От Кяхты до Кульджи. Путешествие в Центральную Азию и Китай - Владимир Обручев

Литтльдэль подтвердил мой вывод, что хребет Гумбольдта не соединяется с хребтом Риттера, т. е. что Пржевальский ошибся. Англичанин пересек хр. Гумбольдта восточнее моего маршрута и прошел по долине, разделяющей оба эти хребта, на Бухаингол. Свое путешествие он потом описал очень кратко и вообще ездил больше ради впечатлений туриста и охоты на диких животных, чем для научных наблюдений. В Синине мы остановились в одном постоялом дворе, я познакомился с его женой, он пригласил меня обедать, и я мог оценить искусство его индийского повара, который готовил пищу на походной плите, конечно, не сравнимую с той, которую готовил Цоктоев в котле на костре или в китайской кухне. Из Синина мы разъехались в разные стороны, англичанин на восток в Ланьчжоу и Шанхай по пути на родину, а я на север, продолжать работу в глубине Азии.

Интересно упомянуть еще, что в Донкыре уездный начальник прикомандировал к нашему каравану для его охраны китайского офицера и трех солдат, очевидно, на основании нашего столкновения с тангутами, но теперь это было совершенно не нужно, так как от Донкыра до Синина население сплошь китайское, и охрана только привлекала его излишнее внимание к нам. Путешествие из Синина в Ганьчжоу заняло 10 дней. Три дня мы шли вверх по долине р. Бейчуаньхэ, населенной китайцами; миновали на этом пути какоето разветвление Великой стены, здесь сложенной из сырцового кирпича и с башнями из того же материала. На четвертый день перевалили через высокий хребет Цзиншилинг, представляющий одну из цепей Наньшаня, но не ту, которая окаймляет с севера впадину Кукунора, а следующую к северу, так как первая, понижаясь, расплывается на несколько гряд, которые мы пересекали между Кукунором и Синином перевалом; к Донкыру, а затем по долинам рек. Перевал через Цзиншилинг был высокий (3900 м) и крутой, так что наши верблюды, если бы я решился итти с ними дальше, не смогли бы одолеть его. Хребет был весь в тучах, так что характер его гребня остался для меня неизвестным. Спустившись в широкую долину р. Датунхэ, мы должны были переправиться через эту быструю и глубокую горную реку. Людей и вещи переправили на маленьком плоту, состоявшем из надутых воздухом бычачьих шкур, поверх которых был приделан помост; лошади и мулы переплыли сами. Городок Датун, где мы ночевали, на две трети состоял еще из развалин и пустырей, оставшихся после дунганского восстания.

Три дня мы шли еще вверх по долине этой реки и по южным отрогам следующей к северу последней цепи Наньшаня, хр. Рихтгофена. Как уже упомянуто, ни китайцы, ни монголы и тангуты не дали отдельным цепям Наньшаня особых наименований, а знают только имена отдельных горных групп или частей этих цепей. Это очень неудобно для географии, и путешественникам поневоле приходится давать общее название каждой цепи, которое, конечно, местным жителям долго останется неизвестным. Таким образом, в сложной системе Наньшаня получился целый ряд новых наименований после путешествий Пржевальского и моего.

Долина р. Датунхэ выше г. Датун тянется еще далеко на северозапад и населена там тангутами, которых называют мирными, в противоположность тангутам Кукунора и Бухаингола, называемых дикими. Мирные не занимаются грабежами, и рядом с их стойбищами дунгане, т. е. китайские мусульмане, моют золото по притокам р. Датунхэ. Эти работы мы видели на нашем пути по отрогам хр. Рихтгофена. Мне удалось осмотреть одну шахту золотоискателей благодаря тому, что у ее устья не было рабочих, занятых промывкой золота на речке.

Мои спутники спустили меня по веревке в эту шахту; она представляла собой круглую дудку вроде колодца, диаметром в 1 м и глубиной в 13 м; верхние 3 м были закреплены плетнем, ниже в стенах видны были валуны и галька древних речных наносов. Со дна шахты шел извилистый штрек (галлерея) в 1 м вышины по самой богатой части россыпи с боковыми разветвлениями. В конце его я увидел рабочих, которые были удивлены и недовольны моим посещением. Никакой крепи в штреке не было, освещение состояло, конечно, из масляных плошек. Добытый золотоносный пласт по штреку выносят мальчики в корзинах к шахте. Так же примитивны были и приспособления для промывки пласта в речке, и снос золота наверно был большой, тем более, что золото мелкое.

Как я узнал, рабочие получали от хозяина по поллана, т. е. рубль в месяц на хозяйских харчах, обуви и инструментах и должны были добыть втроем каждый день от 70 до 100 корзин пласта, весом около 2 пудов. Промывку, вероятно, ведет сам хозяин или его доверенный. Из этого количества намывают около половины золотника золота, т. е. около 2 г.

Рис. 70. Ущелье р. Янхэ на северном склоне хр. Рихтгофена

В отрогах хр. Рихтгофена мы перевалили в бассейн р. Хыйхэ, которая далее к западу прорывается по недоступным ущельям через хребет и орошает оазис г. Ганьчжоу. По р. Хыйхэ живут монголы, тангуты. Если бы я не был связан наемными животными, я мог бы пройти по р. Хыйхэ до ее верховий, откуда есть дорога, с 4–5 высокими перевалами в Сучжоу.

Наша вьючная дорога в Ганьчжоу свернула за маленьким городком Унихочен в боковую долину через хр. Рихтгофена и быстро достигла перевала высотой в 3600 м. Длинный спуск по северному склону шел по р. Янхэ, долина которой скоро превратилась в живописное ущелье (рис. 70); по нему мы вышли из хребта в пояс оазисов, расположенный по другим речкам, вытекающим из этих гор, и сливающийся далее с оазисом г. Ганьчжоу.

Снова после прохлады и простора горных долин с видом высоких гор, частью с вечными снегами, мы попали в густо населенную местность северного подножия, с многочисленными пашнями, садами и рощами, летней жарой и лёссовой пылью.

Наньшань на нашем пути из Синина значительно отличался от той его части, которую мы пересекли на пути в Цайдам. Здесь атмосферных осадков гораздо больше, реки многочисленны и многоводны, склоны покрыты травой и кустами, местами есть леса, ледники более часты и снеговая линия спускается ниже. На западе сухость климата создает полупустынный характер долин и склонов, поднятие снеговой линии, скудость орошения и растительности.

Из Ганьчжоу мы прошли в Сучжоу по описанному уже в главе VIII поясу оазисов.

Глава одиннадцатая. По Эцзинголу вглубь Центральной Монголии

Оазис Сучжоу. Вдоль хр. Пустынного. Русло Эцзингола. Лак пустыни и работа песка. Горы Бороула. Поиски проводника у князя Бейливана. Невольное изменение маршрута. Потеря двух рабочих. Унылая природа низовий рек. Умирающие рощи. Слухи о развалинах Харахото. Безводная пустыня. Жуткие ночлеги. Курьезное разрешение тревог. Ландшафт Центр. Монголии. Горы Дзолин и Гурбансайхан. Коечто о верблюде. Путь к Желтой реке. Чередование горных цепей и долин. Появление песков. Саксаул. Горы Харанаринула. Вдвоем через пески без проводника. Оазис Шаджинтохой. Резиденция Сантохо. Невольный отдых.

Вернувшись в Сучжоу после почти трехмесячного кругового маршрута по Наньшаню, я прожил месяц у Сплингерда, составляя отчет об этом путешествии и занимаясь организацией нового каравана. Как сказано, в гл. X, я продал в Сининфу всех верблюдов и часть лошадей, которые не могли выдержать обратный путь изза усталости, а на вырученные деньги нанял вьючных мулов. В Сучжоу я получил опять средства, переведенные Географическим обществом на второй год путешествия, и мог купить свежих верблюдов. Я искал также проводника, знающего прямую дорогу в Сантохо на Желтой реке через Алашань, так как хотел итти оттуда через Ордос и Шеньси к окраине Вост. Тибета, чтобы встретить там Потанина. Но найти такого проводника в Сучжоу не удалось, и поэтому пришлось изменить маршрут и итти вниз по р. Эцзингол в надежде, что у местного монгольского князя проводник найдется.

К половине сентября отчет был написан, сухари заготовлены, куплены свежие верблюды и лошади, и мы могли отправиться в путь. Все коллекции, собранные на пути от Пекина и в Наньшане, были сложены в доме Сплингерда, так как я должен был вернуться весной в Сучжоу на обратном пути на родину. Мы ехали вчетвером: я, Цоктоев, цайдамский монгол Абаши и молодой тюрк, нанятый в Сучжоу; он был одним из рабочих каравана англичанина Литтльдэля, с которым я встретился в Сининфу и который в Ланьчжоу отпустил большую часть своих тюрков, так как в собственно Китае, где нужно ночевать на постоялых дворах, многолюдный караван уже является обузой. Этот тюрк возвращался домой, а в Сучжоу Абаши, знавший также немного потюркски, уговорил его наняться ко мне. Пятый был китаецпроводник.

Из Сучжоу мы направились на северовосток вниз по оазису этого города, орошенному здесь обеими реками Линшуй и Дабейхэ; выносящими воду из ледников Наньшаня, но представляющему, кроме пашен, садов и селений, также болотистые впадины с зарослями камыша, солончаки и холмы с выходами третичных отложений. Мы миновали остатки Великой стены и городок Цзиньтасы (монастырь золотой башни), в котором 200 лет тому назад была кумирня с позолоченной башней. За ним пашни и селения начали редеть, чаще прерываясь солонцовой степью и небольшими кучевыми песками. На четвертый день появились уже барханы, и на севере показались плоские высоты первой цепи Бейшаня, не имевшей отдельного названия; я назвал его хр. Пустынный.