Смотритель. Книга 2. Железная бездна - Виктор Пелевин

– Кто тащит?

– Код.

– Какой кот? – прошептала Юка, благоговейно округлив глаза.

– Я предупреждал, что будет непонятно, – вздохнул Адонис. – Код – это язык заклинаний «Цоф». На Ветхой Земле даже дети знают, что все симуляции начинаются с кода, да и Библия этого не скрывает… Как запишешь, так и будет. В заклинаниях «Цоф», создающих симуляцию человека, вместо способности видеть иллюзорность пещеры прописан вдохновенный интерес к сталактитам и сталагмитам. И к надписям на стенах. Как человек может осознать, что его нет, если его действительно нет?

Эти слова словно ударили меня по голове своим весом – на несколько мгновений я понял, о чем говорит Адонис, даже не понял, а почувствовал всем телом. С минуту мы молчали.

– Я объясняю про фронт волны, – печально сказал Адонис. – Вы понимаете… Вроде бы. Потом я умолкаю, вы оглядываетесь по сторонам – и все остается как было. Симуляция продолжается. В ваш код не заложено понимание сути вещей. В него заложено именно то, что с вами происходит.

– А с вами?

Адонис улыбнулся.

– Я волна, идущая из другого места.

– Таково учение «Цоф»? – спросила Юка.

Адонис отрицательно покачал головой.

– Само по себе безблагодатное искусство «Цоф» не способно открыть глаза на эту тайну… вернее, широко распахнутую очевидность. Это может сделать только упорная медитация над настоящим моментом времени. Мое знание искусства «Цоф» лишь позволяет мне формулировать некоторые вещи. И еще догадываться о сути многого, о чем спорят наши теологи.

– Например?

– Например, каким образом и из какого материала Францу-Антону и его медиумам удалось сотворить новый мир, целую Вселенную. Видите ли, симуляции на самом деле не существует. Поэтому параллельных симуляций может быть сколько угодно. Если продублировать одну ветку кода, от этого в реальности не изменится ничего. Это объясняет не только ту элегантную легкость, с какой был создан Идиллиум, но и причину, по которой мы обречены имитировать Ветхую Землю. Source code мира уже написан. Мы не можем уходить от него слишком далеко.

– Что такое «ветка кода»? – спросил я.

– Ветвь Древа Жизни, – усмехнулся Адонис.

Юка глядела на старого монаха влюбленными глазами. Мне казалось, что она совершенно счастлива – и, как это ни было глупо, я испытал укол ревности.

– Хорошо, – сказал я, – все это здорово. Но при чем здесь надпись на южном фасаде Михайловского замка? Мы про нее совсем забыли.

– Я надеялся, – ответил Адонис, – что вам станет скучно и вы потеряете к этому вопросу интерес.

– Пожалуйста, объясните, – попросила Юка.

– Хорошо, – сказал Адонис. – Разжую до конца. Как вы думаете, зачем на Ветхой Земле разрабатывают такие симуляции?

– Для развлечения?

– Да. Но не только. Это делается еще и с практической целью. Допустим, кто-то хочет вырубить для себя в скале персональный грот. Вы рисуете план – но заказчик желает понять, как все будет выглядеть на самом деле. Тогда вы создаете экранную симуляцию. Заказчик совершает по ней воображаемую прогулку – и просит изменить кое-какие мелочи. И лишь потом пещеру начинают высекать в камне. Она выглядит так же, как симуляция на экране. Но теперь она настоящая.

– Если в нашем мире нет ничего настоящего, – сказал я, – это будет просто другой тип симуляции.

– В конечном счете – да, – сказал Адонис. – Но само слово «симуляция» подразумевает существование реальности. Франц-Антон и Павел Великий не были знакомы с терминологией искусства «Цоф». Но они хорошо понимали все, о чем мы говорим. Они верили, что из мира пляшущих на стене теней можно возвратиться в глубину платоновской пещеры – и стать тем совершенным вечным существом, что отбрасывает зыбкие отблески, принимаемые нами за жизнь. Стать истинным человеком. Они полагали, что к этому ведет особое постижение, которое они называли «мудростью Змея».

– Это что-то из Библии?

– И да и нет. Они считали, что понимают сокровенный смысл библейской аллегории. Истинный человек представлялся им как бы длинной змеей, сложенной из всех дней его жизни, существующих в некой высшей реальности одновременно. Вернее, не одновременно, а вне времени вообще. Точь-в-точь как в каноническом житии Франца-Антона… Как точно звучит эта надпись?

– «Дому Твоему подобает Святыня Господня в долготу дней», – повторила Юка.

– Да. Эта «святыня в долготу дней» и есть окончательный, божественный человек в ином, невообразимом мире, где находится наш источник. Истинному миру, верил Павел, соответствует тело всех дней, и только такой мир можно считать настоящим домом. Остальные миры иллюзорны – они просто симуляция, прикидка, набросок. Павел не боялся выставлять эту сокровенную тайну на всеобщее обозрение, потому что ее вряд ли могли понять пьяные петербургские масоны. Или даже сам английский посол.

– Не ведет ли смерть в этот высший мир? – спросила Юка.

Адонис улыбнулся.

– Лишь в том случае, если симуляция удовлетворила заказчика.

– А если не удовлетворила? Куда уходит человек тогда?

Адонис засмеялся.

– Туда же, – сказал он, – куда улетел мой безблагодатный зеленый попугай. Что значит «уходит»? Какой «человек»? О чем ты вообще?

– Павел Великий и Франц-Антон были удачными симуляциями? – спросил я.

– Я не берусь об этом судить, – сказал Адонис, – не я их заказчик. Но Франц-Антон и Павел Великий не собирались дожидаться смерти, чтобы выяснить этот вопрос. Это были титаны, желавшие взять небо штурмом. Они надеялись, что мудрость Змея позволит им подняться туда живыми, как делали древние герои. Что бы это ни значило…

– Мудрость Змея, – повторила Юка задумчиво. – А что такое зеркало Фаустуса? И Храм Последнего Поворота?

– Это не ко мне, – ответил Адонис. – Я и так наболтал лишнего. Пусть Алекс говорит с Ангелами.

– Я спрашивал, – сказал я. – Ангел сказал, что это небесные тайны, о которых может рассказать только сам Павел. А его довольно трудно найти.

– Вот-вот, – согласился Адонис и еле заметно ухмыльнулся. – Он в последнее время очень занят.

– Вы можете сказать что-нибудь еще? – спросила Юка. – Хоть немножко?

Адонис поднялся и исчез за оранжевым занавесом. Некоторое время он рылся, судя по звону, в каком-то железном мусоре. Я предположил, что он покажет нам еще какое-нибудь чудо с Ветхой Земли, но он вернулся с конвертом в руках. Сургучную печать на нем покрывали трещины, а на бумаге были грязные полосы, словно конверт использовали в качестве подставки.

– Нашел, – сказал он. – Вот, возьми.

– Что это за письмо? – спросил я.

– Это не письмо. Здесь тайный дневник Павла. Ты видел две части. Тут третья, написанная уже в Идиллиуме.

Я недоверчиво взял конверт.

– Если бы это действительно был дневник Павла, он являлся бы реликвией.

– Это не оригинал, – сказал Адонис. – Настоящий дневник уничтожен безвозвратно. В конверте просто копия. Она нигде не воспроизводится, при обнаружении текст сжигают – и официально считается, что это кощунство и подделка. Поэтому я ничего не гарантирую. Но лично мне кажется, что дневник вполне может быть настоящим. Только не читайте здесь, а то у вас опять появятся вопросы. Подождите пару дней. Я уже сказал все, что мог – и даже больше. Идемте-ка лучше гулять…

И мы отправились на прогулку.

Адонис повел нас по тропинке, начинавшейся прямо у его кельи. Она нырнула в густые заросли и привела нас к высокому забору – видимо, это была ограда Железной Бездны. Адонис ловко вынул из забора доску, мы пролезли в получившийся лаз – и, пропетляв несколько минут в звенящих насекомыми джунглях, вышли к обрыву, за которым синело море.

На небольшой площадке перед обрывом стояли скамейки. Мы сели на одну из них отдохнуть. Адонис сосредоточенно молчал, закрыв глаза, и мы с Юкой долго не решались его потревожить.

Но за нас это сделали обстоятельства.

Рядом с площадкой, где мы сидели, располагалась еще одна похожая терраса, только заросшая кустами. На ней вдруг появился старый голем – он прошел совсем недалеко от нас, и я хорошо его разглядел.

Это был уже отработавший свое служка – шатаясь, он шел к обрыву, чтобы прыгнуть в море. Ему было не меньше двадцати лет, что делалось ясно по старомодной прическе, облупившейся краске и темным зигзагам на глине: глубокие трещины с выкрошенными краями походили на язвы.

С глиняного лба уже снята была рабочая печать, но на лице голема все еще сияла белозубая улыбка, а голубые эмалевые глаза смотрели в будущее с неподдельным оптимизмом. Я его где-то понимал: ему оставалось лишь добраться до обрыва.

Но пройти эти последние несколько метров бедняге не дали.

Из-за кустов наперерез ему выскочила стайка мальчишек. Самому младшему было лет восемь, а старшему – тринадцать или четырнадцать. Те, что поменьше, держали в руках деревянные мечи и копья, а старший был вооружен настоящим пожарным багром.