Семь ангелов - Николай Усков

– Знаешь, как называется это место? – вдруг отвлекся понтифик. Мы стояли посреди строительных машин и лебедок.

– Помойка, отче?

– Запомни, – укоризненно покачал головой Климент, – место это станет самым прекрасным в нашем дворце. Ворота, которые находятся ниже, будут увенчаны двумя башенками, а названы они в честь апостолов Петра и Павла. – Я немного растерялся, пытаясь сообразить, к чему мне об этом знать, особенно теперь.

– Вы о чем, отче?

– О том, что тебе надлежит все знать. – Я с беспокойством посмотрел на папу, но он махнул рукой, затянутой в белую перчатку, и продолжил: – Не хочу я больше крови. В этой истории достаточно пролито крови.

– Но разумнее будет отдать Энрико Людовику, чтобы успокоился и насладился местью.

– Придумай что-нибудь. Ты же у меня сообразительный, – отрезал святой отец и жестом показал, что аудиенция закончена.

Ницца, комиссариат полиции

Алехин уже однажды пережил смерть близкого человека. Ему и тогда казалось, что он был виноват. Не защитил, не уберег, не смог остановить того, кто убивал из-за тупой необъяснимой страсти. «Я приношу несчастье», – убеждал себя Кен в какой-то мелодраматической пошлятине. Хорошо, если бы он делал это только про себя. Но главный редактор поделился своим выводом с комиссаром криминальной полиции Комндомом, которого вызвали в Кап-Ферра, поскольку он уже занимался исчезновением отца Лизы. Комиссару казалось в высшей степени подозрительным, что Алехин постоянно попадается на глаза. Услышав про несчастья, которые главный редактор якобы приносит, Комндом важно спросил:

– Мосье, вы хотите сделать признание?

– Признание? Да, комиссар, я хочу сделать признание. Ее убили из-за меня.

– Мосье, – причмокнул губами комиссар, – вы находились в комнате, когда мадемуазель Климофф выпила яд. Вы дали его ей?

– Я?! – растерялся Алехин. – Какого черта мне убивать Лизу?

– Очень просто, мосье, обычная ревность. Или вы и теперь будете говорить про какую-то средневековую тайну?

– Что значит «и теперь»? Вы соображаете, что несете?! – закричал Алехин. Комндом надменно посмотрел на него и заявил:

– Не советую говорить со мной в таком тоне. Я представляю здесь республику!

– Вы представляете здесь республику идиотов! – оскалился Алехин.

– Мосье, я научу вас уважать закон и его представителей. Объявляю вам, что вы арестованы по подозрению в причастности к убийству мадемуазель Климофф.

– Вы спятили?

– Взять его! – твердо скомандовал комиссар.

Алехина скрутили и увели из дома. Полина Одоевская сидела на террасе вместе с Ксантиппой Пылкой. Последнее, что услышал Кен, были слова Одоевской:

– Прекрасно! Я всегда говорила Лизе, что он человек не нашего круга.

Кена доставили в Ниццу и поместили в обезъянник. Его соседями оказались огромный негр в майке-алкоголичке, албанец и молдаванин. Будучи в белых фланелевых штанах и замшевых лоферах, Алехин внес последний штрих в панораму основных социальных слоев Лазурного Берега. Теперь в камере сидели: сутенер, наркодилер, гастарбайтер-нелегал и обитатель олигархической виллы. Негр дружелюбно толкнул Алехина в плечо и одобрительно сообщил, что у него красивые лоферы.

– Твои пять евро – мои шюз, – предложил негр.

– Нет, мосье, – вежливо отказался Алехин. Негр закачал головой.

– Твои шесть евро.

– Лучше соглашайся, он ночью все равно снимет, – доверительно сообщил молдаванин.

– Ночью?! Я не собираюсь здесь оставаться на ночь! – возмутился Алехин. Мужики заржали.

– Он не собирается! – пуще всех ржал чернявый албанец с тонкой шеей.

– Мошенничество с кредитками? – сочувственно поинтересовался молдаванин.

– С чего ты взял?

– Значит, наркотики, – констатировал албанец, – знаешь Штыря?

– Твои семь евро – мои шюз, – снова вступил в разговор негр.

– Отвали! – Алехин поднялся и подошел к решетке. – Я гражданин России и требую, чтобы вы вызвали консула! – крикнул он офицеру, скучавшему с «Paris Match» в руках. Тот даже не повернул головы.

– Так ты русский? – перешел на язык Пушкина молдаванин. – Это хорошо. Вместе мы сделаем черножопого!

– Зачем? – удивился Алехин.

– А заебал.

В это время негр и албанец с опаской наблюдали за двумя людьми, говорившими на непонятном языке.

– Русская мафия, – глубокомысленно предположил албанец.

– Русская мафия очень жестокий, – подтвердил негр и больше не предлагал Алехину продать лоферы.

– Этот в белых штанах похож на босса. Они всегда такие чистенькие, – зашептал албанец. – В прошлом году распилили пилой такого хорошего человека.

– Пилой? – ужаснулся негр. – За что?

– Кто их, русских, разберет? Живьем распилили, а потом на рынке продали словно телятину.

– Врешь.

– А череп главный босс себе оставил для коллекции – такой у русских обычай. Они из него водку пьют. Об этом их писатель рассказывал, Достоевкиным зовут. Он в тюрьме сидел за то, что зарубил топором старую бабку. У нее еще дочь была. Так этот Достоевкин ее изнасиловал прямо у трупа старухи. Ну, а когда голубчика замели, то он типа раскаялся. Срок ему впаяли порядочный. В тюрьме-то он воровские обычаи и изучил, а потом описал их в книге «Преступление и показания». Очень хорошая книга, – подытожил албанец.

Молдаванин тем временем говорил Алехину тихо и по-русски:

– Надо держаться вместе. Этот негр сука еще та. Будет нас ночью насиловать.

– С чего ты взял?

– А ты не видишь? Он же пидорас и наркоман. Черножопые все пидорасы… – молдаванин подумал и добавил: – И наркоманы.

Алехин внимательно посмотрел на упитанного наркопидораса. Албанец что-то шептал в самое ухо негра. Его лицо становилось все серьезнее.

– Договариваются, гандоны! – констатировал молдаванин.

– Видишь, как зыркает, – прошептал албанец негру, косясь на Алехина, – такой распилит пополам и не моргнет глазом.

– Вот суки, пидорасы! – огрызнулся молдаванин. – А я их бритвой, только суньтесь. Все вам подстригу! – молдаванин явно пытался завестись. Он так угрожающе смотрел на негра, что тот не выдержал, вскочил и закричал:

– Мосье офицер, здесь русская мафия, они хотят распилить бедного черного парня!

К тому моменту, как в комиссариате наконец появился Комндом, невольники уже сидели молча по углам. Офицер стучал дубинкой по решетке и пламенно объяснял, что всем им надлежит уважать Французскую республику и ее законных представителей. Комндом что-то рявкнул. Офицер, который только что казался Дантоном на трибуне Конвента, превратился в суетливого хорька и бросился отпирать камеру.

– Вы свободны, мосье, – важно сказал Комндом Алехину.

– То есть, вы больше не считаете меня убийцей?

– Я этого не исключаю. Но ваш друг, мосье дю Плесси, подтвердил, что вы были вчера без сознания.

– Мой друг?

Комиссар проигнорировал вопрос Алехина.

– Прошу вас не покидать пределов Франции до уточнения всех обстоятельств, – отрезал он и повернулся к Алехину спиной.

Кен вышел на улицу. Яркое солнце мгновенно ослепило его. Отткуда-то из сияющей белизны раздался восторженный вопль Ксантиппы:

– Вот он! Ну, слава богу!

Прежде чем Алехин успел сообразить, что происходит, на нем повисла Пылкая. Рядом возник какой-то ухоженный папик.

– Ты представляешь, когда тебя увели в цепях, я бросилась звонить Антуану. Ему понадобилось всего пять минут, чтобы этот Комндом сник… Вот же какая фамилия говорящая! Нинка, – ну ты ее знаешь, она подруга Светки из ВТБ, – помнишь, которую муж сцуко бросил… не важно. Нинка всегда говорила, как лодку назовешь, так она и поплывет. Вот «Пелорус» что по-латыни значит?

– Ну… – Алехин замялся.

– Привратник! – завопила Ксантиппа. – Привратник он путинский!

– Кто, Ксантипп?

– Балда, «Пелорус» – это лодка Абрамовича.

– Ксантипп, я слышал, «Пелорус» переводится с английского как «пеленгатор», что-то указывающее путь…

– Клянусь! Привратник! – не успокаивалась Пылкая.

Алехин на секунду пожалел, что вышел из тюрьмы. К счастью, вмешался папик:

– Какой идиот этот комиссар! Надеюсь, с вами все в порядке. Мои глубочайшие соболезнования, дорогой мосье Кен.

– Мы знакомы? – удивился Алехин.

– В некотором роде. Вчера я помогал искать вас в парке… Бедная мадемуазель Климофф, – сдавленно промолвил папик, – всегда ужасно, когда умирают молодые. Ее ждала такая безоблачная красивая жизнь. – Кену показалось, что в глазах мужчины навернулись слезы. – Моя машина в вашем распоряжении, – папик указал на перламутровый «Роллс-Ройс», который был припаркован на противоположной стороне тротуара.

– Отвезите меня на виллу, пожалуйста, – попросил Алехин.

В машине Кен узнал, что Антуан настоящий полковник, к тому же герцог и потомок самого Ришелье, а главное – «вот такой мужчина, каких больше не делают». Еще он понял, что Ксантиппа по уши влюбилась в Антуана. А тот, кажется, отвечал ей взаимностью.