Внук Петра Великого (СИ) - "shellina"

Лопухины – один их стариннейших дворянских родов. Они вышли из бояр и их девочки нередко становились царицами и княгинями, но, самое главное, они были русским стариннейшим родом, в противовес засилию иностранцев, которое все еще имело место в непосредственной близости к престолу. Некоторые из этих иностранцев даже дворянами у себя на родине не были, зато здесь получили просто небывалые преференции, только вот я никак не мог понять – за что? И ладно такие как тот же Ласси или мой Д,Аламбер, этих есть за что обласкать, можно сказать, что они уникальны и не имеют аналогов. А тот же Лесток, который считает панацеей от всех болезней кровопускание? Тот же Бергер, который вообще ничего собой не представляет, и таких я могу найти немало, приехавших в Россию искать лучшей жизни, и рассчитывающих эту лучшую жизнь получить только потому, что они не русские. И нельзя сказать, что им это в итоге не удавалось. Так что, сколотить вокруг себя группу из старых дворян – это может быть весьма полезно, и очень может быть, что весьма полезно именно для здоровья. Такое окружение вполне может не дать геморрою образоваться, или отчего там Петра братец Орлов, все еще не помню какой именно, наложением жгута на шею лечил. Но палку ни в коем случае нельзя перегибать, а для начала грамотно разбавлять эту «старую гвардию» по-настоящему стоящими представителями «новых». Здоровую конкуренцию никто не отменял, но она в том-то и дело, что должна быть здоровой, по делам воздающийся. Так что, если Ванька Лопухин ни в чем не замешан, то он мне еще спасибо скажет однажды, за то, что уберег от неминуемой гибели. Потому что я верю в то, что он мог всего лишь по пьяни высказаться нелицеприятно про Елизавету, ничего конкретно не имея ввиду, но тетке этого хватило, чтобы появился повод избавиться раз и навсегда от раздражающего ее семейства, да Бестужева к ногтю прижать, чтобы сильно не выступал.

Остановившись, я помотал головой. Рано пока об этом думать. Надо наследником престола стать, а то, может, я передумаю, да в Швецию рвану, там вроде бы тоже недобор в наследниках. И все-таки интересно, а можно ли на двух стульях усидеть, и там и тут наследником числиться? Особенно, если я ни там, ни здесь никем значимым пока не являюсь. Усмехнувшись, я снова пошел блуждать по ночному Кремлю, разыскивая хоть кого-нибудь, кто мне покажет, где обитает Разумовский.

И все-таки есть на свете высшая сила, которая называется удача, везение или как-то еще, которая лишила побыть ко мне благосклонной, потому что стоило мне завернуть за очередной угол, как я наткнул на того самого разыскиваемого мною тайного теткиного мужа. Наверное, он шел к себе, потому что полностью проводить ночи с женой не мог, по разным причинам, и я, интуитивно это чувствуя, искал его непосредственно рядом с крылом императрицы. Все-таки это большая издевка над Кремлем, в котором царицы испокон веков в женских теремах проживали – иметь свои покои, переделанные из бывших царских. Может быть, поэтому ни одна из императриц не питала большой любви к этим древним стенам – они чувствовали немое осуждение, которым был пропитан каждый кирпич, каждая доска Кремля.

Разумовский, так же, как и я, шел по коридору, держа в руке подсвечник с тремя свечами.

– Ага, – я остановился, глядя на его несколько растерянное выражение лица. – Алексей Григорьевич, вы то мне и нужны. Это иначе, чем Божьим провидением я назвать не могу, то, что вот так вот вас встретил, – я встал таким образом, что он никак не мог мимо меня пройти. Все-таки эти месяцы, проведенные здесь, я не терял времени даром, и немного возмужал.

– Что случилось, ваше высочество? Почему вы меня ищите посреди ночи? – он искренне удивился, и понятно почему, я на его месте тоже впал бы в ступор.

– Потому что мне не на чем спать, Алексей Григорьевич, – я смотрел на него, буквально видя, как работают шестеренки его мыслительного процесса. – У меня потолок протек, вода льется прямо на кровать, разве вы не видите, что я мокрый весь? – после моих слов он поднес свечи немного поближе ко мне, внимательно рассматривая мокрую голову. Вода с волос уже не капала прямиком за шиворот, и то счастье.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Я не понимаю…

– Пойдемте, я вам все сейчас покажу, – хоть он и муж теткин, но все одно – тайный, поэтому не пойти за моим высочеством без уважительной причины не мог, так что ему только и оставалось, что, вздохнув, направиться следом за мной.

Уже через пять минут мы стояли возле моей кровати, которая медленно, но верно, превращалась в болото.

– М-да, здесь никак нельзя оставаться, – наконец, выдал Разумовский. – Потолок совсем прохудился, вон ведь как.

– Да что вы говорите? – съязвил я. – Удивительно, не находите?

– Что вы предлагаете, ваше высочество? – Разумовский прямо посмотрел на меня. Сын гетмана, он не вписывался в куртуазные игрища высшего света, и отличался иной раз обескураживающей прямотой. Этим он напоминал мне Суворова, который тоже не любил словесных кружев, и был по военному прям и зачастую резок.

– Я предлагаю перевезти меня утром в Лефортовский дворец, – теперь настала очередь вздыхать мне. – Просто не вижу другого выхода, потому что жить на конюшне категорически отказываюсь, так и знайте.

– Елизавета Петровна не любит этот дворец, – Разумовский покачал головой. – Она может воспротивиться.

– Так ведь я не ей предлагаю туда переехать, – я не выспался и чувствовал раздражение. – А почему она его не любит?

– Там была резиденция Петра II, – ответил Разумовский, словно мне это о чем-то говорило и могло все объяснить. – В общем, это как-то связано с покойным императором.

– Алексей Григорьевич, уж поспособствуйте мне, сделайте одолжение. Я-то ведь не покойный император, а вы сами видите, здесь невозможно оставаться. Выкидывать же кого бы то ни было из с таким трудом размещенных людей, чтобы мне комнаты освободить… Не по-людски это будет, – я указал рукой на продолжающийся потоп. – Ну посмотрите сами, здесь невозможно жить. А в Москве мы проведем еще несколько месяцев, тетя говорила, что, возможно, до лета.

– Ну, хорошо, – наконец, произнес Разумовский. – Я попытаюсь уговорить ее величество позволить вам, ваше высочество, переехать в Лефортовский дворец.

– Я буду вам так благодарен, – последние слова я произнес абсолютно искренне.

Разумовский ушел, а я поплелся искать себе кровать, чтобы хоть немного поспать до утра. Кровать нашлась в соседней комнате. Принадлежала она, по-моему, Румбергу, который где-то шлялся, наверняка, у какой-то веселой вдовушки. Ну, я надеюсь, что у вдовушки, и вполне живой и сильно разъяренный муж не насадит моего слугу на вертел. Не раздеваясь, я упал на нее, не обращая внимания на пытающегося что-то сказать Криббе, и уснул неспокойным сном.

– Ваше высочество, просыпайтесь, – кто-то настойчиво меня будил, хотя у меня складывалось впечатление, что я уснул буквально минуту назад. Все еще находясь в полудреме, я сел на кровати, и лишь после этого открыл глаза. Передо мной стоял Криббе. – Ваше высочество, – повторил он, тщательно проговаривая русские слова, потому что я фактически запретил всем прибывшим со мной обращаться ко мне по-немецки, закрывая на это глаза лишь в том случае, если сказать нужно было много, а словарного запаса не хватало. – Приходил граф Разумовский и сообщил, что мы можем переезжать в…

– В Лефортовский дворец? – я зевнул. Ничуть не сомневался, что Алексей Григорьевич сумеет тетку убедить в необходимости моего переезда.

– Да-да, в Лефортовский дворец. Он также велел передать вам это, – и Криббе протянул мне скрученную в трубочку бумагу, перевязанную лентой. Открыв послание, я прочитал, что там было написано, помотал головой, решив, что что-то недопонял, все-таки написано было довольно вычурно, и это мешало восприятию. Перечитав еще раз, аккуратно свернул дарственную снова в трубочку и перевязал ленточкой. Елизавета не просто разрешала мне переехать в Лефортовский дворец, она мне его дарила. Как было написано на небольшом листке, вложенном в дарственную, это был подарок на мой день рождения, во время которого она совсем запамятовала и оставила меня совсем без подарка. Что ни говори, а назвать ее скупой на подобные подношения было нельзя. Уж не знаю, что ей рассказал Разумовский, наверное, что я едва не утонул в собственной постели, и нуждаюсь в успокоении нервов. Просто классическая ситуация для известных мне по моему времени мажоров, только вот мне подобное не слишком нравится. Как бы портив себя народ не настроить, еще и месяца не прожив у Елизаветы. Что ни говори, время, может быть, и меняется, но люди остаются людьми и привычки их также никуда не деваются.