Жестокий герой (СИ) - Ангелос Валерия

- Почему же, - Арес отходит от меня и опять закуривает. - Харизма, Бывают такие люди.

Точно. Ты. Ужасно похож. Внешне совсем другой, но будто из одной породы выкован. Ненавижу таких. Не выношу, А к тебе - дьявольская тяга.

- Я перестала удивляться. Что девчонки, что мальчишки - все мечтали про такого папу, Говорили, мне повезло. А уж как женщины смотрели на мою маму. Тогда я ещё не все понимала, но улавливала их чувства. От легкого недоумения до открытой злобы. Они вились вокруг отца. Пытались услужить. Завязать с ним беседу. Кто-то подарки дарил. Ну пробовал. Отец ловко их отшивал. Он хранил верность маме. И если честно, это была его единственная положительная черта.

Замолкаю. Сжимаю кулаки. Напрасно стараюсь выровнять сбитое дыхание,

- Он поднимал на вас руку? - спрашивает Арес.

- Что? - рефлекторно вздрагиваю. — Нет, конечно. Отец бы никогда не ударил женщину или ребёнка. Но он поступал хуже. Гораздо хуже.

Закусываю нижнюю губу до крови.

- Это трудно объяснить. Он не кричал. Вообще не помню, чтобы он повышал голос. Но говорил очень... внушительно. Тиран. Деспот. Наверное, при этих словах воображение рисует другую картину. Открытую агрессию. Ярость. Но отец поступал иначе. Достаточно было его взгляда - и я сразу понимала, что совершила ужасную ошибку. Никаких воплей. Никаких ругательств. Он даже не спорил. Просто выражался таким тоном, от которого мороз пробегал под кожей и хотелось спрятаться под кровать. Он давил. Морально. Без тени физического насилия. Держал нас в кулаке. Мама боялась ему возразить. Только один раз она решилась спорить, И дорого за тот бунт заплатила.

- Что произошло?

- Отец забрал то, о чем они спорили, - грудь сдавливает. - Уничтожил конфликт. Он решал проблемы жестко. Рубил. Чужое мнение для него не существовало. Только его. Единственно верное.

Арес курит. Клубы дыма действуют на меня успокаивающе. Мужчина подвигает стул ближе и усаживается напротив, практически вплотную. Ненавистный запах табака становится удивительно приятным. Боль утихает внутри.

- Отец устанавливал четкие правила. Границы, которые нельзя нарушать, В доме должна быть стерильная чистота. Абсолютный порядок. До абсурда.

Криво усмехаюсь. Столько лет прошло, а воспоминания живы.

- Каждая вещь на своём месте. Определенный порядок, в котором нужно развешивать полотенца. Допустимые цвета в интерьере.

- Это как? - Арес изумлённо выгибает брови.

- Некоторые цвета не должны были присутствовать в нашем доме. Они действовали на отца раздражающе.

- Странный загон.

- Когда он находился дома, мама готовила ему завтрак, обед и ужин из нескольких блюд. Причём она никогда не готовила заранее. Всегда свежее. Сразу. Ничего разогретого или приготовленного впрок.

- Напряг.

- Она привыкла. Ко всему. Раскладывать вещи по четко оговорённой схеме, по цветам и фасонам. Развешивать проклятые полотенца. Для лица, для рук, для ног, для тела. И чтоб ровная линия. Никаких перекосов. Каждый день стирка. Уборка дважды. Утром и вечером. Полы должны сверкать. Если где-то вдруг обнаружится пылинка, лучше сразу бежать,

- Занудство какое-то, — кривится Арес, - Долго он вас муштровал?

- Всю жизнь, — истерически посмеиваюсь. - У него и солдаты по струнке ходили. И мы. И ты не представляешь, что могло быть, если приготовленное мамой блюдо ему не нравилось. Я не выдерживала. Говорила, папа, это моя вина, Я маме помешала. Или же пыталась убедить его, что готовила сама. А он просто смотрел и улыбался. Заставлял душу уходить в пятки. Потом к маме коротко обращался, бросал нечто вроде «зачем ты учишь ее лгать?»

- Тяжелый случай.

- Лучше бы он орал. Честно. Или бил. Но он без этого давил так, что я чувствовала себя в клетке. Никаких встреч с подругами после школы. Никаких друзей. Парни вообще на пушечный выстрел ко мне не должны подходить. А когда отец уезжал, мама тоже боялась меня отпускать. В школу за руку отводила. От первого до последнего класса. Туда и обратно. Тотальный контроль. Янис кем не могла общаться. Запрещалось созваниваться по телефону. Никаких близких контактов. Вообще. Дом. Учеба. Этого вполне хватит.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

- И ты терпела?

- Я не знала, как можно иначе. Понимала, что есть другая жизнь. Но считала, это не для меня. Я боялась нарушить правила. Боялась ослушаться. Отец ничего не разрешал. Понимаешь? Никаких интересов кроме учебы и спорта. Музыку слушать нельзя. Кино под запретом. Иногда допускалось посмотреть что-то или послушать, но только в его компании. Книги он тщательно отбирал. Был круче любой цензуры. Сделал список разрешённой литературы. Полный вакуум вокруг. Любое действие под строгим контролем.

- Да так и чокнуться можно, - хмуро бросает Арес.

- Да, - невесело улыбаюсь. - Или сорваться к чертям.

Разжимаю кулаки и снова сжимаю. Перевожу дыхание.

- Отец погиб. Его группу подставили. Отправили на убой как пушечное мясо. Он должен был остаться в штабе. Но в последний момент передумал. Операция засекречена. Тело доставили домой в закрытом гробу.

Я закрываю глаза. Почти не дышу.

- Ты спрашивал про Генерала. Он... служил вместе с моим папой. Чудом выжил в той мясорубке, где все погибли. Мой отец его спас ценой собственной жизни.

Сдавленно всхлипываю.

- Герой же. Герой. Понимаешь?

Я открываю глаза и смотрю прямо на Ареса.

- Генерал взял такую кличку в честь моего отца. Благодарность. Дань прошлому.

- Это совпадает с легендой, которую слышал я.

- Что за легенда?

- Генерал служил верой и правдой своей родине, но когда его круто подставили, решил мстить. Жестоко и кроваво.

- Это правда, - киваю. — Но отец бы такого не одобрил. Он был правильным. Патологически правильным. Добрым. Только это была какая-то больная доброта. Извращенная. Отец поступал жестко, но... мораль всегда была для него превыше всего.

- Ты серьезно?

- Для всех его запретов находились разумные причины. Например, отец считал, что западные фильмы растлевают сознание. Как и музыка. И нечего девушке до восемнадцати лет встречаться с парнями. Неприлично это. Он собирался сам выбрать мне будущего мужа.

Арес делает очередную затяжку. Дым затуманивает мое сознание. Дрожь сотрясает тело.

- Отцу бы не понравилось, что Генерал взял прозвище в честь него. И он бы точно не поддержал терроризм. Ни в какой форме. Думаю, отец бы выследил Генерала и убил. Лично.

Я нервно облизываю губы. Вжимаюсь в спинку стула. Переплетаю пальцы, сцепляю в замок.

- Ладно. Это уже не так важно, - рвано выдыхаю. - Все началось после смерти отца. Я почувствовала свободу и сорвалась. Пустилась во все тяжкие. Понимаешь, я... я сама виновата в том, что со мной произошло.

Глава 28

Отца хоронили в закрытом гробу. Со всеми полагающимися почестями. Маме выплатили какую-то безумную компенсацию после его смерти, но ей было наплевать на деньги. Она рыдала днем и ночью, не могла успокоиться. Она любила моего папу настолько сильно, что жить без него не хотела. И если бы не я, точно не сумела бы взять себя в руки, не обнаружила бы никакого смысла в дальнейшем существовании. А потом приехал Генерал. Через месяц после церемонии. Мне тогда как раз исполнилась шестнадцать лет. Я активно готовилась к экзаменам, так и отвлекалась. Погрузилась в учебу с головой. Практически не отрывалась от книг и тетрадей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я помню ту ночь. Очень четко. Дверь открылась. Будто сама собой. Без стука. Мрачная фигура возникла в коридоре. Мама мигом подскочила с дивана, где задремала. Я отвела взгляд от учебника. Мы обе вздрогнули. Одновременно. Разглядывали гостя, который застыл на пороге.

Генерал рассказал нам правду. Про секретную операцию, про подставу, организованную высшими военными чинами. Отец стал случайной жертвой. Вообще не должен был пострадать. Его ценили. Берегли. Но вышло то, что вышло. Все его ребята погибли. И он покинул мир вместе с ними. Только Генерал остался.