Дневник - Жюль Ренар

— Талант этих молодых — нечто вроде подражания любителей игре актеров. Может обмануть и ошеломить, но дайте настоящую роль этим подражателям, и ничего не получится. Начинают они как великие революционеры в искусстве, а потом мирно занимаются своей медициной.

* Как жаль, что, очутившись в свете, я цепенею, забочусь лишь о том, какое произвожу впечатление, вместо того чтобы наблюдать.

* Мне вечно говорят: «Вот у меня есть дядя, он вам такое сможет рассказать!» — «Я должен познакомить вас с моим кузеном, занятный тип!» Они предлагают мне всех членов своей семьи. А по мне, интереснее обыкновенная корзинка.

15 января. Я просто болен желанием попасть на Луну.

19 января. Брет Гарт: Калифорнийские рассказы. Лучший из тех, что я прочел: «Счастье ревущего стана». Это как бы Эдгар По для семейного чтения. Очень неплохо. Но в нем слишком высоко ценят малейшие достоинства, как, впрочем, во всех иностранцах.

21 января. «Буколики». Издали я умиляюсь судьбе дядюшки Буссара, вблизи он внушает мне отвращение, как нищий богачу. Я стараюсь его избегать. Счастье еще, что у нас в Шомо нет прокаженных! Никогда бы я не смог, по примеру Франциска Ассизского, лобызать их язвы.

22 января. …У меня больше данных быть святым, нежели донжуаном. Моя жизнь, серьезность моей души, мои притязания, мысли — все это приближает меня к святому; но я прекрасно сознаю, что только чудо может сделать меня святым. Я завишу от любой шлюхи, и это меня пугает.

Вы считаете меня суетным, ибо я говорю, что талантлив. Но что с того, что у меня есть талант. Гениальность — вот что требуется; и как раз из скромности я отчаиваюсь, что не гениален.

Я как дом, который, не имея возможности переменить место, широко распахивает окна, чтобы впустить неведомое; но оно не желает входить, а дом теряет свою прежнюю интимность.

23 января. Я ничего о нем не знаю, и я люблю его как брата, ибо в первый же раз, когда я его увидел, даже раньше, чем он обратился ко мне со словами, я услышал крик его таланта.

25 января. Темный угол, где спят, свернувшись клубком, наши сокровенные чувства.

26 января. Широта ума, узость сердца.

28 января. Валери чудесный собеседник. По дороге от «Кафе де ла Пэ» до редакции «Меркюр де Франс» он успевает расточить поразительные интеллектуальные богатства, целые состояния. Он все сводит к математике. Ему хотелось бы создать для литераторов особую логарифмическую таблицу. Поэтому он так интересуется Стефаном Малларме. Ищет у него точный синтаксис. Ему бы хотелось установить происхождение каждой фразы, как это делают со словами. Он презирает интеллект. По его словам, сила имеет право арестовать разум и втолкнуть его в тюрьму. Излишний ум противен.

* — В нашем краю, в Лангедоке, — сказал мне Робер де Флер, — крестьяне, завещая свое добро, говорят так: «Вот это — Пьеру, это — Полю. А себе я оставляю пятьсот франков». Другими словами, на пятьсот франков по нем будут служить мессу.

Каждый год там избирают нового Иисуса Христа. Первого попавшегося, но в течение целого года все жители обязаны ему поклоняться.

* Запомни, только тогда ты сделаешь действительные успехи, когда потеряешь охоту доказывать, что ты талантлив.

7 февраля. Офицер. Только потому, что в его распоряжении имеется рота солдат, он воображает, что держит в руках судьбы людей.

* Остерегайся приятного чувства, наступающего после работы: оно мешает продолжать.

10 февраля. Барбюс, который после появления своего сборника «Плакальщицы» вскинул голову, как Ламартин, сообщает мне, что сотрудничает в «Эко де Пари». Он ведает разделом знаменательных дат. Он перелопатил весь справочник Боттена[59]. Собрал рукописей на год вперед. Время от времени предлагает им свои темы.

— Какой же вы высокий! — говорю я ему. — К счастью, мне вы оставляете тротуар. Так мне легче говорить с вами.

Суза, Моклэр[60] добиваются своего, оба ищут хоть дырочку, хоть маленький уголочек и при очередном отказе соглашаются, чтобы уголок был еще меньше.

У Барбюса сохранились еще кое-какие иллюзии насчет «Театр Франсэ». Он написал одноактную пьесу в стихах, которую порекомендует Мендес.

— Если пьесу примут, вам придется ждать три года, — говорю ему я. — Пусть лучше ее сыграют в любом театре, лишь бы сразу.

— Но тогда не будет такого резонанса.

* «Буколики». Тут и там отдельные травинки зеленее остальных, как будто под воздействием сильного душевного волнения.

24 февраля. — Виктор Гюго написал «Рюи Бласа» в девятнадцать дней, — говорил Бернар.

— Да, но он не написал бы и одной главы «Характеров»[61].

В этом разница между прекрасным, даже высоким, и тем, что совершенно. Совершенное всегда в какой-то мере посредственно.

7 марта. Вчера вечером слушал, как Ростан читал свою «Самаритянку». Великолепный чтец. Стихи миленькие-миленькие. Самаритянка весьма самобытна, а Иисус Христос напоминает фигуру Христа у Виктора Гюго в «Конце Сатаны». Я, не насилуя себя, говорю Ростану, что он великий поэт, подобно Мюссе, Готье, Банвилю, что он сильнее всех современных поэтов и я хотел бы быть в прозе таким, каков он в поэзии. Словом, я восхищаюсь с полной гарантией и уверен, что не ошибся. Иной раз, восхищаясь, делаешь над собой усилие, и оно близко к сомнениям. Ростан, немного бледный, говорит: «Да, получилось забавно!» И вид у него счастливый.

— Я предпочитаю «Сирано де Бержерака», которого сейчас пишу, — говорит он.

Еще бы!

26 марта. Быть Пастером в литературе.

2 апреля. Они не угадывали во мне эмоциональную сторону. «Паразит», «Рыжик» были для них просто жестокими. Понадобилась «Радость разрыва», то есть эмоции, выставленные напоказ.

3 апреля. Еще несколько лет, и я буду полон иллюзий.

8 апреля. Конечно, всем им хотелось бы быть гениями, но они предпочитают зарабатывать свои пятьсот франков в месяц.

* Надо быть точным беспредельно. До романтизма.

9 апреля. Елки в лесу стоят в стороне, кучкой, как попы.

10 апреля. Вчера вечером у госпожи де Луан сеанс рентгена.

…Сара Бернар прикрывает свои маленькие, как у ламы, глаза и делает вид, что не замечает меня. Решительно, эта великая артистка становится мне несносна, как и все общество. Я даже господа бога мог бы полюбить только при условии, что он будет скромным и простым. И потом, она слишком наслаждается жизнью, чтобы иметь время почувствовать что-нибудь или поразмыслить. Она глотает жизнь. Какое неприятное обжорство!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});