Демид. Пенталогия (СИ) - Андрей Вячеславович Плеханов

– Чистый.

– Понятно... По первой идешь. Ничё, привыкнешь. Люди везде живут.

– Душно тут у вас. Окно можно открыть?

Снова дружное ржание.

– А ты шутник, однако. Балагур. Попробуй открой. Только нас предупреди, когда амбразуру ломать будешь. А то и нас за компанию дубинкой приласкают.

– Спать днем можно? – хмуро осведомился Демид.

– Спи. Вон там, на верхней шконке. Лезь, лезь, не боись, пока место есть. А то еще человеков пять впихнут, так и кемарить придется по очереди.

Демид полез на нары, деревянные, жесткие, крашенные все той же гнусно-зеленой краской. Одеяла не полагалось, подушки тоже. Был матрас – из дыр его торчали пучки ржавой от старости ваты, пованивало карболкой, зато клопов не было. Дема свернулся клубочком – осторожно, чтобы не спихнуть соседа, подложил руку под голову и заснул.

* * *

Проснулся Демид от звона ложек. Оказывается, принесли ужин и все население камеры дружно наяривало из тарелок какую-то бурду неопределенного цвета, закусывало ржаным хлебом. Кто-то сидел за столом – видать, те, кто сумел себя повыше поставить, а большинство – прямо на нарах.

– Не, братишки, – рассказывал Федосеич, прожевывая огромный кус сала, наполовину торчащий из его рта, – я вот в позапрошлом году в Зорьках сидел – ну, там, в общем, по сто сорок четвертой шел. И малолетки, значится, нам запрос дают: «Братва, мы кипятку добыли, у вас кубики бульонные есть?» Супу они, значит, захотели. А я им: «Какие надо?» А они: «Какие есть?» Я говорю: «Петушиные есть!» Ну, значится, там петух на этих, на кубиках, нарисован. «Не, петушиные не надо!» А я им: «Бычиные есть!» – «Не, бычиные тоже не надо!» Зашухтовались, значит, малолетки. Без супу остались!

Все, кто сидел за столом, загоготали – с разной степенью энтузиазма, в зависимости от своего положения. Федосеич, видать, был человеком уважаемым – большинство смотрели ему в рот и старательно смеялись над каждой шуткой, какой бы тупой она ни была. Говорил он всегда первый, а остальные поддакивали. Федосеич смотрел на молодых снисходительно, добродушно. Подрастает, мол, молодое поколение. Учиться ему еще и учиться.

– Мужики, что, ужин принесли? – Демид свесил ноги с нар.

– Ты, браток, мужиками нас не обзывай, – наставительно произнес Федосеич. – Мужики на зоне бывают, когда план дают, спину горбят. А здесь у нас мужиков нет. Мы на отдыхе, рубишь?

– Пардон, – сказал Демид. – А как насчет пожрать?

– Это запросто, – влез в разговор парень в майке-тельняшке, здоровенный жлоб, весь круглый. Круглые плечи, круглые бицепсы, круглая голова со свинячьей щетиной светлых волос, пара запасных подбородков на случай непредвиденного голода. – С утрянки вставай пораньше, а не дрыхни, когда жрачку носят.

– Так. Я понимаю, это проверка на вшивость. – Демид спрыгнул на пол. – Кто мою пайку заначил?

– Вон, дедуля. – Парень кивнул на старикашку, забившегося в угол ближе к параше. – Схватил твою тарелку, гнида такая. Иди набарабань ему по едалам.

Демид подошел к деду. Лет этому деду было чуть больше пятидесяти, но похоже, что половину из них он провел на помойке. Бомж бомжем – грязный, оборванный, вонючий. Зажался, башка между коленями, руками темечко прикрыл. Привык, видать, что по башке бьют.

– Эй, ты, чухло, тебя как зовут?

– Пашка... – просипел, не поднимая головы.

– Тебя кто этому научил – мою хавку тырить?

Молчит.

Демид постоял под выжидательное шушуканье за спиной. Хотелось ему пнуть этого вшивого недочеловечка. Знал, что должен пнуть его. Хорошенечко наподдать.

– Еще так сделаешь – убью.

Не пнул. Пошел к параше, помочился. Руки как следует помыл. Физиономию сполоснул, отскреб от засохшей крови. И полез обратно на нары. Голодный. Люди внизу звякали посудой, громко чавкали, кашляли, травили байки о житье-бытье. Демиду смотреть на них не хотелось.

– Эй, браток! Как тебя, Демид кличут? – Голос, кажется, золотозубого. – Тебе что, шамать совсем нечего? Вертухая кликни. Он тебе за бабки что угодно принесет – хоть маму родную.

– Нет у меня бабок. – Дема даже не обернулся. – Обшмонали дочиста. Все забрали.

– Тогда слезай к нам, перекуси маненько.

– Ты чё? – Парень в тельняшке зашептал возмущенно. – На кой он нам? Да с ним за столом-то сидеть... Вон он Пашке-чушку и то не вмазал. Он же фраер натуральный, этот Демид.

– Не бухти, Митя. – Федосеич сидел умиротворенно, пыхтел «Кэмелом». – Ты, Митек, сам Пашку подначил. Нечто он сам бы против такого амбала, как Демид, попер? А хавкой, Митя, надо делиться. Ты что, думаешь, вечно твоя бабенка тебе пироги таскать будет? Время настанет, и ты на подсос сесть можешь. Это здесь хорошо, на киче, родня близко. А на зоне – как упекут тебя куда-нито под Красноярск, так там только общак и греет. Вот у нас в Казани сидел татарин один, по кличке Бобер. Ему баба его таскала передачи чуть не каждый день. Он, значится, богатый фраер был, да и в мусорах у него шурьяк ходил. Протекцию составлял, значит.