Одиссея Хамида Сарымсакова - Олег Сидельников

— Расскажите, Хамид Газизович, как вы стали профессором?

— Как я дошел до жизни такой?— улыбнулся Сарымсаков.— Что ж, извольте.

Я смотрю на собеседника н ловлю себя на мысли, что юный Хамид и нынешняя его «модификация» очень схожи. Темные приветливые глаза, овал лица. Правда, шевелюра стала с сединой и, так сказать, несколько лимитирована. И фигуру уже не назовешь худощавой. Но это он, он — мой Хамид, юный и бесстрашный штурман, которому выпало в военную годину пережить минимум семьдесят четыре смерти и еще много такого, чего хватило бы и на десятерых.

Обычно профессия налагает свой отпечаток на внешность человека, характер. Бухгалтеры, как правило, люди степенные, педантичные. Искусствоведы и актеры склонны к экзальтации и словцам и выражениям типа: «Волнительно» и — «Я не побоюсь этого слова». Метростроевца узнаешь по натруженным рукам, развалистой походке и лихости речений. Летчики люди порывистые, с размахом. Типичным представителем этой героической профессии был Валерий Чкалов. Мне посчастливилось видеть этого легендарного человека незадолго до его гибели. Чкалов, окруженный публикой, кормил мороженым-эскимо дуровского слона. Он скормил ему двадцать штук эскимо. И угощал бы еще, но у мороженщицы кончился товар. Он и в малом и в большом был — с размахом, например, умудрился вытащить из тюрьмы человека, о котором твердо знал: человек не виновен! А это, смею вас уверить, было делом не простым.

Но если кто не знает Хамида Газизовича, никогда не догадается, что этот симпатичный человек — бывший пикировщик, бессчетное число раз «игравший» в зловещую игру со смертью. Посмотрит и подумает: «Наверно, ученый, а может, литературный критик, эстетик?..»

Речь профессора Сарымсакова интеллигентна, несколько колоритна. В выражениях чувств сдержан. Но иногда и пошуметь может.

Но юного и нынешнего Сарымсакова роднит одно — любовь к Родине, беззаветное служение ей.

— Рассказывайте же, Хамид Газизович.

— Извольте... Выписали меня из госпиталя, и получил я направление в... запасный полк! «Я же авиационный штурман!» — «Всех туда направляем. Поезжайте — на месте разберетесь».

В Вену я шел на бронекатере. Незабываемое путешествие! Прекрасный (хотя и не голубой) Дунай, живописные берега, команда. Плыли весело. Жаль было расставаться с командой катера. Но надо.

С трудом отыскал в огромном городе нашу комендатуру. Майор, ознакомившись с документами, огорошил: «Мы посылаем вас на курсы усовершенствования офицерского состава». — «Товарищ майор, я ведь не пехотинец. Я — штурман, воевал в пикировочном полку». — «Штурман, говоришь? А как в пехоте оказался?»

Я кратко рассказал — как.

«Ладно, — говорит майор после некоторого раздумья, — отдыхай пока, поглазей город, капище великих композиторов. Разберемся».

И, конечно же, я не преминул побывать в Венском лесу, еще тогда полностью не очищенному от мин, в других известных мне по книгам и фильмам знаменательных местах. Однажды встретил летчиков-истребителей. Разговорились. Я рассказал им о своем пехотном будущем.

— В пехоту меня прочат. Помогите!

— Пошли, лейтенант, до нашего командира, — предлагают ребята. — Наш «батя» человек с пониманием.

Пришли. Полковник говорит начальнику штаба:

— Поезжайте с лейтенантом в комендатуру, устройте все, как надо. Чепуха получается: боевого штурмана — в пехоту!

Приехали в комендатуру. Майор ушел «проворачивать», а я, волнуясь, ожидал на улице результата. Вышел начштаба, развел руками.

— Ничего не получается!

Командир полка возмутился.

— Черт знает что!.. Живи у меня, лейтенант. Я отвечаю.

А через несколько дней полк получил приказ убыть в Советский Союз. Я совсем заскучал. Что делать? Механиков и других наземников перебрасывали на летающей лодке «Каталина». Славный командир авиаистребительного полка и тут проявил свой характер.

— Лезь, говорит, — в «Каталину», лейтенант. Я отвечаю.

Через несколько часов я уже был в штабе ВВС Черноморского флота. Доложился но форме. В штабе покачали головой: «Воскрес лейтенант Сарымсаков из мертвых! Подвезло человеку».

Хамид Газизович отпил из пиалы чаю и продолжал, улыбаясь:

— Как положено, пошел сдавать аттестат. И тут, должен признаться, начпрод крепко испортил мне настроение. Подпись на аттестате не такая, печать не на том месте... Сидит, развалясь в кресле, этакий мордастый дядя с двумя подбородками, мотает душу. Я вспылил. А начпрод окрысился, заявляет презрительно:

— Ишь, какой обидчивый! Небось в плену был тише воды и ниже травы!..

В глазах у меня потемнело. Еще секунда, и произошло бы непоправимое. Но на мое и начпрода счастье, кто-то схватил меня, удержал. Оглянулся — подполковник. Заглянул на шум. Подполковника этого я знал еще по Северному Флоту, по Заполярью. Он там работал в политуправлении.

Выяснив в чем дело, подполковник тихо, но грозно сказал начпроду:

— У вас это уже не первый случай. Плохо кончите. Хамида Сарымсакова знаем (я даже поразился, что подполковник назвал меня по имени и фамилии!). Так что учтите.

Сарымсаков помолчал и добавил задумчиво:

— Как все-таки славно, что на свете много настоящих людей, боевых товарищей!

— Ну, а дальше?

— Прибыл в свой полк. Начальник штаба подполковник Горечкин поинтересовался, как «там, на том свете, не дует?»

— Не дует, — отвечаю. — Приказано приступить к исполнению служебных обязанностей.

— Пойдешь во вторую эскадрилью.

— Есть!

Хамид Газизович, охваченный воспоминаниями, выпрямился в кресле, закинул руки на затылок.

— Мало, очень мало осталось в полку ветеранов. Но и молодежь отнеслась ко мне душевно. Капитан Туганов им сообщил, мол, Счастливчик все-таки оправдал свое прозвище — ни в огне не сгорел, ни в воде не утонул. Такой вот живучий штурман!..

Летом сорок шестого года убыл я из полка в отпуск. Приехал в Ташкент. Вижу, почти все знакомые парни, вернувшиеся с войны, мечтают учиться. И мне тоже очень захотелось. А тут еще на очередной медкомиссии врач сказал мне: «Не прошли даром вам передряги, лейтенант. Пока еще к полетам можно допускать, а что дальше будет — темна вода. И сердчишко слегка пошаливает». Я и подумал: «Честно послужил Родине в войну. Послужу-ка теперь ей на поприще мирного строительства».

— Вы-то решили, Хамид Газизович, — заметил я. — А как же авиация? Вы ведь кадровый.

— Вышло «по щучьему велению». Довелось мне беседовать с первым секретарем ЦК Компартии Узбекистана Усманом Юсуповым. Высказал ему свою мечту стать инженером. Усман-ака одобрил. Сказал: «Нам знающие кадры очень нужны. Горько говорить, много людей не вернулось с полей сражений... Кому писать о тебе надо?»

— Главному маршалу авиации Жаворонкову.

Через некоторое время все и решилось. Съездил в свой полк, попрощался с боевыми товарищами. Вручили мне орден «Красной Звезды»... До сих пор прикидываю в памяти: за что? Просто за боевой вылет?

— Почему же просто? Ваш экипаж нанес бомбовый удар с пикирования по вспомогательному крейсеру...

— Но ведь нас сбили.

— Боевое задание вы выполнили. Кроме того, Хамид Газизович, вы уничтожили фашистский истребитель...

— Да нет же!

Я разлил по пиалушкам чаю, подошел к полке и взял томик в «морском», синем с тремя белыми полосками, переплете.

— Помните, конечно, Хамид Газизович, вы тот день, двадцать первое августа, как в тумане, не правда ли? Прошло без малого четыре десятка лет и вот автор ученого исследования «Черноморцы в Великой Отечественной войне» сообщает, в частности, о вашем семьдесят четвертом вылете двадцать первого августа... — Я полистал книгу, нашел нужную страницу: — «... При выходе из пике Пе-2 заместителя эскадрильи старшего лейтенанта П. С. Маширова атаковали 4 истребителя противника. Штурману лейтенанту X. Г. Сарымсакову метким огнем из пулемета удалось сбить одну машину. Вскоре Маширов был убит...» Ну и так далее[30].

— Странно, — Хамид Газизович развел руками. — А я и не заметил.

— Вполне возможно, — нервное напряжение. Даже великий Покрышкин, бывало, слышал стрельбу своих пулеметов спустя некоторое время после того, как отстрелялся. Неудивительно, что и вы, в горячке боя, не все схватывали. Так что поздравляю пас с четвертым «мессером».

— Сейчас это уже не имеет значения. Одним больше, одним меньше... Но я, кажется, рассказывал вам об учебе?.. Учусь в Ташкентском политехническом (тогда Индустриальным институтом назывался), а по ночам самолеты снятся. И кончилось тем, что в сорок восьмом году перевелся я в Московский авиационный институт.

— Тяжело, наверно, было учиться?

— Нелегко. За годы подзабыл многое. Требования суровые. Но старался. Получал повышенную стипендию. А подрабатывать все равно приходилось. Ездили в Химки разгружать арбузы, капусту. И еще общественная работа. Меня избрали секретарем партбюро курса и членом партбюро факультета. Как мастер спорта, руководил стрелковым кружком. И еще многое. А времени, как ни странно, на все хватало.