Нарушители спокойствия (рассказы) - Харлан Эллисон

— Просто так ранг Мастера не дают. Уверяю тебя, Джон, — нет такого травматического барьера, сквозь который я не смог бы хоть что-нибудь нащупать. Хоть обрывок какой-нибудь белиберды. Но здесь — ничего! Совсем ничего!

— Может, дело в тебе? — все так же озабоченно повторил Бластер.

— Проклятье! Да не во мне дело! Пожалуйста! Я могу прочитать тебя. Ты натер правую ногу новыми ботинками и теперь хочешь завалиться на койку, ты… А-а, черт! Да я могу прочитать тебя, могу прочитать капитана на мостике, могу прочитать машинистов внизу — но я не могу прочитать его! Тут будто бьешься о какую-то стеклянную стенку у него в голове. Должно быть если не проникновение, то хотя бы отражение — но он, похоже, совсем непроницаем. Я, понятно, не хотел ничего говорить, пока он не заснул.

— Как думаешь, может, мне стоит малость его дернуть? Просто встряхнуть и предупредить, что нам о его игре известно?

Мудрила махнул рукой, отвергая саму мысль Бластера.

— Ты что? Боже упаси! — Он яростно жестикулировал. — Этому Гундерсону цены нет! Если наломаем с ним дров, нам головы поотрывают!

Притворяясь спящим, Гундерсон лежал на антиперегрузочной койке и слушал их разговор. Вот и еще одно откровение. Порой он подозревал, что отличается от других не только пиротической способностью своего мозга. Ведь если это как бы побочный эффект, то наверняка могут быть и другие отклонения от нормы. Мысли читать он не способен. Так, может, еще одна его особенность непроницаемость для Мудрил?

А вдруг и Бластер против него бессилен?

От всех его бед Гундерсона бы даже это не избавило.

Но так его положение стало бы более прочным, а выбор более независимым.

Был только один способ это проверить. Гундерсон понимал, что инструкции КосмоКома не дадут Бластеру серьезно его отделать. Тем не менее, если положение покажется Бластеру достаточно опасным, он наверняка не поколеблется, скажем, лишить Пиротика руки — прижжет ее так, что она просто исчезнет.

Так или иначе, Бластер представлялся Гундерсону человеком более чем усердным и ответственным. Риск непомерно велик — но проверка отчаянно требовалась.

Итак, был только один способ — и Гундерсон избрал его, впервые за последние тридцать с лишним лет обнаружив в себе поразительную жизненную силу.

Пиротик соскочил с койки и бросился к двери, по дороге столкнув на пол Мудрилу и заехав Бластеру кулаком в челюсть. У ошарашенного столь стремительной и внезапной атакой Бластера возникла непроизвольная мысль — и противоположную переборку окатил выплеск смертоносной энергии. Аж пласталь выгнулась от удара. Этот удар направленным не был, но Гундерсон понимал: стоит Бластеру восстановить душевное равновесие, как всю свою мощь он обрушит на Пиротика.

Вот Гундерсон уже у двери и надавливает ладонью на замок — он подметил, как это, выходя из каюты, делал Бластер. А вот он уже одной ногой за порогом.

Тут-то Бластер и ударил. Переполненный гневом, он потерял всякое чувство ответственности. Этот человечишка осмелился ударить его! Его, квалифицированного псиоида! Не какого-нибудь придурка! Глаза его, казалось, совсем потемнели, а лицо напряглось. Рот вытянулся в оскале — и сила выплеснулась!

Она окружила Гундерсона.

Пиротик ощущал ее жар… видел, как его одежда вспыхивает и прямо на глазах исчезает… чувствовал, как обугливаются кончики его волос… чувствовал в воздухе страшное напряжение пси-энергии.

Но с ним самим ничего не происходило. Он оставался невредим. Неподвластен энергии Бластера. Тогда Гундерсон понял, что бежать уже ни к чему, и вернулся в каюту. Оба псиоида уставились на него с неприкрытым ужасом.

В гиперпространстве почти всегда царила ночь.

Корабль непрерывно проталкивался сквозь болото непроглядной черноты. Металл снаружи, металл внутри — и неизменный ледяной мрак по ту сторону металла. Люди ненавидели гиперпространство. Часто они предпочитали совершать многолетние путешествия в обычном космосе — только бы избежать непостижимой загадочности гиперпространства. В одно мгновение корабль могла окружать кромешная тьма — а в следующий миг он уже пробивался сквозь бездну изменчивых и мерцающих красок лоскутного одеяла. Потом снова мрак — снова свет — крапинки — вспышки — и снова мрак. Все здесь беспрестанно менялось, будто в видениях безумца. Но картины эти не вызывали интереса. Никто не стал бы смотреть на них, как смотрят в калейдоскоп. Ибо там, снаружи, происходило не просто нечто странное и удивительное. Там происходило нечто выходящее за пределы человеческого разумения, за пределы восприятия человеческого глаза. Иллюминаторы были открыты только в служебном отсеке но и на них имелись надежные свинцовые щиты, которые при нажатии кнопки мгновенно опускались и наглухо защелкивались. И ничего тут было не поделать. Люди всегда оставались людьми, а космос был их извечным противником. По доброй воле ни один человек не стал бы вглядываться в бездну гиперпространства.

В служебном отсеке Альф Гундерсон погрузил и взгляд, и мысли в угольную черноту, поглотившую корабль. После того как Пиротик доказал свою неуязвимость для Бластера, ему было позволено разгуливать по всему кораблю. Да и куда он мог деться? Везде его могли обнаружить. А у выходных шлюзов всегда стояли часовые. Так что он как был, так и остался пленником громадного гиперпространственного корабля.