Тревожная командировка - Сергей Устюгов

шестьдесят в диаметре.

Мы отошли от загона метров на триста, и я решил здесь обосноваться. Место было подходящее. Рядом стояли три большие ели. Они образовывали своеобразный шатер, и под ним можно было спокойно ночевать и скрываться от дождя.

Ну ничего, несколько дней мы пробьемся. Я думаю, что Шура или вышлет денег, или приедет сама. Хотя мелькала мысль, что я бы на ее месте приехал. Все-таки она терпеливая женщина, не зря ее поставили старшей. Она прекрасно видела, что со мной все время что-то происходит. Про таких моя мама говорила, что мозги вроде бы есть, а человек пользоваться ими не умеет.

Я за последнее время уже начал думать, все что случается со мной, это не зря. Если бы мне стали рассказывать такое, то я бы наверно, сразу сказал, что это испытание или обучение идет. Но это со стороны если смотреть, а если это с тобой происходит, то совсем по-другому воспринимаешь.

Пора бы отдохнуть от учебы, расслабиться. Но ничего, выполню задание, поеду отдыхать далеко-далеко. Так чтобы никого не видеть. Буду сидеть вечерами на берегу океана в кафешке, пить что-нибудь расслабляющее, смотреть на волны и вспоминать эту командировку.

Запахло гречневой кашей. Я никак не думал, что нас могут обнаружить местные. Мы же в лесу. Но когда я стал вываливать тушенку в кашу, то откуда-то появилась группа ребят лет четырнадцати-пятнадцати.

Они подошли и присели. Двое закурили. Один постарше спросил, — а ты что тут делаешь?

Мой пес заворчал, но я его успокоил, похлопал по загривку.

— А зачем ты спрашиваешь? — отозвался я.

— Ты сильно-то не заедайся. А то… — парень даже отодвинулся от костра. Он смотрел на пса, тот внимательно наблюдал за ребятами.

— Ты что из этих, староверов?

Я неопределенно развел руками, понимайте, как хотите.

— Ты это, не балуй тут, — сказал старший парень, и они удалились, поглядывая на моего пса.

Да. Нужно уходить подальше от поселка. Хотя кто его знает. Вот получу ответ, может быть, приедет Шура. Тогда нужно будет ее ждать. Мне нужно быть осторожным. Ребята скорее всего никому не скажут, хотя кто его знает.

Мы сидели у костра и молчали, собственно, молчал я, а пес просто лежал рядом, иногда он поглядывал на меня, словно спрашивал, — а что дальше?

Я стал собираться и подошел к тому месту, где сидели ребята и увидел окурок сигареты. Подумалось — утащили у отцов, откуда у ребят деньги. Носком ботинка хотел отшвырнуть окурок, но остановился. Поднял его и рассмотрел.

Зрение мое расфокусировалось и пошли картинки. Мужчина, руки в наколках, сидит за столом и пьет что-то коричневое из стакана. Картинка сменилась. Этот же мужчина сидит на табуретке в комнате. За столом сидит другой мужчина в костюме и что-то пишет на бумаге. Потом подзывает мужчину с наколками и показывает на лист бумаги. Тот медлит секунду и подписывает бумагу. На секунду лист приближается, и я вижу — согласен добровольно сотрудничать Тимофей Краскин, и подпись мужчины с наколками. Картинки медленно гаснут. Зрение возвращается, и я выкидываю окурок.

Так вот кто папаша старшего парня. Уголовник, к тому же стукач. Такие, как он докладывают обо всем, что случается в их среде.

— Вот, так, пес! Никуда мы отсюда не пойдем, — я сказал это и подумал, — а что если парень расскажет все всему отцу? Нет, он этого не сделает. Ему потом не жить в этом поселке. Конечно, шок будет, но что делать. Пусть думает на будущее, выбирать ли такую дорогу, как у отца.

Пес смотрел на меня, и как будто понимал. Он покосился на рюкзак, изрядно потрепанный стаей собак, но я сказал, — нет. Это до вечера. Потом я повесил рюкзак повыше на дерево. Снял кастрюлю с костра, вывалил половину псу, а сам устроился на поваленном дереве. Мы хорошо покушали. И решили подремать. А что оставалось делать.

Начали кусать комары. Лес же. Вот хорошо псу, шкура такая толстая, что и даже овод не прокусит. Пришлось достать средство. Помазался им так, что пес сразу отодвинулся на три метра, и посмотрел на меня, что я еще придумаю. Запах был, конечно, сильный, но комары больше не то, что не кусали, они даже не подлетали.

Я навалился на ствол березы и задремал. И снилось мне, что нахожусь я у какого-то ручья и никак не могу попить. Только наклоняюсь к воде, она исчезает. И так несколько раз. И что-то толкнуло меня посмотреть на камешек, который лежал у ручья. Я взял его в руки и увидел … скалы, лес и группу охотников. Они были одеты в звериные шкуры и несли жердь. А на этой жерди за руки и ноги, был привязан человек. Голова его моталась из стороны в сторону. Картинка стала ближе, и я увидел лицо инструктора с курса. Потом все погасло, и я очнулся.

Пес тихонько зарычал. И было от чего. Снова приближалась та компания парней. Впереди шел старший.

Они подошли и старший сказал, — парень. Давай деньги, шмотки и вали отсюда. Я встал. Они отодвинулись, и трое из них достали самодельные ножи. Дело принимало опасный поворот.

— Ребята, может разойдемся миром. Спокойно, без напряжения, — я старался говорить не торопясь. Сам же оценивал ситуацию. Пес уже стоял около меня и тоже видимо выбирал на кого будет нападать.

— Ты не понял, что ли! — повысил голос старший парень.

Обычно перед дракой у меня всегда бывает мандраж, который сразу проходит, как только драка начинается. А тут я совершенно спокоен. Что-то во мне сильно изменилось за это время.

— Вот. Забирайте рюкзак, — говорю я и успокаиваю пса. Потом снимаю рюкзак с ветки и кидаю его одному из парней. Они начинают улыбаться. — Получилось! Наверняка мандражировали, а тут сам отдал все.

— А ты, — я показал на старшего, — подойди. Хочу чего-то сказать.

Тот, вижу засомневался. — Да не бойся. Я просто пару слов скажу. И, кроме того, я все уже отдал. Вот только деньги осталось отдать, — я сказал это даже немного просительно.

Парень посмотрел на всех и подошел ко мне, и встал на расстоянии шага от меня. В руке он держал нож, повернутый ко мне.

— Слушай, я чего хочу сказать, — начал я, — вот, о твоем бате хочу поговорить.

— А чего про него говорить? Если узнает про тебя, зароет здесь и все, — парень явно бахвалился перед друзьями.

— Давай отойдем. Наедине хочу кое-что сказать, — проговорил я.

Парень глянул на друзей и кивнул. Ему казалось — все, я сломлен. И