Проданный смех - Наталья Корнилова

– И я бы на твоем месте занялась именно Ларисой. А эту Серафиму я тебе найду, не переживай. И кстати, возьми назад деньги. Я с друзей брать не стану. Ой, уже приехали.

Я передала ценный груз дяде, который рассыпался в благодарностях, и поехала в гостиницу. Мне нужно было посоветоваться с Родионом.

Шульгин между тем кое-что разузнал о Ларисе, которая и в самом деле работала следователем в местном ОБЭПе. Он дал мне и адрес Кротовой, чтобы я расспросила соседей. Иного способа добыть информацию о Ларисе не было. Коллега по работе, с которым побеседовал Родион, отозвался о ней, как об очень замкнутом, холодном человеке, который тем не менее способен на резкие, яростные вспышки. Раздраженная и закрытая – таков был вердикт сослуживцев. Многие списывали особенности ее характера на то, что у Кротовой не сложилась личная жизнь. Ее любовник сбежал от нее три года назад, но с тех пор она так и не нашла себе пару. Вцепилась в работу, как в единственное спасение. Дымит, как мужик, ругается, как мужик, ходит постоянно только в брюках, отчего за ней закрепилась репутация скрытой лесбиянки.

И вот я нашла трех бабусек, которые жили с ней в одном подъезде и уж наверняка многое могли порассказать о Ларисе.

– Шлюха! – сказала одна бабка.

– Шалава! – добавила вторая, брезгливо поджимая тонкие губы. Возле ее ног жалась встрепанная болонка, иногда тоненько тявкая.

– Креста на ей нету! Вот кажный день мужиков к себе водит! А с виду такая вся приличная! Вроде как в милиции работает! – Третья бабка оказалась самая разговорчивая. Первые две уступили ей слово, после того, как я попросила их рассказать мне о жиличке с восьмого этажа третьего подъезда.

– Знаем мы эту работу! Врет она все, на самом деле проститутка! Мужиков к себе водит разных кажный вечер, это ж надо!

В это время к нам приблизился сорокалетний мужчина со смущенным лицом.

– Мама, – бормотнул он, подходя ближе. Словоохотливая бабенка сразу же подобралась, однако голос сделался ласковей:

– Павлик? Куда пошел?

– В магазин, хлеба купить, – сообщил мужик. – Вот ключи, возьми. Я потом к Вовке зайду, – он показал на старый-старый приемник, который держал под мышкой, – покажу эту штуку.

– Ну давай! – благословила мать. – Только к обеду вернись обязательно!

Мужчина отдал связку ключей матери, после чего отправился в арку, помахивая авоськой.

– Как дитя малое, – восхитилась мать. – Кажный день ключи теряет.

– А заботливый какой! – подхватила вторая, глядя на меня в упор. – Положительный!

– И по хозяйству помогает, – не отставала третья. Даже ее болонка уставилась на меня, ожидая ответа.

– Я замужем, – отчего-то ляпнула я, пряча правую руку в карман. Интерес ко мне как к женщине был немедленно потерян. Однако теперь мне стала понятна та злость, с которой все три дворовые бабки охарактеризовали женщину с восьмого этажа. Скорее всего, Павлику нравилась Лариса, которая к нему взаимной симпатии не испытывала (ничего удивительного – такой рохля придется не по душе мужеподобной женщине в погонах, хотя, с другой стороны, очень удобный муж. Положительный. По хозяйству помогает). Что-то у них не заладилось, вот бабки дружно и возненавидели несостоявшуюся сноху.

– Мой Павлик стороной обходит эту особу, – гордо сказала бабка и обратилась ко мне: – А вам, девушка, какой интерес в этой твари?

– А муж, видать, к ей ходит. Да? – вроде как сочувственно спросила та, возле которой крутилась болонка.

– Да, – ответила я. Все три бабки сразу же подобрались, глаза загорелись.

– И что делать будешь? – выдохнули они, ожидая слез, истерики, чего угодно, любых эмоций.

– Ничего, – пожала плечами я. – Найду и убью.

Боюсь, что все то время, пока я шла к арке, они так и стояли с открытыми ртами, глядя мне вслед.

Выходя из арки, я заметила впереди себя сутулую серую клетчатую спину Павлика, который, чуть шаркая ногами, брел за хлебом. Отчего-то я последовала за ним. Сложно сказать, но что-то мне показалось в нем знакомым. А я привыкла полагаться на интуицию.

В очереди мы оказались тоже рядом. Он меня не замечал, поглощенный заботами о том, чтобы не выронить свой допотопный приемник. Нелепый советский радиоприемник, судя по всему, тяжелый, придавал ему вообще замшелый вид, словно мужик только-только выбрался из середины шестидесятых. Внезапно меня осенило – да ведь я же его видела! Именно этот приемник схватил Заречный, уронив иконки, когда скакнул через кухонное окно. Я внимательно вгляделась в черты Павлика и поняла, что этот тип и фотография в паспорте Заречного очень похожи, словно они братья.

– Заречная? – раздалось совсем рядом. Какая-то женщина спрашивала книгу «Движение ветра» у продавщицы книжного лотка. Я заметила, что Павлик сильно вздрогнул при этих словах и непроизвольно оглянулся на покупательницу книг. Поняв, что имеют в виду не его, он вышел из магазина.

Как назло, на мне в кассовом аппарате кончилась чековая лента. Я ошарашила и разозлила продавщицу, сказав, что не буду ничего покупать, я передумала, и выбежала вслед за ним.

Павлик сел в троллейбус, я – за ним. Мы парились внутри душного автобуса около пятнадцати остановок, уехав практически на край города.

Я и сама не знала, зачем последовала за Павликом, который собирался к неизвестному Вовке, показать ему старый радиоприемник, который в последний раз я видела в руках Заречного. Меня не оставляло твердое убеждение, что передо мной брат Алексея Заречного, отца Ольги. То есть это ее дядя, дача которого, кстати, находится в Поливановке, совсем рядом с дачей Зорина. Здесь было слишком много совпадений, чтобы я списала все на случайность. Да и постоянно мелькали в голове неизвестно куда пропавшие пятьдесят тысяч долларов, которые Заречная получила за участие в «Видео-коннекте».

Павлик, пройдя три квартала, неожиданно нырнул в гаражные переулки. Вообще район был очень индустриальным, чахлые деревца спасовали перед металлом и бетоном, которые были здесь в избытке, и не росли, а просто досыхали свой век.

Я с трудом догнала Павлика, наткнувшись на него чисто случайно. Складские катакомбы запутывали незнакомого со здешней географией с третьего же шага. Павлик целеустремленно шел вперед, не оглядываясь. Я осторожно кралась позади, стараясь не попадаться ему на глаза и не сильно шуметь. Возле выкрашенной в зеленую краску двери он остановился и открыл ее своим ключом. Дверь гулко грохнула эхом, отозвавшимся в катакомбах гаражей.

Как раз в это время завибрировал мой сотовый. Хорошо, что я переставила его на беззвучный прием вызова, в здешней мертвой тишине звонок непременно бы привлек внимание тех, кто находился в гараже.

Это был Родион.

– Да? – шепотом спросила я.

Шеф немедленно оценил ситуацию.

– Не можешь говорить? – я подтвердила. – Тогда я быстро. Слушай, – продолжил он. – В компьютере Заречной нет никаких упоминаний о книге, хоть отдаленно напоминающей историю с «Праймом». Она писала детективы, когда работала в агентстве, но ведь ее собственный стиль далек от детектива. Ты уверена, что книга была?

– Шеф, я ни в чем не уверена. Просто предположения. Но может быть и дискета?

Мне неожиданно вспомнился ноутбук в библиотеке Зорина, и он сам, блестящий фиолетовыми очками той ночью.

Мы прервали связь. Внутри гаража кто-то кричал. Я тем временем осторожно осмотрела гараж, стараясь не приближаться к двери – мог быть «глазок» или что-нибудь в этом роде. Гараж был невысоким, так что я без особого труда забралась на крышу. Она была бетонной, но зато меня не было видно. Павлик вскоре вышел, уже без приемника. И очень злой. Вспомнив его безвольное лицо в тот момент, когда он разговаривал с матерью (получается, бабушка Заречной?), я поразилась – передо мной был совсем другой человек. Злой и опасный.

– Сучка! Ты у меня еще попляшешь!

Павлик захлопнул дверь, грохнувшую так, что у меня уши заложило, и ушел, не оглядываясь.

Я выждала минут пятнадцать, чтобы удостовериться, что он не вернется, и мягко спрыгнула на землю.

Повозившись с отмычкой, я открыла дверь. Меня очень интересовал приемник, который Павлик, очевидно, оставил внутри.

Машины в гараже не оказалось. Гараж использовался в качестве дополнительного кладового помещения – банки с солеными огурцами, варенье, верстак, старая одежда, старые велосипеды…

Внутри гаража была непроглядная темнота, но мои глаза быстро к ней привыкли. Я различила выключатель, включила лампочку, висящую на проводе под потолком, закрыла дверь, заперев ее на всякий случай. И только после этого заметила, что крышка подпола, который был внизу, открыта.

Я подошла ближе. Снизу что-то промычали.

Я с забившимся сердцем посмотрела вниз: из темноты на меня смотрели карие глаза Ольги Кашириной.

Разрезав ножом веревки, стягивающие руки девушки, я помогла ей выбраться.

– Урод! – первым делом выругалась она, проплевавшись после тряпки, которой был заткнут ее рот. – Урод! Гад! Козел!