Что случилось с Гарольдом Смитом? - Бен Стайнер

Чем проще, тем лучше.

Черт, почему просто не постричь этого урода?

ПАВИЛЬОН: ВНИЗУ ВОЗЛЕ ШКАФЧИКА – ДЕНЬ

Уолтер все еще стучит по счетчику. Жанет все еще наблюдает за ним. Стоит столбом.

УОЛТЕР

Вроде все в порядке. С этим мы разобрались.

ЖАНЕТ

Значит, я теперь доживу до пенсии?

УОЛТЕР (встрепенувшись)

У вас какая пенсия? Государственная?

ПАВИЛЬОН: СПАЛЬНЯ ДАЗА – ДЕНЬ

Винс наклоняется над храпящим Дазом, захватывает ножницами его ирокез. Остриженные волосы падают на пол.

И тут…

ДАЗ

БЛИН! ГОРЕЛЫЙ!

Винс отпрыгивает назад. Даз открывает глаза и смотрит на Винса, вжавшегося в стену.

ВИНС

Служба газа. Все в порядке. Спи спокойно.

И Винс вскидывает два больших пальца.

ПАВИЛЬОН: ПРИХОЖАЯ – ДЕНЬ

Уолтер стоит возле Жанет, в руках у него карманный калькулятор.

УОЛТЕР

…и за 16 фунтов 50 пенсов в месяц вы получаете абсолютно спокойную старость…

Винс сбегает с лестницы.

ВИНС

Я разобрался. Пора идти. У нас куча дел!

Хватает Уолтера за китель и буквально вытаскивает на улицу.

УОЛТЕР (Жанет, пока друг выталкивает его за дверь) Подумай над моим предложением, крошка.

НАТУРА: УЛИЦА – ДЕНЬ

Винс с Уолтером идут по улице: тишину пронзает ИСТОШНЫЙ ВОПЛЬ. Винс улыбается.

ПАВИЛЬОН: КОМНАТА ДАЗА – ДЕНЬ

Даз видит в треснувшем зеркале обкорнанный ирокез.

ДАЗ

Ааааа!

НАТУРА: УЛИЦА – ДЕНЬ

Винс и Уолтер пожимают друг другу руки.

Стихотворение Люси (2)

Вещи закинуты в багажник. Машина под окном. Но у Люси оставалось еще одно важное дело.

Сейчас она стояла возле кабинета Питера. Прокашлялась. Никакой реакции. И тогда – она прочитала вслух. Она сама написала.

Пусть он знает: мы любим его все равно,Просто боль не дает нам к нему постучаться в окно.Далеко уезжаем, прощаясь с тобой,Но однажды мы всей соберемся семьей.

Люси замолчала. За дверью слышался стук пишущей машинки. Люси просунула листок со стихотворением под дверь. А потом запела своим чистым высоким голосом на мотив государственного гимна:

Ленин и Маркс – умы,Троцкий и Энгельс. Мыверим в науки высь.Папа, скорей вернись.

Сосуд истины

Но Питер не услышал, как Люси читает стихотворение и распевает песню под его дверью. Не услышал, как дочь попрощалась с ним. Питер был погружен в работу. Он писал, как никогда не писал прежде. От всего сердца. Нет, даже более того. Сердце – всего лишь комочек мышц в человеческой груди. Питер же писал Всем Своим Существом, каждым атомом своего тела и, пожалуй, Души.

И даже этим ничего не сказано. Слова приходили не из него, но через него: Питер был как сосуд, переполненный истиной, исходящей откуда-то Свыше.

Он писал не переставая с самого вечера.

Задача номер один: письма для Маргарет, Люси и Джоанны. Его исповедь была воспринята ими без особой радости. Но теперь – он не сомневался, – теперь они его поймут. Истина вынудит их понять!

Люси

Дорогая моя Люси!

Когда мы живем во лжи и осознаем это, когда в нашу жизнь приходит истина, она требует, чтобы о ней говорили, кричали, писали, пели со всех крыш!

Посему вот тебе слова правды от меня, твоего отца.

Прежде всего. Для меня ты не была желанным ребенком. Не слишком ли резкое начало? Наверное, следует объясниться. Когда я говорю, что ты не была желанным ребенком, я имею в виду следующее: я не хотел второго ребенка. Яростно доказывал твоей матери, что привести даже одно дитя в этот (как я считал прежде!) жестокий, несправедливый и уродливый мир – уже чересчур. Родить же двоих детей – вещь непростительная. И, чтобы не стать отцом второго ребенка, я решил подвергнуть себя вазэктомии (подробности этой процедуры ты узнаешь из учебников по анатомии). Я мог бы обратиться в частную клинику и сделать операцию незамедлительно – и тогда бы ты не родилась! Но я был принципиально против всяческого буржуазного малодушия и записался на операцию по страховке: моя очередь должна была подойти через два с половиной месяца. Чтобы за это время не произошло непредвиденных неприятностей, я соблюдал меры крайней предосторожности и пользовался толстыми презервативами, хоть они и уменьшали остроту ощущений. И, несмотря на это, к собственному ужасу, я узнал, что твоя мать беременна. Ума не приложу, как это могло случиться. Достаточно сказать, что такое случается. Когда я узнал, что мы зачали тебя, во-первых, я испытал – и ты должна меня понять – состояние глубочайшего ужаса. Во-вторых, я гневался на твою мать, я не мог отделаться от мысли, что она меня как-то перехитрила. Я ведь знал, что она очень хотела второго ребенка, поэтому не исключал интриг с ее стороны. В-третьих, я сверился со своими чувствами относительно аборта. Я прислушался к себе и понял, что отношусь к этому спокойно, теоретически и практически. Но как бы горячо я ни убеждал твою мать, какие ни приводил аргументы, я не смог уговорить ее сделать аборт.

Так появилась на свет ты, Люси.

Вероятно, из-за предшествующих твоему рождению событий первые пару лет я тебя не любил. Наоборот – меня переполняли гнев, горечь, раздражение. Можешь ли ты себе представить – испытывать подобные чувства к крошечному, беспомощному существу, которое плачет в ночи…

И это уже другая история – как я полюбил тебя, мое дитя, по мере того, как ты училась ходить, говорить, рассуждать. Моя любовь к тебе – уже сама по себе чудо, как, впрочем, и события, произошедшие со мной за последние несколько дней.

И я подумал, не есть ли все это промысел некой Высшей Силы.

Возрадуйся же!

С любовью,

Твой отец Питер

Маргарет

Дорогая Маргарет.

Жена моя.

Если я не состоялся как отец – это потому, что не состоялся как мужчина. Но я должен открыться этому миру, открыться тебе, моей жене.

Я должен открыться Истине.

В своей жизни мы редко озвучиваем сомнения и отрицательное отношение ко многим вещам, надеясь, что все само собой утрясется. Как мы ошибаемся! В математике, умножая два отрицательных числа, мы получаем положительное (-2) х (-2) = +4. Но, как я теперь знаю («знаю» во многих смыслах этого слова), в жизни все обстоит иначе!

Так что же произошло с нашим браком? Как ты прекрасно знаешь, я далеко не сразу на него решился. Ты помнишь, как пространно я объяснял тебе, что социально-экономические институты нашего общества, в том числе институт брака, суть не что иное, как смирительная рубашка для человека.

Тем не менее я по твоему требованию (и с готовностью!) отмел всяческие сомнения. На более банальном уровне я солгу, сказав, что меня не волновал конкретно наш с тобой брак. Я всегда считал, что необязательно подбирать себе партнера (партнершу) по своему образу и подобию, но все же меня волновало, что я пожизненно связываю себя с человеком, лишенным высоких интеллектуальных запросов. Пойми, я говорю это не в уничижительном смысле – ты сама знаешь: я никогда не считал, что необходимо (или, спешу прибавить, достаточно) иметь высокий интеллект, чтобы быть хорошим человеком. И я бы не назвал тебя человеком неинтеллектуальным. К тому же у тебя много других прекрасных качеств. Маргарет, я хочу сказать тебе: ты была хорошей женой и матерью.

Но продолжим. Маргарет, должен признаться, наша сексуальная жизнь доставляла мне много разочарований. Но опять же мне не в чем тебя упрекнуть. Мы не отвечаем за свои животные инстинкты, но правда состоит в том, что ты никогда не получала удовольствия от акта совокупления и воспринимала его не иначе как с определенной долей смирения. Разве я не прав? Оральный секс был для тебя отвратителен, ты считала его распущенностью, правда? Но я-то обожаю оральный секс! Как прекрасно отдавать и принимать! Как ты знаешь, я всегда был человеком непомерных страстей и аппетитов в сексуальной сфере. И все же, Маргарет, я не в обиде на тебя. Истина не преследует цели кого-то обвинить: как можно упрекать тебя, если твоя биология устроена именно так. Или как можно упрекать тебя за то, что ты воспитана в консервативном, мещанском духе среднего класса. Ты абсолютно не виновата. Боюсь, я слишком пространен, дорогая моя. Но это так приятно – говорить Правду! Срывая паутину сомнений и компромиссов! Надеюсь, и ты думаешь так же. О, мне так много хочется тебе сказать, меня просто распирает от искренности – боюсь, я бормочу, как безумный!