорогом для него существе, было как‑то неприлично. Нельзя.

— Вот сын мне и шепнул на ухо пару слов. Он‑то у меня умный, понимает, каково быть не таким, как людям привычно. И никого огульно не обвиняет, но до истины доискаться все же просил. Говорит, что на болотах появляются эльфы — светящиеся, стройные, прекрасные. И вооружены они прозрачными клинками. Ловят эти эльфы всех подряд — людей, гномов заблудившихся, лесной народец — и уничтожают беспощадно. Вроде и не вампиры, но кровь им для чего‑то нужна.

И от этого мне страшно, потому что в старых книгах, Рогмо, я не только о веталах читал, а и об этих существах тоже. Сын мой близко к ним не подходил, боги миловали. А так не худо было бы узнать, какого цвета у них глаза, потому что ежели сплошь черные, то горя не оберешься. И тогда веталы эти с их ненасытностью и свирепостью нам покажутся безобидными мотыльками.

— Кто это такие? — спросил Рогмо почему‑то шепотом, будто таинственные убийцы могли услышать его.

— Морлоки, — ответил Раурал.

* * *

— Во время Первой войны с Мелькартом многие эльфы, поддавшись соблазну, встали на сторону врага. Винить их в этом нельзя, скорее уж стоит укорить за неосмотрительность, ибо враг искусил самых отчаянных, самых юных и неопытных, горевших желанием изменить этот мир к лучшему.

Первая война случилась на заре времен, когда люди только‑только стали осваивать Арнемвенд. Они теснили Древние народы, страшились их, иногда без причины были жестокими и агрессивными. Короче — люди вели себя как испуганные дети, каковыми и являлись на самом деле. Однако Древние народы оказались в странном положении: в отличие от детей люди были способны причинить им немало горя и боли. И потому просто ждать, когда они вырастут и станут разумнее и добрее, возможности не было. Оттого легко нашел Мелькарт союзников против людей и богов, допускавших эти несправедливости, среди многих и многих существ Древней крови.

Нечестно было бы упоминать только об эльфах, когда и все прочие не избежали той же участи. Люди не остались в стороне, но об этом известно более всего, и потому рассказ о людях опустим.

Правил эльфами тогда легендарный Гаронман. Самый великий король этого народа, который когда‑либо рождался под солнцем Арнемвенда. Некоторые склонны считать его и первым, однако это будет ошибкой. Роду Гаронманов положено было начало уже довольно давно, и легендарный владыка был третьим, кто носил это славное и гордое имя.

Тяжко было эльфам во время войны проливать свою же кровь, горько было и невозможно. И когда война завершилась и мир лежал в развалинах и пожарищах и не было ни надежды, ни утешения, Гаронман проклял предателей и отступников, запретив им даже называться эльфами. И было дано им имя морлоков. Предание гласит, что Гаронман изгнал их и только Гаронман может одолеть их. И только Гаронман может даровать им прощение. Ибо именно прощения втайне жаждут свирепые и кровожадные морлоки.

Что же касается их страсти к убийствам и крови, то, говорят, не могут они обойтись без нее; вместе с кровью пьют они жизненную энергию, которую отобрало у них проклятие их короля.