Бунтарка и Хозяин Стужи - Марина Эльденберт

Борга: он навсегда останется калекой.

– В этом я не сомневаюсь, – удовлетворенно кивнул королевский лекарь, – как и в твоем исцелении. – Он на мгновение запнулся, слегка нахмурился, будто собирался сказать что-то, не дающее ему покоя, потом тряхнул головой, прогоняя внезапную мысль, и улыбнулся: – Увидимся вечером, Фабиан. Не сиди весь день в четырех стенах – свежий воздух вам обоим пойдет на пользу. – Он бросил на меня короткий взгляд. – У брата его величества, светлейшего норда Бьяртмара, появилась одна интересная идея… Будет тебе подарок на время лечения, а пока к вашим услугам стражи. Они отнесут Фабиана в парк.

Пожелав нам хорошего дня, целитель удалился, а мы с Фабианом стали делиться эмоциями. Брат говорил, не замолкая! До сегодняшнего дня он и слышать не желал ни о лечении, ни об исцеляющих ритуалах, а сейчас в нем словно открылось второе дыхание.

Не только я, но и Фабиан поверил Каэтану. А позитивный настрой, как известно, – это уже половина успеха.

– А где Дорота? – спросила, помогая брату сесть на кровати.

– Собиралась на кухню, да там и пропала. Не удивлюсь, если королевского повара учит, как надо готовить. – Фабиан тихонько хихикнул, а потом, неожиданно посерьезнев, спросил: – Как ты, Лив? Утром ты страшно меня напугала.

А меня напугали нахлынувшие воспоминания. До сих пор мурашки по коже, и только понимание, что Снежный успел вовремя, помогало дышать спокойно и ровно. Иначе я, уподобившись гротхэну, пошла и сама покусала бы Душана.

– Все хорошо, – весело улыбнулась брату. – А когда поправишься, все станет просто замечательно!

– И не говори… Все будет совсем иначе!

– В парк?

Мальчик кивнул, и я, пообещав скоро вернуться, побежала к себе одеваться. Потом помогла одеться брату и, позвав одного из стражников, попросила отнести его на свежий воздух. Вскоре мы уже сидели в беседке, с интересом оглядываясь. Даже зимой опоясывающий Эрнхейм парк был прекрасен. Укутанный, как в белоснежную роскошную шубу, искрящимся на солнце снегом, он навевал умиротворение, успокаивал, помогал расслабиться.

К счастью, придворных не было. Это в замке, в прогретых каминами залах, с утра до вечера полно знати (я уже успела заметить, что благородные нэри и норды любили торчать в «логове» Снежных), а здесь только мы с Фабианом. И закатное солнышко, искрами рассыпающееся по снежному бархату клумбам, и книга о приключениях бесстрашного Корсара с Золотых берегов, и артефакт, заботливо принесенный одним из стражников, – что-то вроде масляной лампы, накрытой прозрачным плафоном, излучающей не столько свет, сколько тепло.

Я стянула перчатки (в них больше не было надобности) и раскрыла книгу, собираясь почитать брату, пока не начало темнеть, и вдруг услышала пронзительный крик:

– Ливия! Ли-и-ив!!!

Экипаж, медленно кативший к воротам, остановился, и из него выскочила растрепанная мачеха, а за ней показалась пунцовая Арлетта. Обе, подхватив юбки, бросились к нам ярким смерчем из бархата и меха.

– Что они здесь делают?! – нервно вскинулся Фабиан, и на его лице отпечатался страх, словно Стелла могла забрать его у меня и снова упечь в психушку.

Меньше минуты потребовалось мачехе и сводной сестре, чтобы добраться до беседки. Я поднялась, непроизвольно загораживая собой брата, но дорогу незваным гостьям преградил сопровождавший нас в парк стражник.

– Ливия! – прорыдала мачеха, и это выглядело… странно.

То, что Арлетту пробивало на слезы по поводу и без, было нормой, но я не помню, чтобы когда-нибудь видела плачущей Стеллу. Отчаянно, навзрыд. Даже на похоронах отца она позволила себе лишь несколько слезинок, которые старательно прятала за густой вуалью, а сейчас ревела так, что, если не прекратит в ближайшее время, возле беседки появится внушительных размеров лужа.

А в глазах Арлетты, как ни удивительно, сухих, было столько отчаяния, паники, страха, что вместо того, чтобы попросить стражника проводить родственниц обратно к экипажу, я сказала:

– Все в порядке. – Зайти в беседку им не позволила, вышла сама и, схватив мачеху за локоть, оттащила подальше от брата. – Что вы здесь делаете? – Никогда не думала, что мой голос способен звучать так колюче, холодно, резко, совсем как у его снежности.

– Мы… мы… – Мачеха задыхалась от рыданий. – Пришли просить за Душана, а он…

– Собрался его казнить, – закончила за мать Арлетта и обхватила себя за плечи, стараясь подавить дрожь в теле.

Плечи ее дрожали, как и пальцы, которыми она впилась в рукава отороченного мехом пальто.

– Ты должна его спасти! Ливия, девочка… – Стелла схватила меня за руку прежде, чем я успела отпрянуть, и в отчаянье прошептала, давясь слезами: – Нам ничего толком не объяснили… Только озвучили приговор! Страшный, жестокий… Бесчеловечный!

– Казнь назначили на завтра, – снова вставила Арлетта, продолжая царапать ни в чем не повинные рукава и рвать опушку из меха.

Казнь?

Перед глазами замелькали воспоминания. Тяжесть тела Душана, от которого я задыхалась… мокрые губы… ужасающие обещания…

Тряхнула головой и резко произнесла:

– Хотите, чтобы я вам все объяснила? Что ж, извольте! Он пытался меня изнасиловать. Лишить чести и невинности.

Я говорила тихо, чтобы не услышал Фабиан, но, судя по выражению лиц родственниц, для них мои слова прозвучали громче рева гротхэна.

Мачеха отдернула руку и в ужасе отпрянула.

– Быть такого не может… Он просто пытался тебе помочь! Мы с ним говорили после того, как тебя увели, и он мне объяснил. Тебе было плохо! И ты не так все поняла!

Не так поняла? Ну да.

– А он объяснил, как пытался сорвать с меня платье? Видимо, посчитал, что голой я почувствую себя лучше. Или, может, сказал, как обещал, что, если ему понравится, он продолжит со мной забавляться?

– Ты с ума сошла… – ошеломленно пробормотала сводная сестра.

Она явно была не в курсе планов братца, а Стелла вполне могла врать и изворачиваться.

– Я – нет, а Душан, по всей видимости, да.

Зажмурившись на миг, Стелла хрипло заговорила, вываливая на меня бессвязные фразы, всхлипы, причитания:

– Я с ним поговорю… Сама накажу, обещаю! А ты… Его величество… Ты должна его спасти-и-и! – Она плюхнулась мне в ноги на мощенную камнем дорожку и вцепилась в юбку, продолжая бормотать: – Пятьдесят ударов плетью… Нельзя… Он ведь не животное! Ужасающе жестоко… А потом во Вдовью реку… Там же сильнейшее течение! Мой мальчик только жить начинает, а завтра, если не вмешаешься, жизни у него не станет. Не станет моей кровиночки… Я сама умру… не смогу-у-у… Зачем же так жестоко за то, чего не случилось!

Заметив, как стражник ринулся к нам, покачала головой, останавливая, и выдернула юбку из дрожащих пальцев мачехи.

– Жестоко – запирать беспомощного ребенка в сумасшедшем доме!

Стелла не нашлась,