Медведки - Мария Галина

Киллер дешевле обойдется.

– Спасибо! – Он опять собрался трясти мне руку.

– Не за что, – сказал я, убирая руку в карман.

Говенные какие-то у меня родственники. Сплошь лузеры.

Я оглянулся в поисках Рогнеды и не нашел ее. Наверное, пошла в туалет подправить макияж. В кино они всегда так делают.

Подошел официант с подносом. На подносе было больше пустых бокалов, чем полных. Я взял себе еще шампанского – может, вообще остаться тут, за колонной? Хорошее, удобное место. Я их вижу, они меня – нет.

– Ого, какие котлы!

Этот родственник выглядел как Сметанкин до его странной трансформации. Крепкая шея и бритый затылок.

– Подарили, – сказал я и пожал плечами.

У меня что, и такие родственники есть? Этот, наверное, из донских казаков. Или политкаторжан. Буйная поросль Зауралья. Вон какая будка.

– Такие за так не дарят.

– Значит, было за что. Ты мне, вообще, кто?

– А хрен его знает. – Он пожал плечами.

– А фамилия?

– Тимофеев. Тимофеев Василий Трофимович.

– Очень приятно, – сказал я.

Он мне понравился больше того, первого. Была в нем одновременно основательность и бесшабашность.

– Коньяку хочешь? – спросил Тимофеев. – “Хенесси”, не кот нассал.

– Плесни сюда. – Я подставил ему пустой бокал из-под шампанского, оказывается, я его успел выхлебать. С шампанским всегда так.

Официант покрутился вокруг, посмотрел на нас неодобрительно, но Тимофеев сказал ему “отвали”, и он отвалил.

– Ты откуда? – спросил я.

– Из Томска.

– А я местный.

– Знаю, – сказал он сурово и содвинул свой бокал с моим. И мы выпили разом.

– Интимный вопрос можно? – В голове у меня шумело, я надеялся, что после коньяка немножко прояснится, но, похоже, надежда оказалась иллюзорной.

– Валяй.

– Сколько у тебя вообще сосков? Три?

– Ну, три, – сказал он неохотно, – а тебе какое дело? Ты что, педик?

– Нет. Я твой родственник. Это семейная черта.

– Вроде родимого пятна, да? – Он обрадовался. – Это как в сериалах. Сын теряется в детстве, а потом мать находит его по родимому пятну.

И что характерно, сын уже большой, борода растет, а мать ни настолечко не изменилась.

– Сериалы – говно, – сказал я и отпил коньяку.

– Точно, – он шумно вздохнул, – сплошное вранье. Придумать ничего толкового не могут, сценаристы, блин, сидят там, жизни не видели. Слушай, Серега сказал, ты вроде писатель, нет?

– Ну? – сказал я. В последнее время я полюбил это краткое выразительное слово.

– Хочешь, сюжет продам? Крутой сюжет. Гони тыщу баксов, а я тебе сюжет.

– Вася, – сказал я, – я сейчас не при деньгах.

– Ну давай гонорар поделим. Пополам. Ты как?

– Пятнадцать процентов. Больше никак, Вася.

– Ладно. – Он опять вздохнул, он чем-то напоминал мне большое морское животное, они так дышат, с шумом и через одну ноздрю. – Под честное слово. Твое слово, мое слово. Заметано? Главное, чтобы люди знали, как оно бывает.

– Давай, Вася, – сказал я и тоже вздохнул.

– В общем, у нас был такой крутой в девяностых. Сильный человек. Его так и звали – Царь. Держал несколько десятков точек на районе.

– Это где?

– В Томске же. Очень сильный был, все уважали. А тут приехали чужаки, из Хакасии. И начали на него давить – отдай бизнес. Он уже к сыну в институт телохранителей, к дочкам-гимназисткам телохранителей, мерс с бронированными стеклами прямо к школьному крыльцу, потом вообще учителей на дом стал звать, так еще и в прихожей поставил металлоискатель, обыскивал. Но хакасы эти давят, давят, Царь уж извелся весь, везде ему киллеры с глушителем мерещатся. Наконец дошел до края, говорит, ладно, давай, на стрелку, мол, чтобы все как у людей.

А у этих пришлых, хакасов этих, был такой Гагуа. Здоровенный мужик, он на заказ себе все шил, такой здоровый. И они его, значит, всегда возят с собой и говорят: хотите дело решить миром – вот пускай кто-то из ваших против нашего Гагуи выйдет… если живым уйдет, ваш бизнес. Положит Гагую, еще отступного дадим. Вас не тронем, никого не тронем, сами уйдем, слушай.

– Хакасы?

– Ну предположим. На самом деле не хакасы они были, если честно. Они из Биробиджана были. Ты дальше слушай. Тут еще какое дело, ему покровительствовал вроде один из мэрии, которому Царь отваливал процент с доходов. Но когда до разборок дошло, этот, из мэрии, вмешиваться не стал, к тому ж Царь обнаглел, вроде и процент урезал, но это я не к тому. Но тут Царь все же собрался, идет к этому, из мэрии, на прием, высиживает в приемной, значит, секретутка не пускает его, говорит, Самуил Ильич занят. Занят он, как же! Наконец, прорывается Царь к нему, а тот и говорит: разбирайся сам. Сучара такая. Он же сам его фактически спонсировал в свое время, Царя, начальный капитал дал. Царь от тоски в запой ушел. Сидит, значит, Чивас квасит. И тут просится кто-то к нему на прием, а холуи не пускают. Он и говорит: пустите, мол, все равно пропадать, так хоть выпить с кем будет, не с вами же, уродами, пить. И входит, значит, на его секретную хату пацан, он у Царя на точке работал. Простым продавцом, посменно, и говорит – тут у вас толковище намечается, давай я, что ли, пойду. А Царь, хотя бабу имел и сына с дочками, надо сказать, мальчиками не брезговал, а этот красивый был, хрупкий, тоненький. На скрипочку учился. Царь

на него смотрит, говорит, ну куда ты против этого Гагуи пойдешь? Он же карате владеет, Гагуа…

– А мальчика звали Додик, – сказал я.

Он вытаращился на меня:

– Откуда ты знаешь?

– За кого ты меня держишь? – спросил я. – За лоха позорного?

Он помолчал, сосредоточенно наморщив лоб, потом разлил по бокалам остатки коньяка.

– Мудак ты, а не писатель, – сказал он горько, – настоящий писатель за такую тему сразу бы ухватился.

– Юзаная тема, брат. Тыщи лет как юзаная.

– Ты ничего не понимаешь. Это было библейское время. Библейское! Это были битвы королей. Как это… И они убили всех, мочащихся к стене. Мужиков то есть. Только ты лопухнулся, брат, его не Додик звали. Его звали Деня. Денис.

– Но он потом возглавил дело? – примирительно спросил я.

– Да, и Царя спихнул. На Царя в мэрии зуб имелся, говорю же, конченый был Царь. Совсем свихнулся под конец. Своих давить начал. Не будешь писать?

– Подумаю, – сказал я, – тема хорошая. Подумаю. Ты мне визитку оставь.

И впрямь битвы королей. Златые цепи, малиновые пиджаки. Пурпур и виссон. И кедр ливанский. И умер Саул и три сына его, и весь дом его вместе с ним умер.

– Вон того мужичка видишь, брат? – Я кивнул в сторону родственника Вити, Ритиного мужа, который стоял рядом с могучей тетей Лизой, втянув голову в плечи и растерянно улыбаясь. Свет тысячи солнц играл на его лысине.

– Ну? – спросил Вася. Похоже, это тоже у нас семейное.

– Помочь ему надо. Наехал на него кто-то. Вообще-то он мудак, сам видишь.

– Ну, – сказал Вася.

– Но родственник же. Ты бы поговорил с этими, брат, которые на него наехали. Может, миром уладить как-то?

– Поможем, – сказал Вася, – поговорим.

Он поставил бокал на столик и повернулся к несчастному Вите. Теперь у Вити, Риточкиного мужа, будет крутой родственник. Башня Ливанская, а не родственник. Витя его не заслужил.

– Спасибо тебе, брат, – сказал я ему в широкую спину.

Рогнеды по-прежнему не было видно. Так сюда рвалась, а теперь бродит хрен знает где.

Мне было одиноко. Столько Скульских, столько Тимофеевых и Доброхотовых, а мне одиноко.

Родственники прекратили броуновское движение. Атомы слиплись в молекулы. По сродству, как и положено. Свои нашли своих.

На небольшой эстраде в дальнем конце зала играли живые музыканты – что-то ностальгическое, что-то из старых кинофильмов. Все вместе походило на чудовищную декорацию, фальшак: словно снимался малобюджетный фильм, не арт-хаус, а так, сериальчик.

Может, думал я печально, наблюдая, как поднимаются цепочкой и лопаются пузырьки шампанского в последнем наличном бокале, “Палас-отель” этот не зря напоминает летающую тарелку? Может, он и есть замаскированная летающая тарелка. Ну вот, им, пришельцам, надо собрать образцы человеческой расы, они ставят свой космический аппарат у моря, маскируют его под ресторан, инструктируют резидента, Сметанкина, он внедряется в социум, собирает фальшивых родственников, в самый патетический момент, когда родственники входят в зал с накрытыми столами, за ними захлопываются двери, перегрузка вдавливает всех в сиденья стульев, и…

Я тоже, получается, пришелец, что ли? Или нет, я несчастный доверчивый землянин в ментальном плену у инопланетных захватчиков. А вот Сметанкин – никакой не Сметанкин, он на самом деле черно-зеленый инопланетный монстр. А что, по-моему, вполне логично получается. А сейчас их миссия выполнена, бояться им нечего, и я вот-вот увижу все в истинном свете. Всю эту венерианскую мразь.