Прутский Декамерон - Алекс Савчук

От предстоящей разлуки с Людмилой я был сам не свой, и любой мужик, который хотя бы раз видел ее, понял бы меня. Мы с ней несколько раз имели удовольствие прогуляться вместе по городу, и во время первой же прогулки я чуть было не испытал шок: при виде моей Людмилы мужики буквально немели, причем все, независимо от возраста – и подростки, и мужики за сорок, не говоря уже о моих сверстниках, и потом еще долго провожали ее взглядами, так как кроме великолепной фигуры, девушка обладала еще царственной осанкой и красивой походкой.

Я в шутку называл Людмилу «моя гордая римлянка», так как она носила римскую императорскую фамилию, которая ей досталась, очевидно, от очень далеких предков, а потомки пронесли ее словно стяг, сквозь тысячелетия – нигде и никогда больше, кроме как в книгах по истории древнего Рима, я подобной фамилии, где четыре согласные буквы связаны посредине одной гласной, не встречал.

И вот, поздним утром 25 октября, когда я занимался в баре уборкой, Людмила, сумев перед отъездом вырваться на короткое время, забежала ко мне. Я открыл дверь на условный стук, и Людмила, шагнув навстречу, упала в мои объятия.

– Я пришла специально, – прошептала она, приподнимаясь на носочки и подставляя свои губы для поцелуя, – чтобы сказать тебе, что я буду ужасно скучать и ждать когда ты ко мне приедешь. А сейчас я объясню тебе, как и где в Кишиневе меня можно разыскать.

Не в силах больше даже слышать о предстоящей разлуке, я захлопнул дверь, нежно прижал к груди эту обожаемую мною женщину, глаза ее в этот момент безвинно глядели на меня снизу вверх, затем, не удержавшись, я стал целовать ее, на ходу срывая с джинсовый комбинезон, который так удачно подчеркивал ее великолепные соблазнительные формы.

– Савва, любимый мой, сумасшедший, – шептала она, помогая мне расстегивать пуговицы на комбинезоне, – мне же нельзя, автобус не будет ждать, и если я вовремя не приду, мне влетит.

– Ты не опоздаешь, – хрипел я, разворачивая ее к себе спиной и подталкивая к низкому барному креслу. И надо же было такому случиться – это кресло оказалось единственным, которое из-за ослабших болтов было сильно расшатано. Людмила взобралась на него коленями, передо мной открылась ее великолепная попка, тугая, как резиновый мяч, и я с рычанием прижался животом к этой попе, проталкивая своего Удальца в сладостную щелочку, прикрытую темными завитками волос.

Кресло заходило, весело заплясало под Людмилой, она вцепилась руками в спинку, стараясь удержаться на нем и не упасть, и теперь виляла, балансируя задом, охая от восторга и легкого ужаса, боясь, что стул опрокинется, а я с размахом гонял своего напряженного до одури Удальца туда-сюда, будучи уверенным, что она охает от удовольствия. Конечно, при таком запале не стоило и надеяться сколько-нибудь долго продержаться – я приплыл в считанные минуты, – но Людмила выглядела счастливой, и, натягивая трусики, шептала мне:

– Ты просто ненормальный, на прощание устроил такое!..

И почему мы не знали этот фокус с креслом раньше, я бы вообще отсюда не уходила, не покидала твой бар.

Через несколько минут, не переставая бешено целоваться, мы покинули здание ресторана, я тут же поймал попутную машину, и через пару минут мы добрались до небольшого пустыря перед студгородком, где стояли в ряд десятка два автобусов, предназначенных для отправки студентов домой. К нашему приезду погрузка почти завершилась, все автобусы были заполнены.

Подтолкнув Людмилу к ее автобусу, я присоединился к кучке провожающих, среди которых было немало знакомых мне городских парней и, оглядываясь по сторонам, я с удивлением отметил, что девушки, прощаясь с ними, плачут. Моя Людмила тут же вернулась, выяснилось, что у нас есть еще несколько минут для прощания. Она, в отличие от других, не плакала, лишь повторила еще раз, что будет ждать. Последний поцелуй – Людмила, не стесняясь, повисла у меня на шее, затем прозвучал сигнал к отправке и она побежала к своему автобусу.

2

Следующая наша встреча с Людмилой состоялась в Кишиневе, куда я специально приехал, чтобы повидаться с милой моему сердцу женщиной, – разлука в пару месяцев не заглушила, а лишь усилила мою тягу к ней.

Я прибыл в Кишинев автобусом вместе с моим другом Кондратом: мы наметили встретиться вечером в назначенном месте, причем каждый из нас должен был прибыть туда вместе со своей дамой, после чего разъехались по своим делам.

Такси доставило меня на «Малую малину» – район, где размещались общежития меда. Там я нашел нужный мне корпус и, убедившись по журналу, что Людмила именно здесь проживает, оставил свой паспорт дежурному в залог, затем поднялся на четвертый этаж.

А в это время в комнате, которую я разыскивал, меня будто специально ждали: когда я постучал, дверь немедленно открылась, и я тут же оказался в объятиях моей милой Людмилы. Затем она завела меня в комнату и представила двум девушкам, своим соседкам по комнате, назвав меня двоюродным братом, который приехал из ее родного городка Сороки навестить любимую сестренку. Я успел ей шепнуть на ухо, что бывал в этом городе лишь проездом, но она махнула рукой, сказав мне, что девушки эти вообще там не бывали.

– Скажи им, что меня зовут Тиберий, тогда все сразу поверят, что мы родственники и у нас одна фамилия, – сказал я, после чего получил в ответ дружеский тычок в бок. Девушки оказались иностранками, приехавшими учиться в Кишинев из дружественной Болгарии и изучающими здесь медицину (В Молдавии – к сведению тех, кто, может быть, этого не знает, – проживают еще и свои, молдавские болгары).

У одной из девушек как раз сегодня был день рождения – ей исполнилось 20 лет. Моя Людмила, являясь старостой группы, еще в начале учебного года получила от руководства института общественное задание, согласно которому она обязана была жить вместе со студентками-иностранками в одной комнате и осуществлять над девушками шефство. (Очень скоро, буквально через час, мне предстояло узнать, к чему это «шефство» в итоге привело). Кроме меня в комнате уже находилась одна гостья – тетушка именинницы, приехавшая накануне из Румынии (вот такое малоправдоподобное стечение обстоятельств!) – ну, как тут не сказать, что за столом собрался эдакий малый интернационал.

Я, как единственный в комнате джентльмен, занялся сервировкой праздничного стола, внеся и свою скромную лепту в его украшение – бутылку коньяка и коробку конфет. Тетя из Румынии дополнила сервировку целым пакетом импортной провизии, а самое главное – блоком сигарет «Кент», и веселое празднование дня рождения началось.

В самый его разгар, когда мы, выпив коньяку и наевшись всяких вкусностей, дружно закурили, в дверь постучали, а секундой позже в комнату стремительным шагом вошел профессор – преподаватель девушек. Девушки натренированными движениями успели пригасить сигареты, но вот дым, висящий облаком в маленькой комнате, нельзя было как-либо спрятать, поэтому профессор с ходу прочел нам лекцию о вреде курения (хорошо хоть коньяк я движением фокусника успел сунуть под стол, а то лекция бы заняла вдвое больше времени, включая в себя также сообщение о вреде алкоголя), а затем он присел за стол и стал распекать девушек-болгарок за слабую учебу и… плохое поведение. Людмиле тоже досталось – она получила нагоняй за плохой контроль за соученицами, а затем профессор пообещал болгаркам, что выгонит их из института уже к началу следующего семестра, если они, к тому времени, соответственно, не исправятся и не подтянутся.