Женская месть - Эльмира Нетесова

Ирина долго не решалась звонить Захару. Не насмеливалась напоминать о себе. Да и Женька не советовал лезть к старику, какой, покинув семью, даже не думал возвращаться.

— Ты ж пойми, мать переживает. Смотри, как она изменилась. Целыми днями одна. Легко ли ей? Никуда не ходит, ни с кем не общается. Так и свихнуться недолго. Я слышала, как она сама с собой разговаривает.

— Это от дефицита общения. Я слышал, что многие пожилые люди, старики, страдают тем недугом на почве нервных расстройств. Наша бабка, к счастью не заговаривается, не несет всякую чушь.

— Она спорит сама с собой!

— Наверное, с дедом! На два голоса базарит. Надо ее во двор выводить, может, пройдет, — предложил Женька.

— Я консультировалась с врачами. Назвали эту болезнь синдромом одиночества. Сказали, если ей предоставить постоянное общение, недуг пройдет сам по себе, бесследно.

— А где возьмем собеседника? Мы с тобой на работе, Наташка на занятиях. Отец, сам знаешь, не хочет возвращаться. Она к нему ездила не раз. Он говорить ни о чем не стал. Мать рассказала, что чуть не выгнал ее. Может тебе попробовать еще раз с ним поговорить. Хотя бы ради матери. Мне жаль ее. Ведь столько лет вместе прожили…

— Не грузи меня! Незачем было выгонять. Вы плохо знали старика. Конечно, виноваты все. Думали, он остынет и вернется. А уже сколько времени прошло. Он о том и не думает. Я пытался поговорить с Захарием. Тот как слышит о вас, его трясти начинает. Кажется, до смерти не простит. Наташку по имени не называет, ругает последними словами, ничего о ней знать не хочет. Сама знаешь, она была заводилой того кипежа, и Захар о том всегда помнит.

— Жень, ты у нас самый умный. Ну, попытайся еще раз! — уговаривала Ирина мужа.

— Хочешь, чтоб дед и меня пинком из дома вышиб. Ему это ничего не стоит. У него норов крутой. Он и Валентине не велел появляться у себя. Никого видеть не желает. А навязываться опасно. Он у себя хозяин.

— Мать жалко, — вздохнула женщина.

— Надо было язык за зубами держать.

— Ты Наташке о том скажи! Вырастили идиотку. До сих пор мозгов не сыскала.

— Сколько раз с нею базарил. Она и теперь не считает себя виноватой. И звонить или ехать к деду не думает. Даже удивляется, а зачем он тут нужен, без него намного спокойнее. А что с бабкой творится, она не видит. Случись такое с нами, тоже не обратит внимание. Не девка — сугроб бездушный, болото без тепла и души.

— Сами просмотрели, вот и выросла убогой!

Они еще долго спорили б, кто из них больше виноват в недостатках дочери, но пришла Валентина и сказала, что хочет навестить Захария.

— Я вчера у него был. Не стоит так часто его дергать. Дед не любит наши приезды, я по нем это вижу, психовать начинает. Нужно дать время, чтобы соскучился по нас, успокоился и забыл. Не стоит раздражать…

— Бабу он еще не завел? — спросила Валентина зятя.

— Тебя свое беспокоит. А деда это не чешет. Бабы ему на дух не нужны. Я у него никого не видел. Только клиентки. Они ненадолго появляются. Как зашли, так и ушли.

— Так я и поверила ему. Днем, может, нет никого, зато ночью один не бывает. Этот козел хитрый. Умеет хвост прятать…

— То ваши заморочки — кто кому рога наставил, — сморщился зять от неприятной темы. И сказал:

— У меня даже повода нет ехать к нему. Другое дело если б его навестила Ирина. Наташку в дом не пустит. Это точно, все тепло к ней потеряно, кажется навсегда. За жестокость возненавидел.

— Она не только к деду бездушная, ко всем холодная и злая. В своей семье собакой живет, — поджала губы Валентина.

— Сами такую вырастили. Вот и списала себя с вас, вроде ни семья тут, а должники ее или обязанники, — упрекнул Женька, глянув на тещу, и добавил:

— Недаром дед от всех оптом отказался.

— Я себя виноватой не чувствую. С отцом не ругалась, не грубила, только в последний раз не сдержалась, — вставила Ирина.

— Вот ты и поезжай к нему. Сколько времени не виделись. Может, ты сумеешь обломать, уговорить деда. У тебя получится…

— Да, тебя Захарий давно простил. Не ругает, и не обижается, — вспомнила Валентина.

Ирина уговаривала саму себя несколько дней. Она понимала, что предугадать Захария невозможно. И все же видела, что старика в доме явно не хватает. Нет тишины и покоя, нет мира в семье. Мать себе места не находит, тоскует или потеряла в себе уверенность. Дочь замкнулась, ни с кем не общается, ничем не делится, смотрит на всех затравлено и, хотя после занятий никуда не выходит, подолгу простаивает у окна.

Семья знала, Наташке звонил старший Чижов, убеждал вернуться к ним, обещал сам взяться за сына, помочь наладить семейную жизнь. Но девчонка не поверила и не согласилась. С Лешкой не виделась, хотя тот не раз предлагал встретиться, поджидал возле института, но поговорить не получилось. Наташка убегала от него, а потом плакала, закрывшись в своей комнате. О нем она не хотела говорить ни с кем и трудно перебаливала свою ошибку в одиночестве.

Ирина тоже мучилась. Ей часто вспоминался настороженный, изучающий взгляд отца. Странными были их отношения. Захар никогда не обижал, но и ни разу не приласкал ее. Да, он покупал подарки и сладости, но никогда не погладил по голове, не взял на руки, не водил в цирк и в зоопарк, в кукольный театр и в бассейн. Она всюду была с матерью или с подружками.

Захар не ругал и не наказывал девчонку. Это он переложил на плечи жены, и Иринке всегда хотелось спросить его, почему он так относится к ней, растит вприглядку, словно чужую. Но никак не решалась подойти к нему с этим разговором. Чувствовала, что ничто не изменится и не улучшится. Наоборот, еще больше отдалятся они друг от друга.

Даже когда она стала встречаться с Женькой, Захар об этом узнал последним.

— Все же пора нам поговорить. Эти вечные недомолвки, полуправда и намеки измотали. Никто не говорит правду. В чем дело? Если я нагуляна, пусть скажут честно. Ведь пора мне знать, — в какой раз подступает с этим вопросом к Валентине. Мать в который раз срывается на крик, закатывает истерику:

— Сколько ты будешь терзать меня? Один мучил сорок лет своими подозрениями! Но даже приревновать конкретно к кому-то не мог. Не имел оснований! Я не он, не изменяла, хотя, возможностей хватало. Не могла и не хотела быть дешевкой! Это Захар предавал семью и позорил нас. Вот потому другим не верит.

Ирина колебалась, что даст эта встреча и разговор? Согласится ли Захар увидеться? Может попросту не открыть ей двери или указать за порог. Хотя мать входила в дом. Но, как сама признавалась, ее гостеприимством человек не жаловал, и случалось чуть ли не за шиворот выставлял во двор, никогда не проводил даже до калитки и не предлагал звонить или приехать еще.

— Да, не хотела бы я так жить, как они с матерью. Всю жизнь сомневался он в ней. Такое не случается без повода, — думала баба.

— И все же поеду к нему. Будь, что будет. И в ближайший выходной села в автобус, направлявшийся на окраину.

К Захарию в это время пришли две старухи. Нет, они не принесли обувь в ремонт. Попросили его сплести две корзинки для наседок, где те могли бы высидеть цыплят.

— Нужна лоза. А где возьму сухую? Все деревья в листьях. Нельзя с зеленых плести корзинки. Не та пора, дождитесь осени, девчата! — подмаргивал старухам.

— Мы-то ождем, а вот куры одолели, квохчут, место для гнезда ищут. Яйцы берем из-под них, они руки клюют. Время ихнее пришло. Оне, как человеки, птенцов хотят выходить. Своих детей! Уж ты, голубь, уважь, придумай что-то, выручи. Куры в тазу иль в бочонке насиживать яйцы не хотят. Им культуру вместе с уваженьем подай. Как путные бабы, условия требуют, к петуху пристают, чтоб вступился за них, во, окаянные, даже ему голову долбят.

— А свои старики чего не подсобят? — спрашивал Захарий.

— Их самих хоть в лукошко сажай, во двор не выползают. Только по нужде. А как сплести корзинку — напрочь позабыли. Не видят, и сил уже нету. Навовсе смылились наши петушки. Хоть ты подмогни! — уговаривали бабки, выставив на стол сметану и молоко, чтоб Захарий быстрее согласился, и человек не устоял.

Едва старухи собрались уйти, в дом вошла Ирина. Поздоровалась со всеми, заметила, как по лицу Захария пробежала тучка, сползла улыбка, человек нахмурился.

Кого другого, а Ирину не ждал. Искоса глянул на нее, встал с чурбака, проводил старух до калитки, пообещал в три дня выполнить их просьбу В дом вернуться не спешил. Ирина терпеливо ждала. Отступать ей было некуда.

— Чего это вы ко мне заладили? Только вот намедни Женька был, то Валентина возникала! Пошто в доме не сидится. Какая блоха вас грызет? Какого черта от меня стребовалось? Иль снова где-то лопнуло, а мне латать предложите, — сдвинул человек брови.

— Нигде не порвалось. Все путем, понемногу налаживается и у нас. С долгами развязались. Теперь руки, ноги свободны. Вздохнули малость. От звонков не вздрагиваем. Сами при деле.