Нереальная реальность - Илья Стальнов

– Стоп. Возьми себя в руки, – подбадривая себя, громко произнес Лаврушин. Его слова отдавались медленно затухающим эхом, звучали резко, как-то по другому, более тонко.

Воздух был какой-то вязкий. Будто и не воздух вовсе, а смесь для дыхания. Хотя дышалось легко.

Преодолевая сопротивление, будто двигаясь в воде, Лаврушин медленно пошел вперед. Он усилием воли отодвинул все посторонние мысли, отогнал, как назойливых мух, страхи, переживания. Нечего рефлексиям предаваться. Надо работать.

По мере его приближения пульт оживал, будто был вовсе не машиной, а живым существом. Аппаратура, дремавшая бесчисленное количество лет, восставала. Она дождалась хозяина и готова была отдаться его власти.

Замигали огоньки, послышались резкие щелчки. Перемигивание становилась все более быстрым, каким-то нервным, щелчки напоминали стрекот пишущей машинки. Лаврушин коснулся рукой кресла, по телу пробежала теплая волна.

Землянин знал – пульт принял его. «Мозг» хранилища грандаггоров готов подчиниться ему.

Лаврушин сел в кресло. Оно было жестким и неуютным. В голове замелькали неопределенные картины, какие-то символы, которых никто не помнит тысячи лет и которые не были нужны никому бесчисленные годы. Затем сквозь мелькание пробились слова: «Пульт к работе готов».

– Готов, – прошептал Лаврушин.

Открыл глаза. Деловито осмотрел темно-синюю панель со множеством клавиш, индикаторов. Нажал на клавишу справа, и пульт окончательно активизировался.

Землянин с трудом сдвинул пластинку, за которой скрывалось управление механизмом самоуничтожения. Точнее, скрывалась одна единственная кнопка.

Стрела или стрела со змеей? Смерть или жизнь? Лаврушин отвел взгляд. Потом посмотрел на пульт.

Он сразу понял, в чем дело.

Откинулся на неудобной спинке кресла, созданного для солдат, а не для сибаритов. Вздохнул судорожно. Провел пальцами по подбородку.

На кнопке была изображена стрела. Змеи – символа времени, на ней не было. Никакой отсрочки. Мгновенная и верная смерть. Двадцать мегатонн. От тела не останется и молекул – лишь облачко плазмы.

Кошка-судьба выпустила когти и оскалила клыки. Она не оставила ни малейшей возможности выжить. Она заканчивала свою игру с человеком.

Замысел строителей склада был понятен. Власть нельзя уничтожить просто так. С ней должен оставить этот мир и властитель. Мгновенное самоуничтожение – это самоубийство. И меньше соблазнов разрушить «Сокровище Дзу»!

Мелькнула дурацкая мысль – а что будет с квартирой? Хорошая квартира. Почти в центре. Кооперативная. На премию от оборонки купленная… Тьфу, мысли дурацкие лезут.

Дрожащей рукой он потянулся к пульту. И отдернул ее, будто пульт был раскален.

– Черти вас дери, проклятые! Не, могу, не могу, не могу!

Он никогда не хотел покончить жизнь самоубийством. В самые тяжелые моменты в нем жила жажда жизни. Ему нравилась жизнь. Нравилось то место, которое он занимает в ней. Все нравилось. А смерть не нравилась. Он ненавидел смерть. Он не мог просто так отдать себя в ее лапы…

Ну не мог он нажать на эту кнопку. Не мог – баста. Он же не герой. Не железный человек, вроде Берла рен Карта или Строна. Тем было бы легко – они запанибрата со смертью – они несли ее сами и готовы были принять ее в любой момент. А он, кандидат наук Лаврушин, завлабораторией, типичный «электронагреватель», профессиональный грибник и любитель журнала «Новый Мир», Окуджавы и прочей чепухи – он никогда не отличался непреклонной волей или безоглядным альтруизмом.

Кто мог представить, что последний шаг будет настолько труден? Он закусил до крови губу. Он все понимал – звездные войны, гибель миллиардов людей, взрывающиеся светила и дробящиеся на астероиды обитаемые планеты. Это возможный развал Звездного Содружества. Но все там, далеко. А он здесь, с веревкой и мылом в руке. Он взвалил на себя слишком тяжелую ношу и не в силах донести ее до конца. Путь, который он прошел, опасности, градины пуль – все это было зря. Он – тряпка. Он думал, сможет нажать кнопку. А он не может. Самое главное жить. Лишний час. Лишние несколько минут. Хотя бы небольшая отсрочка, а там посмотрим. Там станет видно. Может он решится. Но потом. Через час. Через сутки…

Лаврушин рванулся к пульту и изо всей силы вжал кнопку. Последнее, что он увидел, был свет. Такого яркого света он не видел никогда.

* * *

По комнате разливалось веселое весеннее солнце. Лаврушин с неохотой выныривал из тяжелого сна.

Голова чугунная – никак после похмелья. Где он, кто он – понял не сразу. И вдруг…

Он вспомнил! Разом все!

Ну и сон. Что-что, а ночные кошмары его давно не посещали. Виновата новая научная тема, которую он разрабатывал – там запросто крыша протечет. Все, никаких наук. Пара дней на отдых. Почитать детективы, «Швейка», «Золотого теленка»…

Он покосился на часы. Уже восемь. Он прикрыл глаза. Так, решено, на работу сегодня не идем. А идем за пивом. Надо только звякнуть Степану, чтобы предупредил Семенова – пусть знает, что у завлаба творческий кризис.

Он потянулся за телефоном, прижал трубку плечом и набрал номер. Его бил озноб. Надо же. Ну, приснилось. Звездное Содружества, «Сокровище Дзу», «тигры».

– Алло, – донесся из трубки Наташин голос.

– Привет.

– Это кто?

– Ты что, Наташ, не узнаешь? Лаврушин.

– Здравствуй, Лаврушин, – приветливый женственный голос окончательно вернул его на грешную землю и придал уверенности в незыблемости этой действительности. – Как у тебя дела?

– Ничего. А у тебя.

– Нормально. Скажи-ка, Лаврушин, ты куда моего мужа дел?

– Как?

– Мне тебе, что ли, объяснять?

– Могла бы и объяснить.

– Ну тогда слушай, склеротик. Три месяца назад он поссорился со мной. Ушел к тебе. Потом зам по науке позвонил и сказал, что направил вас в какую-то секретную командировку.

– В секретную командировку, – повторил Лаврушин.

– В секретную. В командировку. По заказу оборонки.

– Оборонки…

– Ты издеваешься?

– Нет, нет, Наташа. Продолжай.

– Три открытки от него получила с извинениями и изъявлениями добрых чувств. Все. Теперь я тебя слушаю, Лаврушин.

У него что-то оборвалось внутри. Он вскочил, скинул одеяло, и только сейчас обнаружил, что на нем зеленый комбинезон с закатанными рукавами. А на рукаве – объемное, как живое, изображение «тигра». А на боку – тяжелый пистолет. Электрический.

Трубка со стуком упала на пол. Она что-то верещала, но Лаврушин не обращал на нее внимания. Он отодвинул аппарат, уселся обратно на диван, обхватил голову руками. Потом повернулся к компьютеру.

– Мозг, когда я пришел и где был?

– Приличные люди здороваются, – заворчал Мозг. – И вообще – хорош. Не помнит уже, где шатался.

– Я тебя разнесу на куски! – заорал Лаврушин.

Мозг испуганно замигал лампами.

– Чего орешь-то? Уехал ты с этим инопланетянцем. Три месяца тебя не было. А вчера прямо в квартире объявился, и сразу дрыхнуть.

Значит, не сон. Не кошмар. Все правда. И Степан, Строн, Берл рен Карт лежат нашпигованные пулями на радиоактивной земле!

Но сам как он здесь очутился? Последнее, что помнит – вспышка. Значит, Сокровища Дзу – склада грандаггоров с самыми чудовищными видами вооружений, которое только можно представить, нет. И Степана нет. Лучшего друга, согласившегося сопровождать его в этой дикой авантюре, нет на этом свете.

Плохо, как же все плохо!

Из прострации его вывел звонок в дверь. Но Лаврушин не шевельнулся. Входная дверь скрипнула. Послышались шаги.

– Я же говорил, что он шаромыжник, – проскрипел Мозг. – Ты глянь, как замки навострился вскрывать.

Лаврушин обернулся. И увидел Инспектора. Из-за его спины выглядывал Степан. Не мираж. Не голографическая скульптура. Живехонький.

* * *

Все хорошо, что хорошо кончается… Если, конечно, это не галлюцинация, а действительно, редкая, невозможная, невероятная удача.

– Да говорил же я – здесь он, – обрадованно воскликнул Инспектор.

– А я что, не верил, что ль? – возмутился в своей привычной манере Степан.

Лаврушин встряхнул головой. Ломило виски. Мысли не могли сложиться в единую цепочку.

Инспектор, видя его состояние, нагнулся над ним и начал делать пассы ладонями около висков. Через минуту Лаврушин почувствовал, что озноб, усталость, головная боль исчезли.

– Дурдом! Что происходит? – воскликнул Лаврушин.

– Ругается. Значит, в порядке, – кивнул Степан.

– Степан, – сказал Инспектор. – Я буду вам очень благодарен, если вы сделаете мне отвар. Как он называется?

– Чай.

– Именно чай.

Степан отправился на кухню и начал там греметь посудой. Он что-то уронил. Он обожал ронять посуду. В институте ходила поговорка: «как Степан в посудной лавке».

Пока он возился там, Лаврушин полулежал на диване, не решаясь начать разговор. Инспектор тоже не торопился.