Небо № 7 - Мария Свешникова

В машине Шарль Азнавур исполнял свою «Вечную любовь», конечно же не собственной персоной. Женщина во мне менялась с каждой секундой до неузнаваемости.

Кстати, за все время совместного жительства Макс никогда мне не говорил, что любит. Такие простые слова «Я тебя люблю», все, что угодно — зиму вместо лето, звезды с небо и луну на палочке — лишь бы не сознаваться.

И тут до меня дошло, уже чуть более сильно ударив в поддых: он мне так и не сказал «Я тебя люблю»!!! Вот, Нецензурный человек!

Я посмотрела на Эмиля и спросила:

— Вот ты часто маме говоришь, что любишь ее?

— Когда вижу, стараюсь напоминать, а так… Не знаю. А это важно?

Лекции по мужской логике следует конспектировать навечно.

Я позвонила Максу и пригласила на ужин.

По моим подсчетам он как раз должен был вернуть Нику домой — к маме на попечение и опеку.

Макс согласился радостным согласием, но ресторан выбрал сам. Ему хотелось стерляди в «Обломове». Ужасно пижонский выбор.

Мы с Эмилем наводили антураж — срывали этикетки и наряжали меня прямо в машине, припаркованной на Петровке. Мне не привыкать — я часто переодевалась на виду и никогда не испытывала чувства стеснения. Что мне скрывать? Да и кому интересны чужие прелести за стеклом невымытых машин??!

Уже прошли те времена, когда в воскресенье я мучилась похмельем, сегодня мне натирали душу чувства, ибо пока я нелюбимая. И не факт, что будущая жена. Может, лишь девушка, которая временно ведет хозяйство?

— И не стыдно тебе при мне оголяться? — поинтересовался Эмиль, поправляющий мне платье на плечах.

— Так мы же вроде все выяснили, я не хотела тебя задеть и даже не понимаю, что я такого сделала…

— Несмотря на то что я женат на твоей матери и люблю ее, это не значит, что мужчина во мне не проявляется. Не дразни зверя.

— Скажешь тоже, зверя…

Дождливая тучка № 6 Любить тебя — тяжелый крест, дай руки подкачать, любимый!

Не отрекаются, любя,

Ведь жизнь кончается не завтра.

Я перестану ждать тебя,

А ты придешь совсем внезапно.

Не отрекаются, любя.

© В. Тушнова

Честно говоря, пара десятков нервозных ежиков пробежали по моей кровеносной системе.

Понравится ли Максу?

Это ли он хочет во мне видеть? Мысли о нем занимали то пространство, которое раньше было приватизировано скорбью. Видимо, я забываю отца, а ему (если верить маме) нет до меня дела на Небе № 7, думаю, он отсиживается там, в облачном районе поднебесья вроде Сохо и наслаждается свободой от рамок и условностей.

Я решила, что раз у нас все в отношениях идет через причинное место, то вполне можно сказать слова чувств первой. Терять мне еще нечего или уже нечего.

Макс всегда садился лицом к входу, новая «я» поднималась по лестнице ресторана, шла за провожатым, скидывая прилипающие к блеску темные волосы на плечи, вспоминая ту встречу в «Simple Pleasures» на дне рождения Эмиля.

Я ждала удивления или восторгов, а получила лишь улыбку, команда, данная хозяином ситуации, была выполнена отлично.

— Я люблю тебя! — Я произнесла это вместо «привет», того слова, которое Макс никогда не использовал в обиходе. Положила на колени платья салфетку, открыла меню. Не совсем открыла, конечно, а прикрылась им… Так, чтобы не видеть пронзительного взгляда Макса.

— Ты все сказала? — спросил он, как будто я только что послала его к едрене фене или ядрене матрене.

— Нет, не все! Очень сильно! — Я думаю, мне не надо объяснять вам, сколько душевных сил я затратила на это наречие. Положила меню на стол, обратилась к официанту, который стоял, пришитый к столу, и вынужденно наблюдал это татьяно-ларинскую сцену. — Я выбрала, принесите мне щавелевый суп! И мятный чай.

— Цвет волос красивый, я же говорил, что тебе пойдет!

Я смотрела на него и улыбалась, не понимая, как можно быть таким непроходимым истуканом, как можно не слышать моих мыслей, не чувствовать моих слов и подтекстов.

Вместе со стерлядью он резал мое сердце, не просто напополам, а на множество мясистых образований.

Он попросту съел меня, вытер рот салфеткой, сделал несколько глотков чая.

— Ты не любишь меня, так и скажи.

— Ну вот, ты опять за свое женское, — начал МММ свою занимательно-познавательную речь. — У тебя в жизни будет еще очень много «Я тебя люблю», у меня, надеюсь, что только одно… Именно поэтому я скажу эти слова только своей жене.

— Ты же предложил мне выйти за тебя замуж! Ты передумал?

Меня кидало в холодный пот. Я поняла, что название ресторана «Обломов» в точности отражало содержание разговора.

— Нет, что ты! Я буду рад — ты только скажи «Да», ты тогда сказала лишь что-то про жалость — это не да и не прыжок с криками «я тебя люблю».

— Да.

Я всегда мечтала — ну росла-то я на фильмах уже часто американских, что предложение мне сделают как-то особенно — что это будет не постслезный синдикат, а нечто волшебное — с кольцом в красивой коробочке, которое застолбит мою отданность мужчине. Бред, конечно, но я же женщина и имею право хотеть сказку в жизни. Хотя бы на один вечер.

— Ну вот и хорошо. Давай чего-нибудь сладкое съедим или ягод?

— Почему-то мне кажется, что тебе все равно на меня…

— Если я зол на тебя за ночную выходку, это вовсе не значит, что я не люблю тебя и никогда этого не скажу. Если я захотел от тебя детей, то, наверное, я уже многое для себя решил. И если ты этого не понимаешь, то я не собираюсь разжевывать каждое свое действие.

Я молчала.

Макс добавлял пилюль:

— Только не надо сейчас театрально вставать из-за стола и уходить, кидать салфетку на стол и класть деньги в счет. Ты красивая. И дети у нас будут красивые.

Я улыбнулась. И добавила:

— Обязательно! Я имя для девочки придумала… Элеонора. По-моему, красиво.

— Обсудим…

Мы засмеялись на весь ресторан, потому что уже полностью предугадывали реакции друг друга на те или иные упреки.

Я все время забываю, что ему тридцать три и его биологические часы уже начали давать отсчет. Механизм самоуничтожения-то в запуске.

Отец всегда говорил, что в человеке заложена очень странная программа — самоуничтожения.

Себя я уничтожила сегодня в салоне красоты. Я перестала быть собой — я стала ЕГО женщиной. Как оказалось, это вещи разные.

Мы приехали в темный и тихий дом, который в первый раз в жизни показался мне теплым. И моим.

— Ты прочитала газеты?

Я кивнула головой, вспомнив, что по дурости убрала их в бардачок.

— Можно, я потом тебе все объясню или вообще не будем поднимать эту тему!

— Нужно!

В конце концов, мне не нужна прямо сейчас правда — это может подождать до утра. Вторника или даже конца следующей недели.

Или даже следующей жизни?

— Напиши, — шепнула я Максу на ухо, подойдя сзади.

— В смысле?

— Если можешь сказать только своей жене после свадьбы, то напиши…

— Могу только на теле языком.

— Меня устраивает этот вариант.

В доме было тихо. О Нике ничего не напоминало. Это был стертый файл — и корзина очищена.

Мы целовались в гостиной без мысли, что можем кого-то разбудить. Он проводил пальцами по волосам, глубоко заводя ладони в локоны — пряди струились глубоко между его пальцев.

Я ни на секунду не закрывала глаз. Мне было страшно моргнуть — не хотелось упустить из вида и секунды происходящего.

— Ты сегодня очень хорошо выглядишь! Что с тобой случилось?

— Я тебе сказала, как только вошла в «Обломов».

От МММ очень вкусно пахло. Хотелось прислониться щекой, губами, всем прислониться к телу, пробираясь сквозь фронт трудно расстегивающихся пуговиц его рубашки, сквозь звон мелочи, падающей из кармана джинсов, сквозь грохот ремня, падающего на пол. Сквозь молчание и далекий лай сумасбродных псов.

Мне было приятно страшно — я понимала, что обратного пути не будет, что я отдаю свою жизнь и свое тело человеку, без которого пока могу… Но еще минута, две, да что я вру, МММ может больше — минут пятнадцать, я уже не смогу быть уверенной, что выживу без него.

МММ — это Мы: Маша, Макс и кто-то М…

Это тот секс, после которого не хочется курить.

Это тот секс, до которого не пьешь шампанского.

Хотя… У меня есть подруга Настя. Настины родители пытались зачать ее в течение года — но ничего не получалось, в новогоднюю ночь они изрядно напились, так что бы вы думали: ровно через девять месяцев в роддоме уже визжала Настя. Нормального цвета, без отклонений, правда уж больно серьезная.

Около трех ночи мы спокойно отсыпали свои законные девять часов отдыха, но некто, именованный Германом, решил позвонить мне…

Первым проснулся Макс. Он долго бегал глазами по комнате, понимая, что именно издает такие вибрации. Потрогал оконное стекло, потом увидел некоторое свечение, которое создавала моя сумка. Прочитал на определителе «Герман» и кинул мне с воплями: «На, бери трубку и разговаривай». Я испугалась не на шутку, но ответила, сказала, что сплю.