Слишком много привидений - Виталий Забирко

Он вытащил из нагрудного кармана пачку фотографий, отобрал из них три и веером разложил передо мной. На снимках был запечатлен Шурик Куцейко, застывший со змеей в руках у здания УБОП. Все-таки не подвела меня интуиция — снимали нас с «вольным художником» позавчера на пленку. Только ракурс был не из мусорного бака, а откуда-то сверху, вероятно, со второго этажа УБОП.

— Ну и что тут криминального? — пожал я плечами. — Видел я этого укротителя змей. В цирке ему надо выступать, а не расхаживать с удавом по улицам и детишек пугать.

— Это не удав, — сказал Серебро. — Такой змеи, но заключению серпентологов, в природе не существует.

— А я здесь при чем? — почти искренне возмутился я и ткнул пальцем в фотографию. — По этому вопросу обращайтесь к хозяину. Его змея, его и спрашивайте.

— Спросим, не сомневайтесь. — Лицо Николая Ивановича помрачнело, в голосе прорезалось раздражение. — Жаль только, у этих троих мы уже ничего спросить не сможем.

Он выложил еще три снимка, и я увидел на них трупы бандюг в букмекерском зале ипподрома.

— Этому ударом ноги проломили грудную клетку, и он скончался от разрыва аорты, — объяснял Серебро, пододвигая мне одну фотографию за другой, — этому сломали шею, а этот испытал на себе удар чудовищной силы, который не только раздробил челюсть, но и сломал шейные позвонки.

Я ничего не ответил. Приподнял с локтя короткий рукав рубашки и уважительно пощупал свой хилый бицепс.

Серебро усмехнулся. Понятно, не совсем простой следователь, с мелкими уголовниками не возится. Оглоблин бы сейчас гаркнул зычным гласом и так по столу кулаком стукнул, что посуда посыпалась бы на землю.

— И этот тоже нам ничего не скажет, — продолжал Николай Иванович, он положил поверх снимков еще один.

На асфальтовом тротуаре высился аккуратный земляной холмик, из которого торчал покосившийся каменный крест. Земля на холмике была свежая, а крест старый, замшелый. На нем готическим шрифтом была высечена надпись: «Покойся с миром, Сучок».

— Эксгумация останков показала, что они действительно принадлежат некоему Тимофею Витальевичу Бабакину, мелкому уголовнику по кличке Сучок. Погиб он позапрошлой ночью и захоронен на месте преступления неподалеку от центральной травматологической больницы, где как раз в это время находились и вы. Патологоанатомам пришлось изрядно потрудиться, чтобы установить личность покойного, так как его останки были основательно перемолоты, будто побывали в камнедробилке, и облиты чрезвычайно едкой жидкостью, по своей консистенции напоминающей желудочный сок кровососущих насекомых.

Я невольно содрогнулся. Однако и пищеварительный тракт у Рыжей Хари! Такой и колючую проволоку спокойно переварит.

— Зачем вы мне за обедом всякие мерзости рассказываете? — поморщился я. — Аппетит вконец испортили. Вот рыгну сейчас останками цыпленка вперемешку со своим желудочным соком…

Терпения Николаю Ивановичу было не занимать.

— А мы его на анализ возьмем, — спокойно сказал он. — Так сказать, для сравнения.

— Вы в самом деле подозреваете, что я со своим телосложением мог таким образом разделаться с тремя дюжими уголовниками на ипподроме, а затем в темном переулке пожевать и выплюнуть четвертого?! — повысил я голос.

Серебро, будто извиняясь за бестактность, развел руками.

— Кое-что я уже видел собственными глазами. Так что экстраполировать ваши способности не составляет труда.

Нет, при этом Николай Иванович не посмотрел на небо, но по его тону было понятно, что не меня конкретно он имеет в виду.

Мороз пробежал по коже, меня передернуло.

— Однако… — только и нашел я что сказать. Жутковатое чувство, когда тебя причисляют к пришельцам из космоса. Причем весьма аргументированно и, ко всему прочему, на официальном уровне.

— Кстати, — продолжал Серебро, — крест высечен из цельной глыбы гранита, и по нынешним меркам такая работа стоит бешеных денег — вашего выигрыша на ипподроме расплатиться не хватит. Но и не в этом даже дело, а в том, что по абсолютно непонятным причинам крест светится в темноте.

Я опять промолчал. Слишком хорошо помнил свечение в переулке посреди ночи. Жуть кладбищенская.

— А вот и еще одно вещественное доказательство, — невозмутимо продолжал Николай Иванович и выложил на стол очередные три фотоснимка.

Я глянул и присвистнул от удивления. Вот уж этого не ожидал — в разных ракурсах на снимках были запечатлены блистающие идеальной полировкой конские гениталии памятника у ипподрома.

— Мало того, что вы великий фантазер, — криво усмехнулся я, — вы еще и извращенец.

Серебро запнулся, бросил недоуменный взгляд на фотографии, а затем беззвучно рассмеялся.

— Да уж, уели вы нас, — сказал он. — С этих позиций мы фотографии не рассматривали… Но и вы здесь промашку дали. Где это видано, чтобы, восстанавливая бронзовый памятник, некогда отбитые фрагменты отливали из чистого золота? Причем такого золота, которого в природе не только не существует, но и не может существовать?

— Не понял? — на сей раз абсолютно искренне удивился я.

— Это золото — чистейший изотоп Аu-195, изредка получаемый во время ядерного синтеза и практически мгновенно превращающийся в платину. Но на памятнике золото абсолютно стабильно и не радиоактивно!

— Ну а я тут при чем? — в который раз повторился я. — Синхрофазотрона у меня в личном пользовании нет, к тому же меня и близко возле памятника не было.

— Были вы там. Были неподалеку. И свидетели имеются — таксист, двое случайных соседей по местам на трибуне, букмекер… А что касается уникального изотопа золота, то его у вас дома столько, сколько у дяди кота Матроскина гуталина. Немерено. — Серебро опустил руку в карман, извлек оттуда монету и щелчком подбросил в воздух.

С мелодичным звоном монета описала дугу над столом и снова исчезла в кулаке следователя.

— Пока я вижу другой уникальный случай, — попытался съерничать я. — Воочию наблюдаю, как Серебро рассуждает о золоте.

Николай Иванович внимательно посмотрел мне в глаза и заявил вдруг холодным, официальным тоном:

— Послушайте, Роман Анатольевич, а вам не надоело ваньку валять?

— В каком смысле?

— Вы прекрасно понимаете, что мы о вас знаем, так зачем же устраивать комедию?

— Хорошо, — сдался я. Действительно, мое упрямое неприятие неопровержимых фактов выглядело по-детски. Пора было менять тактику, и я решил приоткрыть свои карты. — На самом деле все обстоит несколько иначе, чем вы обрисовали, но допустим, что доля истины в ваших выводах есть. Ваш интерес понятен, а в чем будет состоять мой?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});