Прутский Декамерон - Алекс Савчук

Открыв дверцу льдогенератора, я, вспомнив совет моего одноклассника Славки Карася, также работавшего барменом, – он ходил в рейсы на кораблях загранплавания, – раскопал ладонями в кучке льда ямку, зарылся в нее лицом, а сообразительная Людмила тут же присыпала мою голову и шею оставшимися по краям кубиками. После нескольких минут, проведенных «во льдах», я почувствовал некоторое облегчение, головная боль стала постепенно проходить, а голова соображать, и – самое главное – я знал теперь, как мне действовать дальше.

Открыв дверь в вестибюль ресторана, я повесил снаружи табличку «Санитарный день», затем поднялся в производственные цеха, набрал полные руки ледяного молока и кефира, только что завезенных с молокозавода, а повариха Маричика, войдя в мое положение, а может, кто знает, ее просто перепугала моя физиономия, дала мне металлическую корзинку для молочного, а в придачу – какое благородство! – целую кастрюльку с различными солениями, от одного взгляда на которые рот мой наполнился слюной.

Когда я, держа в руках все это богатство, вернулся в бар, вся компания была уже на ногах; увидев мерзкие рожи вчерашних собутыльников, мелькавшие по всему бару словно привидения, я вновь почувствовал себя нехорошо.

Мы почти не разговаривали между собой, для этого не было ни сил, ни желания, ни необходимости, каждый приводил себя в порядок как мог.

Через некоторое время мы с Людмилой, выдав каждому по парочке соленых помидоров, напоив крепчайшим кофе и, по желанию, похмелив коньяком, выгнали всех из бара к чертовой матери, проследив в окно, как они погрузились в машины и отъехали.

После этого я принялся за уборку, Людмила, которая не бросила меня в эту нелегкую минуту и не уехала с подругами в студгородок, облачилась в мою рабочую, клетчатую рубаху и, присоединившись ко мне, навела в баре настоящий порядок, который могут сделать лишь заботливые женские руки.

Каждые 5-10 минут, терзаемый сушняком, я прерывал работу, подходил к стойке и залпом выпивал стакан молока, кефира или рассола, затем их сменили чай и кофе, и прошло, наверное, не менее двух часов, прежде чем в голове у меня окончательно прояснилось.

– Ну, как ты теперь себя чувствуешь? – спросила Людмила, останавливаясь и прижимаясь ко мне так, что мое полумертвое тело в ответ на это прикосновение неожиданно отозвалось сладострастной судорогой. – Я, например, ужасно соскучилась и хочу тебя.

Я, признаться, тоже ее хотел, и мы, не теряя ни секунды, расстелили в одной из кабинок матрас и повалились на него. А спустя еще полчаса, счастливые и бессильные, мы лежали и целуясь, беседовали.

– Ты знаешь, Савва, сегодня это у нас получилось гораздо лучше! – прошептала моя пассия, красиво вытягиваясь на матрасе. – А то я вчера перепила, и совсем тебя не чувствовала, осталось лишь приятное ощущение от того, что трахалась с барменом.

«Что значит медик, хотя бы и будущий, – подумал я, мое самолюбие было слегка уязвлено ее словами. – Она ко всему диагноз прилепит, даже к своим постельным ощущениям».

– А ты знаешь, – тут я услышал в голосе моей милой совсем новый, тревожный мотив, – из-за Ленки, моей подружки, у нас могут быть неприятности.

– С кем это, хотел бы я знать? – удивился я, отметив это «у нас».

– У нее через пару недель намечена свадьба. В Кишиневе. А жених знаешь кто? – спросила она, заметив, что я на ее слова пренебрежительно хмыкнул.

– Не-ет.

– Жениха ты можешь не знать, а вот папа его – второй человек в республике, – почему-то шепотом сообщила Людмила. – И, говорят, он скоро будет первым.

– О-го-го, как высоко мы забрались! – вырвалось у меня, и сразу же где-то в мозгу появился и затаился маленький, но противненький такой липучий комочек страха. – Только этого нам не хватало. Теперь главное, Людка, чтобы она не рассказала кому-либо о вчерашнем и не пожаловалась – ведь и она сама тоже не заинтересована в утечке информации.

– Я поговорю с ней об этом, – произнесла задумчиво Людмила, – а ты объяснись с этими… чтобы не хвастали, а то последствия могут выйти самые непредсказуемые.

– Хорошо, схавал, – сказал я, закрывая эту опасную тему.

Прошло около двух недель. Мы с Людмилой встречались почти каждый день, очень привыкли друг к другу, и уже не могли, а главное, не желали расставаться. Друзья моего напарника Сашки Чумакова тем же утром, когда мы их выпроводили из бара, уехали в свой родной Ворошиловград. Причем они захватили с собой и Сашку – поэтому мне пришлось работать одному целых три недели, вплоть до его возвращения, и все это время я силился покрыть недостачу в кассе, составившую восемьсот рублей – последствия того самого, праздничного загула.

Прошло еще некоторое время, 25 октября студенты медицинского института возвращались в Кишинев, и нам с Людмилой пришлось расстаться, но я пообещал ей при первой же возможности приехать, навестить ее.

А еще через некоторое время после ее отъезда, в один из обычных будничных дней, когда я, как обычно, в полдень, открыл бар для посетителей, в двери сразу же шагнул клиент – моложавый чернявый мужик лет сорока на вид и малоприметной внешности. Поведение клиента показалось мне несколько необычным: он вежливо попросил меня закрыть двери бара и повесить снаружи одну из табличек, имевшихся у меня в богатом разнообразии, и добавил, что нам необходимо серьезно поговорить. Он назвал мне только свое имя – Валентин, и, предупредив, что тема нашего разговора будет щекотливой и сугубо личной, стал расспрашивать про тот вечер и ту ночь, когда мы праздновали день Конституции. Причем его интересовали не флаги и не песни, а все что касалось девушек, и в особенности одной из них – Елены. На мое обоснованное возмущение (хотя я уже догадывался, конечно, с кем имею дело), Валентин не церемонясь, достал и показал свое удостоверение, и выяснилось, что я разговариваю с подполковником КГБ.

Это был один из самых серьезных разговоров в моей жизни, напряжение в ходе его было колоссальное. Мне пришлось покрывать всех, включая этих уродов, приехавших из Ворошиловграда, для того чтобы обезопасить тем самым и свою задницу, и я старался рассказывать все так, чтобы комитетчику не понадобилось обращаться к другому очевидцу этих событий. Тогда, возможно, вся та история выплыла бы наружу, и, еще неизвестно, чем бы все закончилось.

Разговор наш продолжался около двух часов, завершая его, Валентин сказал:

– Смотри, Савва, если в этой истории всплывут еще какие-нибудь гаденькие и незнакомые мне подробности, я могу тебе лишь обещать, что вы все, кого сочтут виновными, пойдете в тюрьму на 48 лет.

– Мы пока что, слава богу, не в Италии живем, – вырвалось у меня. – У нас в стране максимум –15.