Алька. Вольные хлеба - Алек Владимирович Рейн

кого их не бывает? А надо что-то делать конкретно, где-то хоронить, встретить родственников мужа, готовить поминки. Как успеть, когда голова идёт кругом?

– Оль, буду завтра утром, часам к девяти, нормально? Или надо пораньше?

– Нормально, спасибо.

– Ладно, держись. Всё, до завтра.

Положив трубку, подошёл к стеклянной стенке, за которой веселился народ, постучал по стеклу. Кое-кто повернулся, в том числе Саша. Я сел на диван, дожидаясь, когда он закончит разговор. Сашка вышел, весёлый, разгорячённый алкоголем и беседой, поглядел на меня.

– Чего?

– Оля звонила, Генка Павлушкин умер.

Санёк, ошарашенный известием, сёл на диван.

– Как умер, почему?

– Наверняка так: пришёл, поддавши, разругался вдрызг с Олей, небось, тёща влезла, послал её предположительно на х…, развернулся и пошёл ночевать в гараж. А дальше, что ж? Гараж-то холодный, ночью уже минусовые, задремал, замёрз и спросонья машину включил. Ну и всё, это и в открытом опасно, в закрытом – смерть.

Сашка схватился руками за голову.

– Ёкарный бабай, как так? Генка, бл…ь, ну как же так? Как Оля?

– Ну как, сам понимаешь как. Поеду завтра, поддержу, как смогу.

– Молодец, давай. Я не смогу, дел на завтра бессчётно, расскажешь, как там.

Утром следующего дня я толкнул незапертую дверь в их квартиру. Оля подошла ко мне, я обнял её, она сказала:

– Алик, я же любила его, как же так?

Что я мог ответить? Сели за стол втроём с тёщей, обсудили, что надо сделать сегодня, что завтра. Я спросил:

– А что с кладбищем?

Тёща Генкина рассказала:

– У нас в Балашихе есть муниципальное кладбище, но там сейчас формально уже не хоронят, а неофициально – надо связи иметь. Два варианта: первый – оформлять документы на захоронение на каком-то областном кладбище, оно будет у чёрта на куличиках; второй – здесь, недалеко от нас, есть стихийное кладбище, там уже человек двести захоронено, говорят, что скоро его официально признают. Я уже сходила, место подобрала, но проблема – там два каких-то мужика копают, а мы не знаем, где они живут.

– А лопаты у вас есть?

– Есть.

– Тогда мы завтра с утра приедем, могилку выкопаем.

Потом мы с Олей съездили в морг, затем в похоронное бюро – выбрать гроб, колесили по Балашихе весь день. Последний раз поехал один – на железнодорожный вокзал, встретил Генкиных отца и мать, отвёз их к Оле.

На следующий день около десяти часов утра мы следовали за Генкиной тёщей к месту его вечного покоя. Было нас, близких Генкиных друзей, человек пять-шесть. Я запомнил двоих: Сашу Панова и Игоря Кожевникова. Стихийное кладбище в самом деле было немаленьким, располагалось в смешанном берёзово-сосновом лесу. Могилы располагались хаотично, были разного размера. Идти от дома пришлось минут двадцать. Тёща указала место, переоделись, начали копать. Начали по двое, когда углубились на полметра, стали копать поодиночке – вдвоём не размещались. Копали в хорошем темпе, минут по десять-пятнадцать, потом менялись, тем не менее провозились часов до трёх.

Отдыхая, я стоял, размышлял: наши отцы, а у кого-то и матери, воевали, многие были ранены, контужены, но уцелели. У них была тяжелейшая жизнь и судьба, оттого-то многие из них ушли раньше положенного срока. Отчего же мы так спешим вслед за ними? Моему первому ушедшему в долину теней другу было всего восемнадцать, Сашке Кузьмину – лет двадцать семь, двоюродный брат Григорий тоже погиб до тридцати. Было ещё человек пять неблизких, просто знакомых, и вот Генка, один из самых-самых. Могилу выкопали глубокую, когда дошли где-то до метр семидесяти, на дне появилась вода. Нашли три жердины, отрубили в нужный размер, сверху застелили лапником.

На третий день собрались утром у Олиного дома внизу, поехали в морг, забрали гроб с телом Геннадия, отвезли к дому предпоследней прописки, подняли на их этаж. Не приспособлены лестничные марши наших домов для ношения гробов, с трудом разворачивались, приходилось основательно поднимать гроб в поворотах. Поставили гроб на стол, что-то говорили, прощались. Я поглядел на Олю, понял – пора, сказав:

– Мужчины, – пошёл к гробу. Мужики встали по бокам, и отправились мы с Генкой в последнюю прогулку. Спустились вниз. Подъехать на катафалке к месту его последнего упокоения было невозможно, поэтому мы повторили свою вчерашнюю прогулку уже вместе с Генкой на плечах. Простились в последний раз. Когда гроб опустили на верёвках на подстилку, свозь лапник выступила вода и поднялась почти до края гроба, женщины закричали. Стали спешно забрасывать могилу землёй, все провожающие кинули по традиции по горсти.

На поминках по традиции скинулись вдове, что эти копейки – двое малышей и мать пенсионерка.

Молодец Оля, справилась, всё смогла.

После мы пару раз заезжали навестить Олю с Сашкой Тележниковым. Санька Тележников – молодец, проследил за судьбой её парней, оба поступили при его участии в МВТУ. Парни толковые, в Генку, да и Оля – умница. Поступили сами, но организационное участие никому не вредило.

Не прошло и трёх недель, как меня огрел Тиныч – Игорь Валентинович – тягостным известием – умерла Надежда Тележникова. Надюша, Сашкина жена, была нашим большим другом, семнадцать лет нашей дружбы с Сашкой, семнадцать лет мы дружили семьями.

Надежда – высокая, стройная, красивая и умная женщина. Да, только большая умница могла выносить наши с Генкой неожиданные ночные визиты и бесшабашность. Понимала, может быть, только сердцем, но понимала, что мы не безнадёжны, всё это наносное, уйдёт со взрослением. Всё проходит, и это пройдёт, как было написано на кольце у Соломона, но что-то же остаётся. Осталась теплота воспоминаний, свет её тёплых глаз, добрая память – ничто не проходит.

Хоронили Надю на Преображенском старообрядческом кладбище Москвы. Гроб к могиле несли, став в цепочку, иначе было не пройти по петляющей тропинке к месту захоронения.

Надя давно болела, и конец был ожидаем, но смерть всегда приходит вдруг. Саня ходил почерневший от горя. Поначалу каждый вечер спускался ко мне, выпивали, говорили, чтобы не молчать.

Водка не самый лучший лекарь, а вот работа – это да. Я нырнул в неё, и она потащила как горная река – то есть местами по камушкам.

Стало возникать ощущение, что машина наша молотит вхолостую, но не понимал, за что зацепиться. Всё шло, как всегда, но капитал фирмы не рос, а, по моим прикидкам, должен был возрастать. Попросил у Татьяны систематизировать мне отчёты, но это мало помогло – никак не мог ухватить суть. Вдобавок мешали всякие отвлекающие факторы: позвонил какой-то бандос, требовал встретиться, перетереть, почему у нас задолженность перед Манкентсельмашем.