Демид. Пенталогия (СИ) - Андрей Вячеславович Плеханов

– У меня рука сломана! Мне врач нужен!

– Туда и идем. Направо.

Демид с охранником повернули в ответвление коридора и оказались перед дверью, на которой был намалеван красный крест.

* * *

– Так-так... – Врач, тусклый человечек с испитым лицом и носом в фиолетовых прожилках, осматривал руку Демида без особого интереса. – Рубцы. Деформация лучевой кости. Что, в драке участвовали?

– «Драке»... – Демид усмехнулся. – Тут дело серьезное, коллега. Я уж не знаю, что там от руки осталось? Переломов несколько должно быть. Возможно, даже открытые.

– Какой я вам коллега? – Доктор взъершился. – Ваши коллеги – вон на нарах сидят. И вообще, не надо мне тут диагнозы диктовать! Я тут не первый день сижу! Переломы... Нет тут никаких переломов – кость целая.

– А раны?

– И ран нету. Рубцовая ткань. Рубцам этим, должно быть, не меньше месяца.

– Как – месяца?! Это ж только час назад...

– Вы, сразу видно, новенький. – Врач приподнял стеклышки-очки и посмотрел на Демида, сдвинув седенькие бровки. – Тут у меня профессионалы по симуляции попадаются. Такие, знаете ли, мастырки лепят – по виду хоть сейчас в морг, а сам здоров-здоровехонек. И вот что я вам скажу – вы мне тут старыми вашими болячками в нос не тычьте. Нет у вас ничего страшного.

– Нет, подождите...

– Медицинская помощь не требуется. – Доктор черкнул закорючку на разлинованном листе. – В камеру.

Только теперь Демид начинал понимать, что случилось. Он должен был бы чувствовать страх перед тюрьмой, разочарование – не разделался до конца с волколаком, невыносимую боль в разорванной мерзкой бестией руке. А в нем поселились только пустое отупение и даже легкий кайф – пугающий и неуместный. Теперь он узнал этот кайф. Такое чувство бывает, когда уходит боль. Боль, раздирающая тебя зубами на части. И лоб покрывается испариной, и дыхание становится легче, и голова слегка кружится – ГОСПОДИ КАКОЕ СЧАСТЬЕ ЧТО ЭТОЙ БОЛИ БОЛЬШЕ НЕТ!

– Больше нет, – пробормотал Демид. Он поглядел на свою руку. Его волшебную руку, затянувшую страшные рваные раны аккуратными, даже не уродливыми полосками рубцов, срастившую переломы костей и разрывы сухожилий, пока он шел, скрестив руки в наручниках за спиной. Рука снова была ЕГО, она была послушна, она работала, как хорошо налаженный механизм. И все же это была не его рука. Потому что не могло быть у Демида такой волшебной руки. Самоисцеляющейся руки.

Могло. Потому что, оказывается, он был кимвером.

Он еще не знал, что это такое. Но это давало ему какие-то новые возможности.

И страшную судьбу.

– Веди в камеру, начальник, – сказал Демид.

* * *

Спать. Вот чего больше всего он сейчас хотел. Его не интересовало, как его встретят в камере. Главное, чтобы там было место, чтобы сесть, или встать, или хотя бы прислониться. И заснуть.

Замок лязгнул за его спиной. Он находился в камере – не слишком просторной для шести человек, которые здесь уже обитали. И все же не забитой насмерть – рассказывали, что в такую душегубку могут запихнуть и два десятка людишек. Воздух был кислым, вонючим, прокуренным до синей густоты. Двухэтажные нары с двух сторон. Стол, привинченный к стене под единственным оконцем, зарешеченным до такой степени, что непонятно было, как свет еще умудряется протаскивать свои лучи сквозь эти клеточки.

Все дружно повернули головы к Демиду. Молчание.

– Здорово, – сказал Демид. – Как тут у вас, на курорте?

– Погода сухая, – сказал один, с полным ртом золотых зубов, лет сорока, в костюме «Адидас». Хорошем костюме. – Сухая и жаркая. Обзовись, ежели не затруднит.

– Демид, – сказал Демид.

– По какой идешь?

– Да хрен их знает, эти статьи. Пришиб кого-то, говорят. А по мне, так никого я не трогал. Разберемся.

– Не трогал, говоришь? – Золотозубый ухмыльнулся. – Это ты зря, мил человек. Наши мусора, ведь что они? Самые справедливые, значится, во всем мире. За просто так не сажают.

Все дружно, как по команде, заржали.

– Правильно говоришь, – медленно, важно произнес мужичок с нижних нар, самых близких к окну – мужичок виду самого крестьянского, с татуированными лапами, но причесанный по последней моде. – Я вот, к примеру, по четвертому разу на крытку иду. А по делу, так и на все десять меня надо было бы содить. Да только хрен они меня в этот раз за жопу возьмут. Потому что у них своя правда – ментовская, а у нас – своя, воровская. И наша, понятно, сильнее. Правильно?

– Правильно, Федосеич, – зашумел народец. – У ментов, у них какая правда? Беспредел пошел один...

– Порядки знаешь? – обратился Федосеич к Демиду.

– Слышал...

– Багаж есть?