Волшебник Хуливуда - Роберт Кемпбелл

– Так что же вы поехали, если его нет?

– Хотелось рискнуть.

– Долго ехали?

Голос принадлежал старику или старухе, только что очнувшимся ото сна, или просто человеку, отвыкшему, чтобы не сказать разучившемуся, разговаривать.

– Двадцать минут.

– Может, он уже вернулся. Вы к нему уже поднимались?

– Нет. Я ведь не знал номера квартиры.

– Ну, так поднимитесь и постучите. А если его не окажется дома, то лучше приезжайте в другой раз.

– Мне хотелось бы порасспросить вас о Джордже.

– А вы с ним знакомы?

– Мы один раз разговаривали по телефону.

– А почему это я должен отвечать на вопросы, касающиеся одного из жильцов? Мне-то какой интерес?

Свистун полез в карман за деньгами и поднес к глазку десятку. Потом свернул ее вчетверо и подсунул под дверь. Она исчезла с такой стремительностью, словно ее слизнула ящерица.

– Так что же вы хотите узнать про Джорджа?

– Он работает?

– Вы хотите сказать, есть ли у него какое-нибудь место работы?

– Именно так.

– Он прогуливается по голливудской панели.

– Он что?

– Проститут он, вот что.

– Что-что?

Свистун прикинулся простаком.

– Никогда не слышали слова "проститут"?

– Слышать-то слышал, только не вполне понимаю, что это такое. Хочу сказать, разные люди называют одним и тем же словом разные вещи.

– Вы что, философ?

– Я интересуюсь вопросами языка.

– Проститут – это мужик или, чаще всего, молодой парень, который торгует собственной задницей, подставляя ее педерастам за деньги, однако сам про себя утверждает при этом, будто гомосексуалистом не является. Понимаете, о чем я? Это все равно, как если одна проститутка на глазах у клиента лижет другую проститутку. А сама она вовсе не обязательно обладает лесбийскими наклонностями, просто клиенту такое зрелище нравится и он готов за него приплатить. А проститут отличается от проститутки только тем, что дает представителям собственного пола. Спрос на мужскую проституцию среди молодых женщин невелик, они могут получить то, что им нужно, задаром, – вот парням и приходится выкручиваться. Понимаете?

– Звучит разумно.

– Сутенеры, с которыми я знаком, говорят, что У них на проститутов сплошные жалобы от пожилых женщин. У парней на них просто не стоит.

– Есть у мужчин такая проблема, – заметил Свистун.

– Это называется сексуальной асимметрией.

– Судя по всему, вы в таких делах знаете толк, – заметил Свистун.

– Когда-то и я был в этом бизнесе.

– А вы не могли бы открыть дверь?

– Чего ради?

– Ну, мы хотя бы смогли не кричать.

– А мне нравится разговаривать громким голосом. А если вам не нравится, то можем на этом и закончить.

– Просто я подумал, что разговаривать, глядя друг другу в лицо, было бы приятней.

– Мне приятней не было бы – и вам наверняка тоже. Ладно, вы уже узнали про Джорджа все, что вам нужно?

– А вы не встречались с его другом по имени Кении Гоч?

– Ответ зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «встречались», раз уж вы так заинтересованы вопросами языка и точным значением каждого слова. Когда он приходил сюда, а Джорджа не оказывалось дома, я разговаривал с Кении через дверь – как с вами сейчас.

– А вам известно, что Гоч умер?

– А в газетах про это написали?

– Да нет, не думаю.

– А по телевизору передали?

– Не думаю, чтобы кто-нибудь обратил внимание на его смерть.

– Тогда откуда мне знать?

– Я думал, Джордж мог упомянуть об этом в разговоре с вами.

– Мы с Джорджем не больно-то часто разговариваем. – В и без того громком голосе послышались напряженные нотки. – Но вот что я вам скажу: этот Гоч здесь уже давненько не появлялся. Должно быть, они поссорились. Проституты ведут себя точно так же, как проститутки. Вечно ссорятся друг с дружкой.

– А вам не известно, не заезжал ли он хоть когда-нибудь в хоспис проведать Кении?

– Мне бы он, в любом случае, не сказал.

– Что ж, по-моему, у меня на данный момент не осталось вопросов к вам.

– Вы ведь не клиент, не так ли, – послышалось из-за двери, и это не было вопросом.

– Нет. Я пытаюсь кое-что выяснить, а этот Кении Гоч и ваш Джордж – одна из моих зацепок.

– Но вы ведь не из полиции?

– Я частный сыщик.

– Ну, и ладно.

– Благодарю вас, – сказал Свистун.

– Эй!

Этот возглас заставил уже отправившегося было восвояси Свистуна обернуться. Послышался шорох десятки, которую по полу пропихнули в коридор из-под двери.

– Если вы сходите за бутылкой на эту десятку, мы с вами сможем еще потолковать. И, может быть, я расскажу вам кое-что, о чем вы не догадались спросить, потому что и не подумали, будто мне это известно.

Свистун подобрал с полу десятку.

– Что вы любите? – спросил он.

– А вы?

– Я уже давно завязал.

– Тогда водку. Она отлично идет практически под все, что угодно.

– А где мне…

– От ворот направо, до угла и потом снова направо. Там есть магазинчик. А на обратном пути просто войдите в квартиру. Я оставлю дверь открытой.

Свистун прогулялся за бутылкой и через двадцать минут вновь оказался у двери. Та оказалась открыта, как и пообещал управляющий.

В квартире стоял сладковатый и вместе с тем пряный запах.

Управляющий – или, как он теперь понял, управляющая – находилась во второй комнате. Она пела. Она пела ту же самую песню, которая приснилась ему нынче ночью.

– "И чудеса, и чудеса его любви", – пела она. Услышав его шаги по паркету, она сразу же прервала пение.

– Сюда, – окликнула она. – Направо. Короткий коридор раздваивался. Одна дверь вела на кухню, а другая – в гостиную.

На окнах были занавесочки, на голом сосновом столе стояла большая банка из-под майонеза, а в ней – цветы. Прямо рядом с цветами в пятне солнечного света пригрелась белая кошка. Она поглядела на вошедшего с чисто кошачьим презрением, глаза у нее были зелеными, как бутылочное стекло, затем дважды моргнула, закрыла глаза и погрузилась в дремоту.

Так дело обстояло на кухне. В гостиной же на окнах были тяжелые зеленые шторы. Такие держат, если комната выходит на восток, чтобы не выцвели ковры. Свистуну показалось, будто он попал в подводное царство, сам воздух был здесь плотный, как вода.

Шесть или семь кошек лежали или сидели на стульях и на книжных полках. Та, что покоилась на коленях у женщины, сидящей в дальнем конце комнаты, была черной и посмотрела она на Свистуна настороженно.

Женщина в темно-зеленом с атласной оторочкой халате казалась каменным изваянием. Руки ее, насколько можно было судить в таком освещении, были красивы – и оставались красивыми до сих пор. Из-под халата выпячивалась и отчасти торчала наружу огромная грудь. Голова и лицо были обмотаны шарфом, лишь глаза оставались открытыми.

– У меня есть немного виски, немного апельсинового сока и тоник, на случай, если вы передумаете, – сказала она.

– Что мне для вас сделать? – спросил Свистун.

– Смешайте с тоником.

На полке бара, рядом с миксером, стояло дубовое ведерко с ледяными кубиками.

Свистун приготовил ей водку, а себе – тоника со льдом.

– А как называется та рождественская песенка, которую вы только что напевали?

– Ее пели в церквах во время зимнего солнцестояния задолго до того, как она стала рождественской песенкой.

Поскольку он не попросил никакого объяснения (хотя и любопытно ему было, где эту песенку подцепила Мэри Бакет), женщина рассмеялась.

Он подал ей напиток и на мгновение их пальцы соприкоснулись. Невольно он скосил глаза: груди у нее были круглыми и крепкими. Это были груди молодой женщины – или женщины, находящейся в превосходной форме.

– Сиськами я всегда славилась, – сказала она, словно перехватив его взгляд.

Он отошел, присел в кресло, сказал:

– Оно и видно.

– Кормилицы. Так я их называла. Мои кормилицы. Мужчины вовсе не любят огромные титьки – это пропаганда. Они любят такие, чтобы они, когда за них ухватишься, пружинили.

Свистун почувствовал, что краснеет. И сам удивился этому.

– Я вас удивила или, напротив, завела? Или, может, вам просто жарко?

Его реакция явно доставила ей удовольствие. Свистун, прикоснувшись к щеке, рассмеялся.

– Вот уж не ожидал. Со мной обычно этого не бывает.

– Я застигла вас врасплох. Вы зашли, ожидая встретить здесь старуху, я ведь так редко разговариваю, что практически разучилась говорить. Жирную огромную старуху с седыми нечесаными волосами. – Она высвободила из-под шарфа, которым была замотана ее голова, пышные черные волосы и распустила их по плечам. Одна прядка упала на полуобнаженную грудь. -… А тут вдруг женщина с закрытым лицом и с парой буферов, которым любая позавидует. И, к тому же, за словом на этот счет в карман не лезущая. Потому что мне нравится быть честной. Я заметила, куда вы смотрите, вот я об этом и сказала.

– Если честно, так, по-моему, вам самой захотелось, чтобы я посмотрел. Начистоту так начистоту.