Русь эзотерическая - Ольга Манскова

К тому же, приобретая что-то — мы взамен что-то теряем. К примеру, теряем совесть — приобретаем деньги, теряем умение сострадать — становимся начальниками, теряем способность оригинально мыслить и творить — приобретаем славу. Чтобы что-то приобрести, надо, к тому же, затратить на это силы. В общем, игра не стоит свеч. Не идёт мне эта морда — или личина? — взамен моего лица. В общем, пусть всё идет, как идёт. Лучше уж я в этих кустах отсижусь. Иначе я просто перестану быть самим собой, и мною будут руководить самые различные и неприятные силы. Которые реально правят правящими. Не нравится мне подобный расклад, дядя Юра…

— Знал бы ты, о каких вещах и каких силах говоришь, Никола… Страшная всё это сказка. И боюсь, что с печальным концом, — вздохнул тот.

— Знаешь, дядя Юра, я с детства не люблю ни страшные сказки, ни фильмы ужасов. Я люблю, когда сказка заканчивается хорошо. Тут, на Поляне, многие говорят о вещах, которые сами не понимают. Так, ходит байка о преодолении кармы: личной, родовой, кармы страны, планетарной… Так вот, я, как считаю, отчасти в шутку, первые две уже прошёл. Преодолеваю стадию, когда третья меня перестанет колыхать. Так что, пускай у них будет очень большая Поляна. А у меня зато будет маленькая, плохонькая, но — своя. И я буду её потихоньку возделывать. В последнее время я только и хочу, что суверенитета своей внутренней личной Поляны, — спокойно усмехнулся Николай.

После чая дядя Юра поставил палатку недалеко от костра и отправился погулять по окрестностям, к дольмену и к грязевому источнику, как он сообщил Николаю.

Николай снова пробовал было читать — но нет, что-то в этих местах определенно не читалось, и тогда он отправился купаться и загорать на лагуну.

* * *

Солнце уже клонилось к закату, когда Николай вернулся в свою резиденцию. В горах, если жить в низине, темнеет рано. На открытом пространстве возле лагуны было еще светло, но около костра и палаток, под деревьями, из-за близости подножья горы далее через речушку, — уже почти совсем стемнело. Николай застал у костра Виктора и Василя, которые, к его удивлению, довольно мирно варили кашу.

— Нет, я вижу, что ты — не новичок в эзотерии, — говорил Виктор, — и вот что я тебе скажу: в этой жизни ничего не имеет смысла, кроме поиска смысла, которого нет… Это, впрочем, не моё: прочел где-то. Но — очень верно. Поиск смысла!

Николай улыбнулся, полез в сумку за сигаретами, закурил, присаживаясь на лавку, и сказал:

— Тут меня на Поляне один типчик спросил, что, по моему мнению, более важно сейчас изучать: Проффитов или Анастасию. Тоже поиском смысла чувак занят был. Когда я ему на это ответил, что всё это — вчерашний день и вода от той воды, в которой варился заячий суп, то он перешёл на шёпот и спросил: может, появилось новое, самое правильное учение? Может, я знаю новый, так сказать, ключ к тайнам мироздания… В общем, я ему так же шёпотом говорю: да, мол, знаю! Он весь напрягся, глаза выпучил, а я ему шепчу, в самое ухо: «Жить своей головой… Вот и весь секрет». Он не понял. Никто что-то последнее время этого не понимает. Все Учителей ищут.

— Что ж ты хочешь! Свобода — сложная штука. Многие не знают, что с нею делать. А по сути, самый свободный человек — тот, кто больше всего связан правильным действием; тот, у которого меньше всего выбора. У него один только выбор, как поступать: по совести. Это менее духовные люди могут колбаситься вправо-влево, заниматься всякой дурью… Внешне кажется, что они свободнее: диапазон шире. То вверх — то вниз. Но, на самом деле, оказывается более свободным тот, кто выбрал узкую и тернистую дорогу правильного и целесообразного действия. Он выбрал это СВОБОДНО. А те, другие, выбора-то никакого и не делали: они просто велись, как ведёт: сегодня водка и девочки, а завтра — высшая математика… Наверное, я путано объясняю, но я просто ощущаю, что самая высокая степень свободы предполагает для человека самый узкий путь, — сказал Виктор.

— Н-да… Ну вот, например, здесь, на Поляне, многих заносит в разные стороны, — продолжил беседу Николай, — Но это вовсе не признак их ментальной свободы, а только признак растерянности. Сегодня один местный гуру повлиял, назавтра — какая-нибудь матушка на другое место мозги свернула… А ещё, здесь мы можем пронаблюдать хорошую иллюстрацию того, что же собой представляет пресловутая русская соборность. По-моему, это когда все — прыг в один большой котёл… И там — варятся. А системе, понятное дело, «русская соборность» эта весьма выгодна. Когда все превращаются в одно очумелое стадо. Тогда останется только одно: «дать установку». Но, впрочем, даже из русского эзотерического котла иногда выходят люди, воистину что-то соображающие и умеющие… Думающие люди. Мне кажется, что на Западе сейчас таких ещё меньше. Только вот и дураков здесь, в России, конечно, больше. Гораздо больше.

— Вот они-то нами и правят. Это — чиновничество. Административно-командная система: она-то никуда с советских времён не делась, только расширилась и углубилась, — встрял Василь, — Ненавижу эту самую «систему». Из каких мрачных слоёв она выползает всякий раз? Я знаю, для себя лично, только одно средство против неё: всегда действовать нетрадиционно. И — не вестись. Система этого — ох, как не любит: непредсказуемости и индивидуальности. Но… Всё равно, у меня такое впечатление, что фортуна поворачивается ко всем нормальным людям задницей.

— Нет, Василь, просто у неё такое лицо, — усмехнулся Николай.

И продолжил:

— А впрочем, действительно всё труднее и труднее становится. Материально прижали: или ты крутишься в системе с совершенно свиным рылом, или полностью из неё выпадаешь, и тебе жить не на что. Опять-таки, ужесточение паспортного режима, невозможность свободного передвижения по стране, если у тебя денег нет. За глотку со всех сторон взяли — и выжимают, выжимают — на всём, где только можно. Да не «излишки» какие-нибудь — а самые натуральные жизненные соки. Наши жизненные соки — это то, что они кушают. А чтобы больше было того, что им питательно, они ещё и страстей нагоняют. Например, какие у нас сейчас «новости»? Там что-то взорвалось, такой-то зарезал свою жену, там-то авария. При этом — будто ничего и нигде не происходит ни в области науки, ни в литературе, ни в живописи… Как «область искусства» нам преподносится разве что то, какие отношения у Пугачевой с Киркоровым и с кем вчера видели какую-нибудь третьесортную певичку… Думаете, что сейчас нет цензуры? А я так не думаю. Только она вывернута наизнанку. Мат — это пожалуйста. Кто его сейчас не печатает? Говорят даже, что это «наш родной язык, что естественно — не безобразно». А на инакомыслие цензура есть. Печатать можно только то, что гладит по шёрстке богатых, не касается никаких социальных и других проблем и носит только чисто развлекательный характер. Только такую литературу пиарят и финансируют…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});