Наши фиолетовые братья - Евгений Прошкин

– Короче! – заорал командующий. – Ты, крыса тыловая, толком можешь объяснить, в чем дело?!

– А в том, господин маршал, что помидоров этих в корзинке… ну, их там не сорок четыре, а…

– Сорок три? – вновь предположил Семен Гаврилович и вновь ошибся.

– Не-е! Наоборот…

– Что значит наоборот? А?! Как это, интересно узнать, стало наоборот?! Ты мне дурака не валяй, Калашников!

– Сорок пять, – вкрадчиво произнес майор. Голос его при этом сорвался – либо от горя, либо от счастья, по телефону понять было невозможно.

– Как сорок пять?! – Страшный недоверчиво прищурился, хотя необходимости в этом не было: тот, кому он выражал таким образом недоверие, находился на расстоянии многих парсеков и мимического намека все равно не уловил. – Откуда неучтенный помидор?!

– Да не помидор, господин маршал, в том-то и беда… – вздохнул в динамике Калашников. – Там… там, господин маршал, это… там еще яблочко лежит. Вот.

– Где?..

– В корзинке, – пояснил абонент. – Которую вы жене на да…

– Какая еще корзинка?!! – взорвался Страшный. – Ты что мне мозги диссамблируешь, рыба?! Ты что, насекомое, меня в две шеренги строишь?! Говори по-человечески!!

– Э-э… по-человечески нельзя, господин маршал, канал-то у нас открытый.

– Да, – согласился он, успокаиваясь. – Тогда перезвони мне на флагман, я там буду через полчаса.

– Через полчаса тоже затруднительно… – Майор помялся. – Яблочко это пока спокойно лежит… да, лежит себе на донышке… Только оно ведь и куснуть может. Яблочко – оно такое… Очень непонятное яблочко, – подытожил он.

– Это в каком же смысле – куснуть? Это мы его кусать должны!

– Да кое-кто уж пробовал, – посетовал Калашников.

– И что?.. Что?! Говори, мясо! – занервничал Страшный. – Говори сейчас же!

– Четверо. Отравились насмерть. Так, господин маршал, отравились, что им и капельницу воткнуть некуда. Фатак… то есть фата… то есть в фате, – быстро поправился майор, – в фате, значит, одна невеста была… И с нею еще три свидетеля. Все и отравились…

– Ничего не понимаю. У вас там свадьба, что ли?

– Невеста носила фамилию Дилон, – кротко пояснил абонент.

– Это девичья? – осведомился Страшный, но тут же догадался: – А, Дилон? Он мертв? Тьфу, мертва… Ну-ка подробней!

– Подробней, господин маршал, совсем неказисто выйдет, – предупредил Калашников. – Но я попытаюсь… Пошла, значит, наша невеста прогуляться, – умиротворенно произнес он. – Прогуляться, значит, помидорчики пощупать, комариков заодно отогнать… У нас же тут комариков – тьма тьмущая, вы это знаете. Ну вот, значит, шла она себе шла… Между помидоров пролезть хотела, чтоб весь рой сразу и прищучить… И с нею три свидетеля, а как же! Идут, фату ей поддерживают. Ровненько так за ней идут, но чтобы только в форсажный след не угодить. Вы ведь знаете, какой у нашей невесты форсаж бывает. Если куда заторопится – сзади лучше не соваться, так тебя обдаст, что ты уже и не жених, и не невеста, а черт тебя разберет, кто ты… В лучшем случае, это если кепку на глаза надвинуть успеешь, – тогда, может, в мальчики-амуры еще сгодишься…

– Амуры?.. – переспросил Страшный.

– Ну да, маленькие такие, румяные и бестолковые… У них еще вместо…

– Не надо мне этих амуров, – прервал его маршал. – Ближе к теме!

– Да уж ближе некуда. Хотела невеста протиснуться между двумя помидорами… Там, где как раз третьего не хватало… Ну и… притронулась она к волшебному яблочку…

– Так оно уже и волшебное? – удивился Страшный.

– А то как же! Оно же невидимое. Потому в корзинке и скрывалось. Корзинка-то уж пять лет нам служит, и за все пять лет никто этого яблока не приметил. Оно, может быть, печеное или, например…

– Все, все, хватит! – Семен Гаврилович, замученный фруктовыми и овощными метафорами майора, уже потерял способность соображать. – Скажи мне по-простому, Калашников, что вы там обнаружили?

– По-простому нельзя, – ответил абонент, как показалось Страшному, с явным глумлением. – Яблочко, господин маршал… Размеры его пока неизвестны, но они сравнимы с размерами известных вам помидоров. Ну, может быть, на четверть или на треть поменьше. Масса… установить ее не удается, но она где-то того же порядка. Главное – увидеть это яблоко можно только через старые очки…

– Старые очки… – тупо повторил Семен Гаврилович. Кажется, майор предлагал новый ребус, еще краше прежнего.

– Да, старые. Ста-аренькие такие очочки, господин маршал. Их разве что наши бабушки носили, да и то в глубоком детстве… Сейчас-то уж ими не пользуется никто, а так, чтоб совсем без очков разглядеть – вы же знаете, какая в нашей корзинке темень. Лампочка у нас, конечно, большая, но яблоко она не освещает почему-то…

– Какая еще лампочка?! – простонал Страшный.

– Та, что днем горит, а ночью гаснет, – дал подсказку Калашников, впрочем, недостаточно определенную.

– Кто ж ее выключает? – озадачился командующий.

– А никто. Вернее, она вообще не выключается, но все помидоры устроены таким образом, что ночью они поворачиваются к ней хвостиками. А кроме того, у всех порядочных помидоров смещен угол наклона оси, и поэтому они то нагреваются, то остывают… – блеснул начальник ИО своими научными познаниями, правда, Страшный не понял, в какой именно области.

– Это, наверно, чтобы они дольше хранились… – пробормотал он, почесывая затылок. – Что же там у вас за лампочка?.. Вроде как «Висит груша, нельзя скушать»?

– Груша?.. – теперь пришлось озадачиться Калашникову. – Нет, господин маршал! Здесь скорее так: «Без окон, без дверей, полна горница людей»!

– Каких еще людей?! – взревел Страшный. – Ты меня убиваешь! Слышишь, ты?! Прекрати немедленно!

– Ну это же так просто! – устыдил его собеседник. – Наше неучтенное яблоко похоже на огурец. В котором полна… эта самая… людей. То есть он… то есть оно… оно как бы по своим характеристикам – вроде и помидорчик… но скорее – все-таки огурчик…

– А увидеть его можно только в старые очочки, – механически добавил Страшный.

– Правильно! – обрадовался майор.

– Пшшел вон… – процедил маршал, прерывая связь. Он вдруг подумал, что мог бы сделать это и раньше, а еще мог бы за время разговора сорок четыре раза написать приказ о расстреле Калашникова и всех его чертовых невест вместе со свидетелями и нотариусом.

– Семен Гаврилович… – нерешительно молвил Даун и, не дождавшись реакции, слабо, как ребенок, тронул маршала за рукав. – Господин маршал…

– Вот, лейтенант! – хмыкнул тот. – «Господин маршал», и никаких там тебе «Гаврилычей»! Скажи спасибо, что не требую обращения по полной форме, с перечислением всех моих должностей и наград!

– Так ведь по уставу только звание полагается… – ответил новоиспеченный лейтенант еще менее решительно – в принципе уже и не ответил, а пропел на самой высокой ноте, нелепо переминаясь в луже растекшегося по полу самолюбия.

– Хм, только звание… Смирна! – не растерялся Страшный. – Ты, прапорщик, кого уставу учишь? Ты на очко, наверно, с зубной щеткой давно не падал?!

Гец Даун, наоборот, растерялся и, несмотря на команду «смирно», при которой, как он знал, не рекомендуется даже дышать, все же проблеял:

– Нет, Семен Гаврилович, не падал… Я вообще очки никогда не носил…

– Так это дело наживное, – с улыбкой отозвался маршал. – Ты сколько служишь, организм?

– Минут пять где-то… – прикинул Даун. – Шестая пошла.

– Э-эх! – Командующий не удержался от сочувственного хлопка по плечу. – Многое тебя ожидает, старший сержант, многое… Небо с овчинку, оно же в алмазах…

Даун встрепенулся, но понял, что алмазы предполагаются совсем не те.

– Мрачные будни, так сказать, – со вкусом продолжал маршал. – Тяготы и лишения! Трудности и невзгоды! Но ты не переживай, ефрейтор… да, кстати, зачем тебе эта позорная лычка? Просто рядовой – это как-то честнее. Это же звучит… как это звучит?.. – Он на мгновение озадачился. – А! Это звучит громко! Так ты, значит, не горюй, рядовой. Страдания закаляют характер, делают из юноши мужчину. Большие страдания делают большого мужчину. А если о-очень большие страдания…

– Да я уж сам как-то справился, – признался Даун. – И без страданий. Только это было так давно, что… простите, Семен Гаврилович…

Из-за малого опыта военной службы Гец Даун снова забылся и, напрочь игнорируя всякую субординацию, ответил на телефонный звонок. Динамик был вживлен в мочку уха, микрофон же скрывался между шелковых волокон рубашки в районе верхней пуговицы, поэтому со стороны могло показаться, что Даун беседует сам с собой.

– Что еще?! – сказал он в пустоту. – Это точно?.. Уволиться там у вас никто не желает? Да, без выходного пособия, без пенсии, без страхов… Ах, проверили хорошо!.. Ах, десять раз пересчитали!.. Этого мало… Что?.. Одиннадцатый?.. И опять все сходится? Н-да, неожиданно… Вот что, пересчитайте еще раз. Да, еще десять раз! Нет, лучше одиннадцать. Да, и потом еще… Что? Какое подтверждение? От кого? Мастера? А как он сумел на связь выйти? Ах, договори-ился… Ловкий сотрудник… Не в пример вам… Что еще? Ах вот как! Да-а? Это меняет дело, можете пока работать… Да, да, ищите… Никаких «еще финнов»! Никуда не посылать! Там сейчас жарко… Да, ищите желтолицых на расстоянии…