Минуя границы. Писатели из Восточной и Западной Германии вспоминают - Марсель Байер

— Привет… — Рубен говорит именно тем тоном, которого я боялась услышать. Прежде чем я успеваю ответить, он начинает ругаться: «Мерзавцы! Снова затягивают! Говорят, что должны сначала проверить, соответствует ли моя будущая деятельность в ООН духу социализма…»

— Папа! Мы тебя так ждали! — Даниэль перебивает отца и бросается ему на шею. Чтобы поймать сына, Рубен выпускает из рук все вещи. На пол летят папка с документами и пакет с обувной коробкой. Я останавливаю на ней удивленный взгляд. Рубен его тут же замечает.

— Поезд ушел у меня из-под носа, а до следующего оставалось больше часа. Вот я и решил не тратить время зря и купил себе ботинки. Коричневые, кожаные. Сейчас покажу.

Я не знаю, плакать или смеяться. Видимо, у меня не получается скрыть негодование, потому что Рубен ставит Даниэля на пол, подходит ко мне и обнимает.

— Ну что ты, Селия, не хватало еще, чтобы ты из-за этих идиотов переживала. Я уже позлился за нас обоих.

Постепенно раздражение проходит. Я кладу голову Рубену на плечо. Его пальто промокло и пахнет немного затхло. Надо его проветрить. Рубен прижимает меня к себе и тихо произносит:

— Им меня не сломить! Я от них не отстану, пока не дадут мне эту проклятую бумажонку.

Обычно я настроена оптимистичней Рубена, но сейчас мне кажется, что нам никогда не удастся выбраться из этой страны, в которой бананы продают чуть ли не по рецепту.

Я выхожу из автобуса в Эверсхагене, перехожу улицу Бертольта Брехта и бреду домой. Страшно устала. В нескольких метрах от меня идет пожилой господин с авоськами. Больше на улице никого нет. Ни играющих детей, ни бродячих собак, ни курящих и беседующих мужчин. Разделенный на сотни жилых ячеек улей, за которым солнце укладывается спать, не подает никаких признаков жизни. Мне плохо. Я работаю в поликлинике. С каждым днем мне все труднее ходить на работу. С одной стороны, я рада, что могу работать по специальности и что меня, в отличие от многих других, не отправили на производство. Но с другой, я не могу сказать, что хожу на работу с удовольствием. На самом деле каждый день, когда звонит будильник, я хочу только одного: натянуть одеяло на голову и спать, спать, спать… Для большинства немцев мы чужаки, бюро следит за каждым нашим шагом, и вообще в ГДР все живут, как на острове. Вчера во время обеденного перерыва коллега спросил меня: «Неужели в Чили было хуже, чем здесь? По крайней мере, у вас были паспорта и можно было выехать. Нам и этого не разрешают». Что я могла на это ответить?

В задумчивости я поднимаюсь по лестнице на третий этаж. Только войдя в квартиру, вспоминаю, что Рубен сегодня хотел снова попытать счастья в Берлине. Сердцебиение учащается. Я зову Рубена и Даниэля, но никто не отвечает. Это хороший знак или плохой? Решаю сначала принять душ. Дверь в гостиную открыта, и по дороге в ванную я краем глаза замечаю, что на столе лежит листок бумаги. Мигом подскакиваю к столу, хватаю письмо с портретом Альенде и принимаюсь читать:

OFICINA CHILE ANTIFASCISTA

1157 Берлин — Эгингардштрассе 5 —

тел. [phone]

В окружное управление Народной полиции ГДР в Ростоке Исх.№ 41/75 7.4.1975

ХОДАТАЙСТВО

Сим Бюро Chile Antifascista по просьбе заинтересованного лица подтверждает, что чилийский гражданин

Рубен Матиас Тейлор Кальдерон

род. 30.10.1941 в г. Вальпараисо (Чили)

вид на жительство в ГДР № 157 588

чилийский заграничный паспорт № 1029,

выдан 3.12.1973

и его супруга

Селия Эльвира Бекер Ольц

род. 27.2.1944 в г. Вальдивия (Чили)

вид на жительство в ГДР № 157 588

чилийский заграничный паспорт № 1031,

выдан 3.12.1973

а также сын супругов Даниэль

Матиас Тейлор Бекер,

род. 7.1.1968 в Сантьяго,

чилийский заграничный паспорт № 1028,

проживающие по адресу

г. Росток, ул. Карла Линнея 5,

подают запрос на выездную визу ГДР с ведома и согласия Бюро Chile Antifascista.

Семья намеревается покинуть ГДР в конце мая 1975 года, с целью отъезда в Мексику, где господин Тейлор приступит к профессиональной деятельности в одном из органов Организации Объединенных Наций, а именно в Фонде народонаселения, штаб-квартира которого находится в г. Мехико.

Просим Вас оказать содействие в выдаче выездной визы.

Е… Б… В… С…

Генеральный секретарь Секретарь по оргработе

Я сажусь на диван, но тут же встаю, беру в руки документ и сажусь обратно. Перечитываю: «Семья намеревается покинуть ГДР в конце мая…» Меньше чем через два месяца мы сможем двинуться дальше. Я снова вскакиваю, выхожу на балкон и вдыхаю вечерний воздух. Ветер дует со стороны моря. Приятный бриз. Вообще-то хорошо жить рядом с берегом. Возможно, при других обстоятельствах мне бы тут даже понравилось. Я чувствую, как ко мне возвращаются жизненные силы — усталость, которая не отпускала меня несколько месяцев, как рукой сняло. Иду на кухню посмотреть, из чего можно приготовить праздничный ужин. Жидкий томатный суп, который Рубен обычно заказывает в ресторане «Митропа», пока ждет поезда, наверняка не сможет надолго утолить его голод.

* * *

С тех пор как Селия узнала, что в конце мая мы уезжаем, ее словно подменили. Сегодня утром я видел, как они с Даниэлем прыгали по гостиной — кто быстрее. Я сижу за обеденным столом и разбираю наши документы. Шесть недель назад я в очередной раз поехал в район Карлсхорст, и мне наконец удалось пробиться к чиновнику, который понимал идею социализма несколько шире своих коллег. Изучив мою переписку с мексиканским отделением Программы развития ООН, он пришел к выводу, что моя деятельность пойдет на пользу эксплуатируемому классу Мексики. И что на месте, в Латинской Америке, я смогу внести больший вклад, чем в ГДР. Следовательно, он с чистой совестью мог ходатайствовать за мой отъезд и — что еще важнее — обосновать его в глазах остальных чилийских товарищей. Именно на это я и рассчитывал. Подумать только: чего я только не делал, чтобы получить эту бумажку. Что ж, по крайней мере, я добился своего законным путем. В отличие от одного коллеги, который пошел на риск и достал под дельные паспорта, а потом, чтобы получить разрешение на выезд, все равно задействовал связи. Но вот я держу ходатайство в руках и совсем не чувствую удивления. Скорее, воспринимаю это как закономерное следствие всех наших усилий. Еще три недели. Я уже подал заявление об уходе. Прежде чем положить сделанный Беатой немецкий перевод заявления к остальным бумагам, решаю еще раз его просмотреть:

Уважаемый профессор М.!

В связи с моим переездом в Мехико с целью приступить там к выполнению нового задания, я вынужден просить Вас с 30 мая 1975 года освободить меня от обязанностей научного сотрудника, которые я выполнял с 1974 года. Работать с Вами и Вашим коллективом было для меня большой честью. Под Вашим чутким руководством, а также при Вашей поддержке я получил возможность продолжить свое образование и углубить знания по нашей специальности.

Прошу Вас передать мою благодарность дирекции отдела медицины и руководству Ростокского университета за радушный прием, который помог мне почувствовать себя частью коллектива Института гигиены. Особую признательность хотелось бы выразить всем сотрудникам кафедры социальной гигиены, которые ежедневно принимают деятельное участие в чилийском вопросе. На их поддержку и дружбу я всегда мог рассчитывать. Кроме того, я бы хотел поблагодарить профсоюзный комитет, который счел возможным принять меня в свои ряды.

В заключение, господин профессор, хочу заверить Вас в своем желании и впредь по мере сил участвовать в развитии института, который в течение года был мне домом.

Разрешите еще раз выразить Вам свое глубочайшее уважение и признательность,

Искренне ваш,

Рубен Тейлор (подпись) Перевод с подлинным верен Р, 6.5.1975 Б. М.

Когда я в кабинете профессора М. показал ему свое письмо, он только бегло пробежал его глазами и добродушно посмотрел на меня через свои очки в толстой черной оправе. Он пожелал мне всего хорошего и спокойно, по-отечески дал понять, что рад за меня. Я почувствовал, что он полностью одобряет мой поступок. Возможно, он даже начал удивляться, почему я тут так надолго задержался. После нашего разговора прошло две недели, прежде чем мне вручили соглашение о прекращении трудовых отношений. В нем причина увольнения была названа предельно просто: «Переезд».

Сейчас полседьмого утра. Луч солнца пробивается сквозь оранжево-зеленые узорчатые занавески и отбрасывает на стену круглые тени. Селия тихонько похрапывает и издает едва слышный щелкающий звук, с каким лопаются мыльные пузыри. Я поворачиваюсь к ней и глажу мягкий круглый кончик ее маленького носа.