Лесной бродяга (рассказы и повести) - Чарлз Робертс

Два других лисенка, копавшихся в песке, оставили свое занятие и с удивлением глядели на то, что происходит. Они увидели, как их предприимчивый братец кубарем катится вниз к реке. Они увидели, как мать, свирепо взлаяв, со всех ног кинулась по направлению к ним. И тут они разбежались в разные стороны, подчиняясь здравому импульсу, который велит в таких случаях разбегаться и который Природа дала своим слабым сынам. Затем на одного из лисят обрушилась вооруженная твердыми, точно сталь, когтями большущая лапа и сразу переломила его тонкий хребет. Рысь зажала лисенка в своих могучих челюстях и прыжками понеслась с добычей к лесу.

Увидев, что за ней гонится разъяренная лисица-мать, рысь вскочила на ближайшее дерево — это была раскидистая тсуга, — выбрала толстый сук и встала на нем, придерживая жертву передней лапой. Подпрыгивая и стараясь уцепиться за ствол, лисица в ярости металась под деревом, не издав ни одного звука, а рысь сверлила ее глазами, фыркала и злобно шипела. Рысь была гораздо крупнее и сильнее лисицы, ее когти и зубы были поистине страшны, но вступать в схватку с разгневанной матерью ей не хотелось. Лисица металась и кружилась у неприступного дерева минут десять. Убедившись в своем полном бессилии, она круто повернула назад и пошла к оставшимся детям.

В течение нескольких дней после этого лисята держались с необычайной осторожностью. Они почти не отходили от матери, их мучил страх: вдруг этот ужасный зверь с горящими глазами появится у норы снова.

Но подобные происшествия лесные звери так или иначе довольно скоро забывают. Хотя жестокий урок оставляет в сознании свой след, вся острота пережитого ужаса исчезает из памяти. Широкий зеленый мир, раскинувшийся вокруг жилища лисят, вновь казался им ласковым и надежным, и вновь они чувствовали себя счастливыми. Лишь во всех их повадках еще больше стали проглядывать расчетливая хитрость и опаска, которые диктовал инстинкт и опыт — лисята проявляли их как в игре, так и в работе.

А работа вторгалась теперь в жизнь трех лисят все настойчивее, и малыши вкладывали в нее такой же пыл, с каким они предавались играм. Мать начала выводить их на охоту, выбирая для этого то вечерние сумерки, то лунную ночь. Лисята учились залегать около мерцавшей в темноте тропинки, выжидая, пока не появится заяц, а потом, не допуская промаха, прыгать на него. Они учились подкрадываться к сидящей на гнезде куропатке и хватать ее — тут надо было проявить величайшую осторожность и бдительность истинного охотника. Они учились разыскивать в траве дорожки, по которым бегали полевые мыши, — слушая писк и слабый шорох, надо было обнаружить и саму добычу. И они учились ценить по достоинству сладкие лесные плоды и ягоды, уже созревавшие в долинах и на склонах холмов. Лисята становились теперь подростками, их рыжие шубки, утратив младенческий пух, почти не отличались уже от меха матери. Они выказывали явное стремление к независимости, и это заставляло лисицу быть всегда на страже: в любую минуту дети по оплошности могли попасть в беду.

Вместе с чувством независимости в лисятах заговорила самоуверенность и пренебрежение к дисциплине, вполне естественные как у людей, так и у лисиц, когда они начинают ощущать свою силу. Однако Рыжий Лис, превосходивший своих братьев как ростом и умом, так и яркостью своей новенькой шубы, отнюдь не пренебрегал дисциплиной. В том-то отчасти и проявлялся его ум, что он ясно понимал, насколько знания матери глубже и шире его собственных знаний. Если мать предупреждала об опасности или призывала к осторожности и бдительности, он был весь внимание и старался как можно быстрее осознать, что от него требуется, хотя два других лисенка нередко упрямились или рассеянно глазели по сторонам. Но в общем лисята жили дружно и были довольны жизнью; вопреки всем обрушившимся на них несчастьям, они умели найти в этом мире, обогретом ласковым летним солнышком, много радостного и веселого.

Глава III

Единицы и розги

Наступило критическое время, когда лисятам захотелось бродить и охотиться самостоятельно. И в ту же пору несколько тяжелых ударов свалилось на Рыжего Лиса, хотя раньше, учась в школе Природы, он благодаря своей находчивости серьезным наказаниям никогда не подвергался. Инстинкт не мог научить лисенка всему на свете. Его мать была слишком занята другими детьми, которые нуждались в ее помощи гораздо больше, чем их сообразительный брат. В результате Рыжий Лис должен был получить два-три горьких урока от такого строгого учителя, как простой житейский опыт.

Первый урок касался шмелей. Однажды, охотясь за мышью в травянистой ложбине на полпути к холмам, Рыжий Лис учуял запах какого-то лакомства, столь соблазнительного, что мышь не могла с ним идти ни в малейшее сравнение. Пахло чем-то теплым и сладким, пахло с восхитительной остротой; инстинкт нашептывал лисенку, что источник такого запаха не может не быть прекрасным и на вкус. Инстинкт только не подсказывал ему, что столь дивные вещи дорого достаются, однако нельзя же требовать от инстинкта слишком многого!

Забыв всякие помыслы о мыши, юный лис принялся жадно обнюхивать землю; от предвкушения удовольствия рот у него был полон слюны. Лис, не жалея лап, исколесил всю ложбину, но вот, наконец, сладкий запах густой горячей струей забил прямо у него под носом. Большой черно-желтый шмель басовито прогудел у лиса над головою, но тот, как зачарованный, словно бы и не слышал его. Высунув язык, он изо всех сил разгребал лапами землю, не обращая внимания на то, что из-под земли доносилось сердитое жужжание.

Слой, укрывавший шмелиные соты, был очень тонок. Через какое-то мгновение лапы лисенка уже коснулись драгоценного клада. Он быстро сунул свою алчную пасть в липкую массу шмелей и меда. Теперь-то Лис узнал, какая сладость скрывалась за околдовавшим его запахом! И вдруг он почувствовал острую боль в носу, будто туда всадили раскаленные колючки. Он отскочил назад, визжа от обиды и изумления, а шмели безжалостно жалили его, роем кружась около глаз и ушей. Не взвидя света, лисенок опрометью бросился бежать и нырнул в заросли можжевельника. Это было лучшее, что он мог сделать, ибо тугие можжевеловые ветки сбивали впившихся шмелей, а преследователи, еще не успевшие в него вцепиться, боялись повредить в кустарнике свои нежные крылышки. Минуту-другую они рассерженно гудели и жужжали вокруг убежища лиса, затем полетели восвояси — чинить и восстанавливать разрушенное гнездо.

А укрывшийся в кустах лис, которого жгла и палила боль, катался по прохладной земле и скреб ее, стараясь поглубже зарыться мордой. Чувствуя, что это не помогает, он с несчастным видом поплелся к ручью и погрузил всю свою голову по самые уши в холодный целительный ил. Более эффективного средства при таком недуге нельзя было найти: скоро лисенку стало легче, и он вспомнил, что пора идти домой. Родичи взглянули на его обезображенную, распухшую физиономию весьма неодобрительно, и он почувствовал себя отверженным.