Тропою испытаний. Смерть меня подождет - Григорий Анисимович Федосеев

взгляда- мне не по себе. Не знаю, как расстанусь с собакой… Уйду не прощаясь.

Два оленя были впряжены в носилки. В них повезем Степана до аэродрома. Настроение у парня бодрое. Еще бы, ведь его повезут как фараона!

Все собрались у затухающих головешек. После минутного молчания прощаемся с наблюдателями. Они пока не имеют права мечтать о пути в жилые места. У них еще встречи со снежными буранами, с лютой стужей.

Впереди идет Лангара, ведет в поводке Загрю. Кобель беспрерывно поворачивает голову, ищет меня, не может понять, почему я охладел к нему и куда ведет его эта старая женщина? Он упирается лапами, отказывается идти, но Лангара тащит его дальше.

Вот и сворот к Реканде. Нам- на запад, пастухам- на юг, к Худорканским хребтам. Я обнимаю Карарбаха. Он загрубевшей ладонью хлопает меня по спине и улыбается. Подхожу к Лангаре; она кладет руки мне на плечи, припадает седой головой к моей груди.

— Твоя мать счастливая. Как далеко ты ушел, а свое стойбище не забываешь.

— Поверь, Лангара, сюда скоро придет пытливая молодежь; она поможет вам превратить эту скупую, вечно мерзлую землю в край мягкого золота, царство зверей, птиц- то, что ты хочешь. Тогда для твоего потомства не будет лучшего места на земле; и где бы твои внуки ни скитались, свое стойбище и они не забудут. Я хочу, чтобы вы дожили до этих дней.

У Лангары на глаза навертываются слезы. Я растревожил ее боль, о которой она забыла в повседневной суете своей однообразной жизни, но которая никогда не стихала.

— Если это правда, — сказала она, вытирая ладонью заплаканные глаза, — мы с Карарбахом подождем умирать. Тогда я поверю, что человек сильнее Харги.

Я смотрю на нее. Сколько таких тружениц знает эта скупая земля! Они рожали детей и учили их мудрым законам предков, добывали огонь и поддерживали его всю ночь; выделывали шкуры и обшивали семью; варили пищу и ели, что оставалось от обеда, ложились спать последними и вставали до зари. У них были грубые руки тружениц и добрые материнские сердца. Эти женщины давали начало жизни и умерли, не оставив нам даже своих имен. Лангара — последняя из этой династии, от плоти и крови кочевников.

На меня в упор смотрит Загря. Он, кажется, понимает, что расстаемся навсегда. Я не выдерживаю, припадаю к нему; он лижет шершавым языком мое лицо…

Караван тронулся, закачался на тропе. Взвигнула собака, рванулась и повисла на ошейнике, неистово взвыла. Я сбежал к бушующей Реканде, рев переката заглушил вой Загри.

За рекою на подъеме мы остановились поправить вьюки. Карарбах и Лангара все еще стояли на возвышенности среди одиноких, изувеченных ветрами лиственниц. От них оторвался черный комок- Загря. Отпущенный старухой, кобель стремительно понесся нашим следом. Перемахнул реку и, не задерживаясь возле нас, исчез в чаще.

Я оглянулся, хотел отблагодарить добрую старуху, но на бугре ни Карарбаха, ни Лангары уже не было- их поглотили корявые дебри тайги.

Последний костер

Часть первая

На поднебесной вершине

Был конец сентября.

Поседели грозные макушки гор. Укротили свой бег ручейки. Смолкли птицы, и с мокрых камней уже не сходил хрусткий ледок.

Тайга стояла суровая, погруженная в неразгаданные думы.

Все чаще мирное небо мутили мятежные тучи — вестники надвигающихся холодов.

Я только что вернулся с поля — из глубоких безлюдных мест Приохотского края. За шесть месяцев скитаний по тайге я отвык от жилья, от пружинной кровати, от комнатной духоты, от всяких распорядков дня, а главное — от работы за столом. Одичал. Но как и в прошлые годы, возвращаясь в «жилуху», в таежный городок на Зее, я предвкушал ожидавшие меня радушие и гостеприимство старенькой Акимовны, моей квартирной хозяйки. У нее в ветхой избе я снимал горницу, где прожил много зим, не зная забот, как «у Христа за пазухой». Я знал, что ждет она меня с первых дней заморозков, с материнской тревогой бросается к оконцу, заслышав скрип калитки, или дверям — на шорох у порожка. Одинокая, давно потерявшая мужа и детей, она принимала меня как сына.

Так было и в этот раз.

Первый день я просто привыкаю к комнате, к обстановке, привожу себя в порядок. Надо непременно постричься, сходить в баню. Вечером, при свете лампы, кое-что записать в дневник, последние дни я совсем его не открывал.

Снимаю с себя походную одежду, изрядно потрепанную, в латках, пахнущую дымом кедровых костров, болотами, заплесневевшими ущельями, глухими таежными дебрями. Акимовна свертывает мою одежду в тугой узел, выносит в кладовую, — и сразу будто не было холодных ночей у костра, плаванья на резиновой лодке через бурные пороги, звериных троп по кромкам скал.

— Ты, поди, и не заметил — изба-то без тебя покосилась, валится на глухую стену. Подпереть бы ее столбом, она бы еще подюжила, — говорит старушка, вернувшись в горницу.

— Вот ужо, Акимовна, немножко отогреюсь и стену выпрямлю, заставлю ее еще постоять, — успокаиваю хозяйку.

— Пользы от меня никакой нет, только беспокойство людям. Кто ее, эту старость, выдумал. — И Акимовна, утерев глаза краем фартука, прислонившись плечом к дверному косяку, заботливо и ласково глядит на меня…

Под вечер я отправился в штаб экспедиции. В кабинете главного инженера Кочубиевского на столе — карты, схемы объектов и маршрутов, последние сводки полевиков. Дела в экспедиции идут неважно. Год оказался тяжелым. Все лето одолевали пожары. Они возникали в конце каждого засушливого периода — в лесу или в торфяных пластах марей, окутывая дымом огромные пространства. В этот период ни о какой работе не могло быть и речи. А за пожарами, будто нарочно, от Охотского моря наплывал надолго туман с моросящим дождем. И тогда ручьи, реки, болота, захлебываясь водой, становились непроходимыми ни для людей, ни для оленей. И так весь полевой сезон: то палит, то мочит. Из-за этого пять подразделений экспедиции еще находятся на незавершенных объектах, маются, кто в тайге, кто на снежных вершинах или в зыбунах.

Кудесники из метеослужбы предвещают на всю округу большие холода с затяжными буранами. Этого мы все боимся. Человек-то еще как-нибудь выдюжит, пересилит себя, как-то приспособится к холоду, а у инструментов есть температурный режим, и никакие усилия не заставят их работать точно. Мы тайно надеемся, что метеослужба ошибается, это бывает с нею не так уж редко. Но мы все-таки принимаем решение до начала предсказанной непогоды подкрепить действующие