Подражание театру - Феликс Кривин

Задающий вопросы (растерянно). Как это? Совсем не было?

Кондуктор автобуса. Должен вас огорчить, но на этом месте не было пострадавшего. (С улыбкой.) Но если вам очень нужно, возьмите меня. Я — кондуктор, который за всю жизнь не нашел своего автобуса…

Старуха с кошкой. А у меня только моя кошка. (Гладит кошку.) И гладиолусы, которые растут в подвале. Темно, а они растут.

Человек в шляпе. Тридцать лет… Целых тридцать лет…

Девушка. Больше мы с ним никогда не встречались.

Человек на костылях. А вы еще спрашиваете, зачем — костыли!

Унылый человек. Вы у меня спрашиваете?

Задающий вопросы. Замолчите! Замолчите все! Я ни у кого ничего не спрашиваю! Почему я должен за всех спрашивать и за всех отвечать? Если нет пострадавшего и если каждый по-своему пострадал, почему я, я один должен быть за всех в ответе? Ведь я тоже человек. Я обыкновенный человек. (Садится на место происшествия.) Мне, может быть, еще тяжелей, потому что я должен нести ответственность…

Пауза.

7

И в этом молчании взрывается смех Веселого человека.

Веселый человек. Ха-ха-ха! Веселенькая история! Все пострадавшие, все несчастные, всех надо пожалеть… Чепуха! Надо жить весело! Вы думаете, у меня нет своих неприятностей? У меня, если хотите знать, у самого отец при смерти. А я — смеюсь! Лучший друг погиб в этом — Марокко или Сингапуре — ну, словом, где у нас идет война. А я — смеюсь! Надо смеяться! Надо жить весело! (Идет по сцене, подходя то к одному, то к другому и обращаясь к каждому по очереди.) У нас нет пострадавших, у нас только преступники. Поэтому— будем смеяться! Будем смеяться, топча друг друга, давя друг друга колесами, гусеницами и собственными руками! Пусть рвутся бомбы, пусть рушатся города — будем смеяться! Земля вертится — будем смеяться, пока она не рухнет в бездну от головокружения! Все преступники — так будем смеяться!

Смеется.

Все, кроме Унылого человека и Кондуктора автобуса, тоже начинают смеяться.

Человек в шляпе. Тридцать лет, как дурак… (Смеется.)

Девушка. Просто взял — и ушел. (Смеется.)

Человек на костылях. Когда все будут на костылях, тогда можно жить спокойно. (Смеется.)

Задающий вопросы. Всем весело — и нет пострадавших. (Неуверенно улыбается.)

Все смеются. Это какой-то искусственный, болезненный смех.

Унылый человек (очень серьезно). Этого следовало ожидать. (Выходит на место происшествия, говорит, пытаясь перекрыть общий смех.) Подымись на вершины разрушенных городов. Пройдись по развалинам древности и посмотри на черепа людей, живших раньше и после. Кто из них был владыкой зла, а кто из них был владыкой добра? Кто кем был? Куда пришел и откуда? (Кончив говорить, остается на месте происшествия.)

Все смеются. Внезапно смех обрывается. Люди растерянно переглядываются между собой. Вот теперь здесь что-то произошло. Это ясно всем, и люди прячут глаза, отворачиваются друг от друга.

Веселый человек (обводит всех взглядом, словно ища поддержки своим словам). Но ведь… ничего не случилось…

Человек в шляпе (в сторону). Нет-нет, ничего не случилось.

Девушка (со вздохом облегчения). Ничего не случилось!

Задающий вопросы (тревожно). Ничего? Ничего не случилось?

Старуха с кошкой (успокаивает его). Ничего не случилось.

Человек на костылях (в зал). Ничего не случилось!

Все (вразнобой). Ничего…

не…

случилось…

ничего…

не…

случилось…

ничего…

не…

случилось…

Кондуктор автобуса. Следующая остановка — площадь Надежды!

Слова при открытом занавесе.

Нет, случилось!.. Все, что случается в мире, случается в каждом доме, с каждым из нас. Бомбы Вьетнама рвутся в каждой квартире. Вы, старуха! Вы воспитали сына, который смеется над вами и, смеясь, идет убивать, потому что нет для него на земле ничего святого… Вы, человек в шляпе! Тридцать лет вы переписывали бумажки, в которых содержалась ложь о том, что ничего не случилось, нигде ничего не случилось, так что нечего беспокоиться, не над чем задумываться, не за что бороться… А вы, девушка? Разве в мире, во всем большом мире нет ничего, кроме вашей неудачной любви? Разве это — единственный случай неразделенной любви? Разве любовь вашей матери к вам — не такая же неразделенная? Веселый человек! Вы называете мир преступным, чтобы оправдать свои преступления. Вам весело топтать землю — не ходить по ней, а топтать, каждым шагом уничтожая ее под собою, чтобы плодить в мире таких, как вот этот, на костылях, не физических, а духовных калек, отвернувших лицо от ваших преступлений… Унылый человек, чем вы лучше веселого человека? Ваша философия отчаяния разрушает сердца, не смягчает, а именно разрушает… И все вы, стоящие здесь и такие разные, — все вы сообщники и соучастники преступления, потому что преступен человек, который во время больших происшествий отсиживается в своем тесном мирке, в скорлупе равнодушия, уныния или веселья, в скорлупе неверия или робкой надежды… Кондуктор автобуса! Отмените площадь Надежды! Объявите площадь Борьбы!

УЖЕ НЕ ТЕАТР

Одуванчик летит по орбите, плетя за кольцом кольцо.Одуванчик летит по орбите, и ветер хлещет ему в лицо.И пушинки его, как снежинки, под зябким ветром дрожат.Одуванчик летит по орбите, и звезды, и годы вокруг кружат.И ночи, и бездны, и грозы, и громы вокруг кружат.Одуванчик скользит по орбите, по краю, по острию ножа.Одуванчик летит по орбите, плетя кольцо за кольцом.И тело его наливается холодом и свинцом,и смертью, и страхом смерти, и страхом за этот страх…И вся эта звездная млечность рябит у него в глазах,и вся эта бесконечность его повергает в прах.Одуванчик летит по орбите, и вечность сжигает его на кострах.Но солнце греет его, а звезды ему освещают путь.И ветер тоже вроде попутный — справимся как-нибудь!И бездны вроде не так бездонны, и ночи не так темны.Одуванчик летит по орбите и видит такие разные сны!И страшные сны, и прекрасные сны, и сны, которые просто смешны.Одуванчик летит по орбите. Одуванчик летит по орбите.Он несет свою жизнь сквозь безбрежную смертьи мгновенье свое — сквозь вечность.Одуванчик летит. Продолжает лететь.Смелость это? Или — беспечность?

Завтрак. Обед. Ужин

Всякое в мире добро можно во зло обратить».

Овидий.

Тихий, затерянный уголок, лежащий в стороне от магистралей цивилизации, был как раз тем местом, где человек, поднявшийся на определенную высоту, мог встретить подобного себе человека. Видные мыслители, финансисты, промышленные и административные деятели лечили здесь свои сердца, испорченные многолетним восхождением на вершину.

Здесь был профессор каких-то очень важных наук; отставной генерал, переживший не одну армию, павшую под его руководством; адвокат, знаток преступной души человеческой и все же ярый ее защитник; был и видный скотопромышленник, и видный писатель, и кинозвезда, свет которой продолжал тешить публику, между тем как сама она давно померкла; был даже министр финансов какого-то государства, правда, столь незначительного, что все финансы его помещались у министра в кармане, где он охотно их содержал.

И сюда, в затерянный уголок, куда не ступала нога; обычного человека, проникла весть о доселе неслыханной операции: о замене больного сердца здоровым.

Разговор происходил за завтраком, вскоре после ночного сна, когда голова работает особенно ясно, и отставной генерал сказал:

— Да… Такие новости…

Угасающая звезда вспомнила, что больному пересажено сердце девушки. Ее интересовало, как это может отразиться на мужчине. И как это отразится на женщине — если пересаживать наоборот. Отставной генерал сказал, что он скорее умрет на поле боя или, скажем, здесь, в санатории, чем даст всадить себе в грудь женское сердце. Потому что как солдат и мужчина… Генерал внезапно замолчал, позабыв, о чем хотел говорить.