Убить футболиста - Фёдор Раззаков

— Руны — это буквы алфавита, которые в древности применялись скандинавскими и другими германскими народами для культовых и памятных надписей. Согласно легенде, каждая руна, будучи начертана, оказывает свое определенное воздействие: может ускорить события или их замедлить, защитить от какой-нибудь напасти и так далее. Гитлер с большим трепетом относился к оккультным наукам, поэтому его обращение к рунам было не случайным. Однако они же его и погубили. Взяв в качестве своего герба свастику — рунический знак солнца — он развернул ее в обратную сторону, чего делать ни в коем случае нельзя. Витюша прекрасно знает историю, поэтому, если ставит в качестве клейма свастику, всегда сохраняет ее в первоначальном руническом виде.

— Найти Витю Катышева вы мне поможете?

— Без проблем. Тем более что сейчас он целыми днями сидит дома и пытается воспроизвести реплику с одного хитрого немецкого пистолета времен войны. Об эту игрушку сломали голову многие оружейники.

— Что за игрушка? — с нескрываемым интересом спросил Громов.

— Так называемый «пистолет в пряжке». Не слышали? Редкая вещь. Ее придумал в 1942 году немецкий изобретатель Луис Маркус. Представляете, он додумался в пряжку ремня спрятать двуствольный мини-пистолет калибра 7,65. На левой стороне пряжки он разместил два рычажка, при нажатии на которые открывалась крышка и наружу выскакивали стволы. В качестве курков служили две спусковые кнопки на левой внутренней стороне пряжки. Нажал на кнопку — следует выстрел. Причем кнопки работают довольно жестко и случайный выстрел произвести практически невозможно. В сорок третьем году Маркус добился личной аудиенции у Гиммлера и заручился его поддержкой в выпуске партии этих пистолетов. Однако на фронт они так и не попали. В начале сорок четвертого союзники разбомбили заводы фирмы братьев Асманов «Два кольца», на которых они выпускались. На сегодняшний день сохранилось всего лишь три подлинных экземпляра этих «пистолетов в пряжке».

— Неужели с подобным оружием немцы собирались выиграть войну? — удивился Громов.

— Да, вы правы, с практической точки зрения пользы в этой игрушке было не так много. Видимо, и Гиммлер это понимал, потому и санкционировал только ограниченное ее производство. Он понял, что шансов пустить это оружие в ход очень мало. Дело в том, что пистолеты помещались не в настоящую пряжку, а в специальный коробок, имитирующий ее. Поэтому одного взгляда было достаточно, чтобы определить фальшивку. Оставить ее, к примеру, на арестованном могли только по большой глупости. Хотя для стрельбы в упор это оружие было вполне пригодным.

— И что, Катышев пытается воспроизвести этот пистолет в домашних условиях? — спросил Громов.

— Да, есть у него такая идея фикс. Месяца два над ней бьется, но весомых результатов пока не видно. Но Витя парень упертый — не сдается до последнего. Сами в этом убедитесь, когда с ним встретитесь. Вы сюда как добирались: общественным транспортом или на личном?

— На личном.

— Тогда еще проще. Отсюда до Витюши рукой подать. Вот вам бумага и ручка, запишите его домашний адрес.

Раевский оказался прав — «восьмерка» Громова домчалась до дома, в котором проживал Виктор Катышев, буквально за десять минут. Однако возле подъезда сыщика ждало препятствие — на двери стоял металлический замок с кодом, который он, естественно, не знал. Для любого приезжего эта преграда была бы труднопреодолимой, но только не для москвича, прекрасно знающего все секреты подобных дверей. С тех пор как кодовые замки стали устанавливать в столичных подъездах, всегда находился кто-нибудь из жителей, страдающий обширным склерозом, который в первый же день установки замка гвоздем выцарапывал заветные цифры кода в каком-нибудь углу двери. Вот и этот подъезд ничем не отличался от большинства других. Быстро отыскав на двери искомые цифры, Громов набрал их и спокойно вошел в подъезд.

Раскуроченные почтовые ящики и расписанные мелом стены, которые встретили его на первом этаже, ясно указывали на то, что установка кодового замка была явно запоздавшим актом со стороны местного домоуправления. Не лучшим образом выглядел и лифт, в котором царил полумрак, так любимый маньяками, и пахло мочой. С трудом отыскав на щитке нужную кнопку, Громов чуть ли не с замиранием сердца отправился в путь на седьмой этаж. Дурные предчувствия его не обманули. Проехав от силы этажа три, лифт внезапно загудел и остановился. Громов бросился к щитку, нашел на нем кнопку диспетчера и принялся что есть силы давить на нее. Но все было напрасно — миниатюрный громкоговоритель, вмонтированный в щиток, хранил молчание. Чертыхаясь и проклиная все на свете, Громов что есть силы забарабанил по двери лифта. Он стучал минуты две, уже и здесь отчаялся добиться успеха, но ему повезло. Примерно на уровне своей головы он услышал чьи-то шаги, после чего хорошо поставленный женский голос его спросил:

— Зачем же так шуметь? Вы весь дом переполошили.

— Извините за беспокойство, дамочка, но мне необходимо отсюда выйти, — стараясь, чтобы его голос звучал как можно спокойнее, ответил Громов. — Вас не затруднит позвонить по телефону в диспетчерскую.

Громов был хорошим психологом и сразу определил в женщине активную общественницу, у которой дома наверняка записаны все телефоны коммунальных служб. И он не ошибся.

— Хорошо, я позвоню. Только я не уверена, что это принесет быстрые результаты. У нас три дня назад девушка с восьмого этажа целый час лифтера ждала.

— А вы скажите, что в лифте застрял народный депутат Безыменский. И если они через десять минут меня отсюда не вытащат, у них будут крупные неприятности.

Громов знал, что говорил. При нынешнем всеобщем пофигизме и нелюбви к правоохранительным органам, назовись он милиционером, ему однозначно пришлось бы куковать здесь до скончания века. Поэтому он выбрал самую беспроигрышную визитную карточку — хотя народных депутатов у нас тоже не любят, но их хотя бы боятся.

Пока дамочка ходила звонить, Громов попытался скоротать время в размышлениях. Но как он ни пытался сосредоточиться на чем-то одном, ему это не удавалось. Тесная, полутемная, да еще вонючая кабина лифта была не самым удобным местом для подобного времяпрепровождения. «А вот Штирлиц бы смог», — подвел грустный итог под своими размышлениями Громов.

Время шло, а никаких проявлений активности со стороны домоуправления не замечалось. «Однако это свинство», — подумал Громов, когда стрелка на его часах пересекла десятиминутный рубеж ожидания. Но не успел он поднять голову от циферблата, как наверху вновь послышались чьи-то шаги. На этот раз это была не дамочка. Пьяный мужской голос спросил:

— Эй, в лифте! Как дела?

— Пока не родила, — ответил сыщик. — Ты кто такой?

— Лифтер я, Гена.

— Значит, так, Гена, — придавая своему голосу начальственный тон, произнес Громов. — Если через две минуты я отсюда не выйду, ты больше не лифтер. Ты просто Гена. Понял?

— Дык как не понять. Сей момент.

Каблуки лифтера застучали по лестнице, после чего на площадке вновь наступила тишина. Но длилась она недолго. Минуты через две в лифте что-то щелкнуло и кабина плавно тронулась верх. На одном из этажей она остановилась, и двери наконец открылись. Не желая больше искушать судьбу, Громов вышел на площадку. И тут же столкнулся с мужиком в синей спецовке. Судя по всему, это и был лифтер Гена, причем пьяный вдрызг. Глядя на Громова своими маленькими поросячьими глазками, он внезапно произнес:

— Депутат, дай на бутылку.

И тут терпению сыщика наступил конец. Злость, которая накопилась в нем за время его пребывания в полутемной и вонючей кабине лифта, вырвалась наружу. Выхватив из кобуры, прилаженной под мышкой, свой табельный «Макаров», Громов сунул его под нос лифтеру и сквозь зубы процедил:

— Значит, так, Гена. Быстро лег на пол и десять раз отжался. Ну!

Лифтер, у которого и без того куцее мировоззрение теперь сузилось до размера дула пистолета, упал на четвереньки и принялся отжиматься. Однако уже на пятом жиме его хилые ручонки задрожали, а задница начала провисать. Но Громов был неумолим:

— Я сказал — десять раз.

Ценой неимоверных усилий лифтер все же выжал положенное число жимов, после чего сел на пол и прислонился спиной к холодной стене. Было видно, что хмель из него улетучился бесповоротно. Громов присел на корточки перед лифтером и, все еще играя перед его носом пистолетом, сказал:

— Слушай меня внимательно, Гена. Я в течение месяца буду захаживать в эти края. Так вот, если я узнаю, что в каком-то из подотчетных тебе домов не работает лифт, — ты будешь отжиматься вечно. Уразумел?

Обессиленный Гена молча кивнул головой.

Разобравшись с лифтером, Громов, все еще возбужденный от пережитого приключения, пешком поднялся на нужный этаж. Подойдя к обитой коричневым дерматином двери под номером 72, он прислушался. Из-за двери доносилась приглушенная музыка, в которой легко угадывалась известная композиция Стиви Уандера «I just called to say i love you» в исполнении автора. В аудиоколлекции Громова эта композиция занимала особое место и звучала каждый раз, когда его холостяцкое жилище посещала дама. «Неужто и Витя Катышев, вместо того чтобы корпеть над пистолетом в пряжке, проводит время с какой-то девицей?» — подумал Громов и надавил на звонок.