100 дней счастья - Фаусто Брицци

Нам будет не хватать его жизнерадостности, его фирменного подгорелого окорока, его патологической неспособности к вождению мотоцикла, его энергичного взгляда на жизнь, его загадочного чувства юмора.

Сегодня утром около двадцати трех человек окружили прекрасную вдову Паолу, уже ставшую предметом внимания многих, и двоих детей Баттистини. За время мессы священник умудрился трижды ошибиться, произнося имя покойного, назвав его, соответственно, Лука, Лучано и, что особенно странно, Фердинандо. После короткой погребальной проповеди раздались спонтанные аплодисменты команды ватерполистов, которые наконец-то получат шанс начать тренировки со стоящим тренером. Это первый повод, чтобы утешиться, и таковых у нас немало. Прощай, Фердинандо. То есть, Лучио.

Несмотря на то, что эта псевдостатья является чистейшей выдумкой (хотя, к сожалению, основанной на объективных данных), надо признать, что чтение сжатой и прокомментированной истории своей жизни «post mortem»[14] производит определенный терапевтический эффект. Это заставляет свести счеты с самим собой, подвести итоги побед и поражений как в личной, так и в общественной жизни.

Коррадо неумолим. Он так точно и так цинично умудряется описать чужие жизни, что его опусы вызывают дружный смех читателей и глубокую задумчивость объекта шутки. Я несколько раз перечел свой некролог. Мой друг попал в точку: он любит дурачиться, но не любит врать.

Наверное, пора сделать что-то такое, чтобы мой следующий, на этот раз настоящий, некролог выглядел немного иначе. Нет, без всяких «наверное».

– 41

«Ученик был пойман в лаборатории кабинета биологии, из которой пытался похитить литр глицерина, пузырек концентрата азотной кислоты и два пузырька сероводородной кислоты, которые находились в специальном закрытом шкафу, взломанном учеником».

И ниже приговор: «Ученик отстраняется от занятий на два дня».

Я читаю запись в классном журнале. Ничего удивительного. Рано или поздно Лоренцо должны были поймать. В начальной школе такого почти не случалось, но я знал, что это не исключено. Учительница позвонила мне на мобильный, и я побежал в школу. Это одно из преимуществ безработного безнадежно больного. И вот я сижу в кабинете и веду переговоры, пока приговоренный ждет в коридоре.

– Ваш сын совершил непростительный поступок, господин Баттистини. Он обворовал школу.

– Мне кажется, говоря «непростительный», вы немного перебарщиваете. Скажете, вы сами никогда не воровали библиотечных книг или платьев на ярмарке?

– Нет, – сурово отвечает учительница.

– Судя по списку пропавшего, мне кажется, что Лоренцо задумал провести какой-то эксперимент.

– Вот этих-то экспериментов я и опасаюсь. В прошлом году он запрудил всю школу какими-то личинками.

– Он интересовался, как размножаются насекомые во влажных помещениях, и для эксперимента воспользовался бассейном в школьном парке.

– По-вашему, это нормально? И что он задумал на этот раз? Поджечь школу?

– Извините, я на секунду. Мне нужно ответить на срочное сообщение.

Достаю айфон. На самом деле я соврал. Набираю в гугле: глицерин, азотная кислота, сероводород. Выскакивает: нитроглицерин. Опасное вещество. Мой юный химик пытался сделать нитроглицерин и, без сомнения, сделал бы. Он не собирался ничего поджигать. Скорее, взорвать.

Я стараюсь преуменьшить последствия эксперимента Лоренцо. Кажется, учительница не проводила подробного изыскания в интернете. Обещаю, что накажу своего наследника со всей подобающей строгостью.

Выйдя в коридор, я вижу Лоренцо на скамейке: глаза смотрят в пол. Типичный вид того, кто знает, что попал по-крупному. Он молча следует за мной в машину. Пока мы едем домой, я устраиваю допрос.

– Что взрывать-то собрался?

Он удивлен, что я догадался о его намерениях. Очевидно, он меня недооценивает.

– Не взрывать, а устроить фейерверк после спектакля.

– А тебе не кажется, что такой фейерверк был бы… как бы это сказать… чересчур мощным?

– Нитроглицерина нужно совсем немного.

Я требую пообещать, что он не будет больше ставить взрывоопасных, пожароопасных или каких-либо других опасных экспериментов.

– Займись чем-нибудь безобидным. Как Леонардо да Винчи.

– Но Леонардо как раз изобретал очень опасные штуки.

Да, так оно и есть. Я надеялся, что мой сын не в курсе. На этот раз я недооценил его.

– Он изобрел танк! – восклицает прижатый к стенке Лоренцо. – Куда уж безобидней.

Да, он прав. Пример неудачный. Но все равно я требую, чтобы больше такого не повторялось. Потом перехожу к вопросу отстранения от занятий. Единственное, что пугает Лоренцо – это то, как новость воспримет мама. Опасения оправданные. На минуту я даже думаю, что можно было бы ничего ей не говорить и отправить нашего Самоделкина погостить на пару дней к Оскару и Мартине, но боюсь, что правда выплывет наружу на первом же родительском собрании. Я решаю принять удар на себя.

– Я сам ей скажу, – вызываюсь я с видом судебного защитника.

Крики моей супруги слышны на весь район.

– Нитроглицерин? Твой сын на перемене хотел сделать нитроглицерин?!

Когда она говорит «твой сын», это означает, что она вне себя.

Я объясняю, что его сложно получить без специальной аппаратуры и пытаюсь выдать поступок Лоренцо за невинную детскую шалость, к счастью, оставшуюся без последствий. В результате достается мне. Меня обвиняют в том, что я подаю сыну плохой пример, что я безответственный отец, что я препятствую правильному воспитанию детей и настраиваю их против матери. В порыве эмоций человеку свойственно говорить то, чего на самом деле нет. Надеюсь, что это так. На этот раз я сам изображаю кошку и добиваюсь желаемого результата: Паола ослабляет напор. Через несколько минут мы с улыбкой подводим итоги дня. Дня, когда наш сын пытался сделать нитроглицерин.

– 40

А вот этого вы еще не знаете. Обычно я об этом не упоминаю. Мы с Лоренцо очень похожи. Я и сам был ужасным сорванцом. С самых первых лет школы моя учительница (некая Миранда де Паскуалис, очень своеобразная личность: она могла три дня сряду проходить с нами таблицу умножения и совершенно не помнила, что мы уже проходили ее вчера) вызывала дедушку и бабушку в школу и жаловалась на мое поведение. Но, клянусь вам, я был не так уж и виноват. У меня был товарищ, который толкал меня на скользкую дорожку: фитиль, который тянулся к моему нутру и превращал меня в бомбу. Звали его Аттилио Бранкато, по прозвищу Бранка. С начальной школы и вплоть до лицея он учился в параллельном классе. Это была настоящая напасть. В школах Рима о нем слагали легенды. Хулиган, каких мало, способный взломать любой автомат с шоколадками, подделать любую подпись в журнале и проткнуть колеса в машине любого учителя. Само собой, он был моим кумиром.

Разбить стекло футбольным мячом?

Бранкато!

Закрыть в туалете училку математики?

Бранкато!

Украсть велосипед во дворе?

Бранкато!

Бранкато, Бранкато, вечно он во всем виноват!

Каждый раз, когда происходило черт знает что, во всем был виноват Бранкато. И мне, как его почитателю, тоже доставалось.

Часто меня обвиняли в пособничестве, но я спокойно говорил дедушке, что коварный Бранкато взял меня на заметку и регулярно подставлял.

Дедушка его ненавидел. Однажды он даже решил перевести меня в другую школу, чтобы я был подальше от Бранкато.

К счастью, после того, как мы окончили лицей, Бранкато исчез. Никто ничего о нем не знал. Я стал свободен.

Много лет спустя, когда дедушка умирал, я уже не мог держать в тайне свой самый страшный секрет.

Дедушка в пижаме лежал на диване. Казалось, он где-то далеко, но я знал, что он меня слышит. Я подошел к дивану и прошептал без всякого предупреждения.

– Деда, Бранкато никогда не было.

Дед молчал.

– Я его выдумал. Он стал для меня козлом отпущения. Это было алиби на все случаи жизни. На самом деле он никогда не существовал.

Дед молчал.

– Прости, что я не сказал раньше. Я и есть Бранкато.

Подумать только, сколько наказаний, сколько порок я избежал, благодаря Бранкато. Потом я обернулся к дедушке и увидел, что он открыл глаза и смотрит в потолок.

И вдруг он улыбнулся. Засмеялся! Захохотал! Довольно странное поведение для умирающего.

Он повернул голову ко мне. Его глаза блестели, и он сказал:

– Лучио, я всегда это знал.

Я тоже улыбнулся.

– Когда твои дети тебя недооценивают, а ведь ты мне как сын, это хорошо. Это делает их счастливее, – добавил он.

И сжал мою руку. Крепко. Я почувствовал, как силы покидают его. Напор его жизненной энергии ослабел, точно садовый шланг, когда перекрывают воду.