Внук Петра Великого (СИ) - "shellina"

– Как скоро мы сможем выехать? – я протер лицо руками, все-таки ни черта не выспался.

– Граф сказал, что выслал человека, дабы во дворце приготовились к нашему приезду, – Криббе задумался. – Я так понимаю, что он довольно заброшен, и там не мешало бы провести ремонтные работы. Но как временное жилье подойдет. Тем более, что в вашем возрасте дозволительно не устраивать приемов и званных вечеров. Проблема в том, что во дворце слишком мало прислуги, и я хотел бы уточнить, где русская знать набирает людей, которые бы присматривали за домами?

– Полагаю, что из своих крепостных в основном, – я пожал плечами. – Ну и на самые ответственные должности, вроде дворецких, нанимают по протекциям.

– Крепостные, – Крибб смотрел мимо меня. – Для меня это все еще странно звучит.

– А чернокожие рабы, для тебя звучат нормально? – я уже давно перешел к нему на «ты», но Криббе, вроде бы, не возражал.

– Ну, они ведь чернокожие, – протянул он, затем мотнул головой. – Это совсем другое.

– Да? И почему же? – я глянул на него, не сумев сдержать насмешки. – И крепостной и раб – суть люди, и различаются лишь цветом кожи и вероисповеданием, но это уже вопрос к миссионерам.

– Это демагогия, – Криббе покачал головой, явно не соглашаясь со мной. – К тому же еще точно не доказано, что дикари являются людьми в полном смысле этого слова.

– Да, это демагогия, ты прав, – я продолжать смотреть на него, и Криббе было не по себе от моего пристального взгляда. – А как давно мы московитов считали едва ли не дикарями? Варварами, так точно. Может быть, и они не люди? А ведь во мне течет кровь императора Петра, и я не хочу, чтобы меня считали недочеловеком, – Криббе вроде бы дернулся, чтобы возразить, но я ему не дал этого сделать. – А сколько лет назад с трудом, скрипя зубами, все же признали наличие души у женщин?

– Это слишком скользкая тема, ваше высочество, – капитан выдохнул. – Возможно, вы правы, я не могу пока ответить как-то достойно, – тут я с досадой понял, что мы опять говорим по-немецки. Когда я уже начну осознанно переходить с одного языка на другой? – поклонившись, он вышел из этой маленькой комнатушки, в которой даже крохотного окна не было. Не удивлюсь, если это окажется в итоге кладовкой.

– Ты так говоришь, потому что своих крепостных у тебя нет, – поднявшись, я сделал несколько энергичных упражнений, чтобы разогнать кровь. – Вот с кем с кем, а с крестьянами я пока ничего сделать не смогу, как бы ни хотелось. Экономика страны пока не выдержит такого потрясения. Единственное, что я, наверное, смогу, это как-то облегчить их жизнь, но полностью освободить от крепости – пока я даже думать об этом не буду.

В комнату заглянул Гагарин.

– Предлагаю выдвигаться, ваше высочество. Погода сегодня прекрасная, солнечно и морозец легкий, так что можно верхом до немецкой слободы проехаться. А Крамер проследит, чтобы все вещи были уложены и доставлены следом, – судя по довольной роже Гагарина, его вполне устраивало то, что мы переезжаем из Кремля, как, впрочем, и всех остальных, включая меня. а вот идея сесть в седло мне не слишком понравилась, потому что ездил верхом я откровенно плохо. Судя по тому, что тело герцога никак мне не помогало, с самим Карлом Петером дела обстояли ничуть не лучше. С другой стороны, зимой сильно по улицам города не разгонишься, так что вполне можно было и проехаться. К седлу-то все равно надо было приучаться, чтобы на какой-нибудь охоте не опозориться. Кстати, про охоту.

– Я слышал, что тетушка, большая любительница охоты, велела зверя какого обложить, – как бы невзначай заметил я, одергивая немного помявшийся камзол.

– Да, я тоже слышал краем уха, – подтвердил ходившие при дворе слухи Гагарин. – Но дата еще не определена окончательно. – Думаю, что, когда все будет решено, ее величество вам лично сообщит, ваше высочество.

– Ну, я на это надеюсь, – я не слишком люблю охоту, и не очень хорошо понимаю ее принцип, но, все бывает в первый раз. Не исключено, что мне понравится.

К счастью, и Криббе и Румберг о моих успехах в верховой езде знали не понаслышке, поэтому выбрали для меня спокойную кобылку, которая флегматично стояла, даже не переставляя ног, в то время, когда я на нее вскарабкался.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Гагарин оказался прав, погода стояла прекрасная. Мы выехали за стены Кремля, и я вздохнул полной грудью прохладный воздух. Мимо прошла молодая девушка с большой корзиной, похоже чья-то дворовая девка на рынок бегала за свежим молочком. Ехавший рядом со мной Сафонов залихватски свистнул, а Вяземский его поддержал. Да, засиделись мои камер-пажи в Кремле. Надо бы почаще выбираться наружу.

– Ваше высочество, полагаю, что это все-таки хорошая мысль – переезд в Лефортовский дворец. Вот только возле немецкой слободы в последнее время неспокойно, – я покосился на возникшего словно из ниоткуда Суворова.

– Могу я поинтересоваться, Василий Иванович, а где вы все то время, пока мы ютились в древних палатах, которые едва мне на голову не рухнули, были?

– В Сыскной экспедиции, – Суворов еда заметно поморщился. – Бардак там творится страшный, придется некоторое время уделить, чтобы разобраться, что к чему. А то, странные вещи в Москве творятся. Да еще пожары возросли, словно кто специально красного петуха пускает. А ведь доклад я лично Андрею Ивановичу передал от сыскного протоколиста Петра Донского про то, что притон «под Каменным мостом» вместе с известным королем воров Болховитиным взяли. А все одно, как-то неспокойно. А ведь коронация скоро, как бы не вышло чего. – Тут я заметил, что Вяземский аж вперед подался, жадно ловя каждое слово Суворова о сыскарях. Вот ведь, интересно же ему, вон как глаза горят. Надо бы попросить Суворова к Александру присмотреться.

– Разберетесь, – бросил я, стараясь сосредоточиться на том, как правильно держать поводья, чтобы «рулить» лошадью.

– Разберусь, куда ж я денусь, – Суворов хмыкнул и уже собирался подъехать к сыну, который вцепился в поводья своей невысокой, немногим больше пони лошадки. Саша был предельно серьезен, и, покачав головой, не дал отцу помочь себе управляться с лошадью. Вот ведь упрямый какой. Недаром сумеет таких высот достичь, если, конечно, ничего непредвиденного не произойдет.

Подъезжая к немецкой слободе, я увидел стоящего возле какого-то дома человека. Он стоял с обнаженной головой, сминая в руке картуз. Вроде бы какой-то не слишком богатый приказчик, можно было по его виду определить. Но что-то в нем мне не нравилось, слишком самоуверенная рожа была у мужика, слишком наглый взгляд из-под черных бровей. Когда мы проезжали мимо, он поклонился в пояс, но у меня создалось впечатление, что над нами издеваются.

– А этот что здесь делает? – пробормотал Суворов. – Ой не нравится мне, что происходит. Какого лешего Ванька-Каин здесь забыл? Неужто где-то здесь его проклятый игорный дом находится? Нужно его непременно найти, не дело это, ежели притон так близко ко дворцу наследника престола развернется.

Пока он бормотал себе под нос, я даже обернулся, чтобы разглядеть этого Ваньку. Каин, это прозвище, похоже. У воров просто так прозвища не дают – значит, стучит Ванька похлеще того дятла. И, тем не менее, игорный дом организовал, надо же.

Мои мысли были прерваны, когда мы проехали в довольно узкой арке, и выехали во внутренний двор довольно приземистого здания, которое имело вид квадрата. Ну что же, добро пожаловать в ваше временное жилище, ваше высочество.

Глава 15

«Я решила написать письмо, чтобы сказать, что я так благодарна Вам, ваше высочество, за присланные ноты этого прекрасного произведения, которое звучало в тот вечер, когда мы с Вами познакомились. Но я также очень огорчена тем, что не могу поблагодарить Вас лично. И огорчение мое по силе равно тому факту, что я не могу попенять Вам за то, что не сказали Вы господину Гольдбергу о том, что его нотная тетрадь каким-то поистине мистическим образом оказалась у Вас, прежде, чем попала ко мне. Когда барон фон Кейзерлинг принес ноты, в качества подарка от Вашего высочества, я, не удержавшись, тут же решила разучить хотя бы первую часть „Вариаций“ господина Баха, которые он написал по заказу барон фон Кейзерлинга. Вы бы видели удивление на лице господина Гольдберга, возникшее в тот момент, когда он услышал, как я музицирую. По-моему, он даже решил, что это я утащила его драгоценную тетрадь, но он сам виноват, не позволил бы эльфам себя похитить, не лишился бы столь важной для себя вещи.