11 дней и ночей - К. Борджиа

Черчилль хотел, чтобы она села на корточки.

До чего же фотографам нравится усаживать беззащитных голых моделей в эту позу! Да еще колени пошире раздвинуть. Хорошо, если боковой свет оставляет приоткрытую промежность в тени, создавая эффект загадочности. А если тут как тут вспышка? Все наружу. Жуть.

Одной рукой Стефания продолжала держаться за подоконник. Другую положила на колено. Бяка-раскоряка…

Черчилль обошел ее, сделал несколько снимков сзади.

Правильно, у нее красивый крестец с двумя аккуратными ямочками.

Потом Стефания снова шла, снова садилась и снова шла, и так до бесконечности. Почти до бесконечности.

Конечность наступила, когда она взглянула на часики, которые из принципа не снимала с руки, и увидела, что время сеанса истекло.

Черчилль был, как обычно, озадачен и обижен. Для него расставаться со Стефанией было так же тяжело, как расставаться с любимой игрушкой.

Но девушка только улыбалась и пожимала плечами.

Она отказалась даже от приплаты, сославшись на неотложные дела.

Черчилль остался в одиночестве перематывать пленку.

Глава 15

У телефонного звонкаЕсть удивительное свойство:Его предчувствовать – тоска,Его услышать – беспокойство…

В нем умирает тишина,Которой сердце жило слепо.И снова звезды, и луна,И жадный зев пустого склепа…

Не знаешь ты, как страстно ждуЯ трели звонкой издалека.Одиннадцать… Часы в бреду,Но ты безмолвна и жестока.

Неужто в том моя вина,Что отпустил тебя безвольно?Сияют звезды и луна,И только сердцу сладко больно…

Глава 16

В Нью-Йорке было жарко.

Вернувшись домой уже под вечер, Рич первым делом открутил голову пузатой бутылке с пепси-колой, наполнил кипящей от обретенной свободы влагой большой стакан и сразу отхлебнул половину. Стало полегче.

Раздевшись до трусов, Рич вошел в ванную и обнаружил, что там настоящая парилка – уходя на работу утром, он забыл плотно завинтить кран с горячей водой.

Чертыхаясь и уже покрываясь с головы до ног блестящей пленкой пота, он сильно пустил ледяной душ, чтобы освежить помещение, и вернулся в гостиную прослушать, что ему наговорили за день на автоответчик.

Первый голос, конечно, мамин:

– Ричи, дорогой мой, что же ты совсем исчез? Я уже начинаю волноваться. Нельзя так. Вот и папа переживает. Как ты? Как работа? Я понимаю, что ты наверняка очень занят, но ведь мы пока еще твои родители и волнуемся. Передавай привет Джефу. Звони.

Ох уж эта мама! Когда они вместе, она – его основной критик, то и дело затевает ссоры на пустом месте, несправедливые, чисто женские. Но вот стоило ему уехать и не позвонить домой два дня, как она уже вся извелась. Жаль ее, конечно, возраст теперь не тот, приходится чем-то себя занимать, забота о ближнем скрашивает жизнь, однако как иногда приятно почувствовать, что ты один и предоставлен сам себе!

Так, что там дальше на пленке?

– Господин Хэррингтон, Дороти Йасон из агентства «Мотылек». Нигде не могу вас застать. Как продвигается наш проект? Желательно, чтобы вы не звонили, а зашли сами. Надеюсь, до скорого.

Да, тут он не прав. Завтра же пойдет с отчетом, благо почти все готово.

Рич налил себе еще пепси и стал слушать дальше.

– Здравствуй, Рич. Это Джеф. – Голос помолчал, подышал в трубку. – Я буду терпелив, Рич. – Снова многозначительная пауза. – Но я жду.

Он остановил запись. Подумал. Включил снова. Нет, после фразы «я жду» шли частые гудки.

Странно, но по дороге домой он размышлял именно о Джефе. Вспоминал ту ночь… Воспоминание рождало невнятное и невыразимое желание. Желание плоти, говоря языком фильмов, отчего оно вовсе не становилось менее серьезным.

– Это Стефания…

Рич даже не сразу сообразил, в чем дело. Спохватился, перемотал пленку назад.

– Это Стефания. Ричард, прости, что так получилось. Я буду ждать тебя в «Марокко» сегодня в девять. Без опозданий.

Он не знал, плакать ему или смеяться. Она позвонила сама. Она назначила ему свидание. Она просила у него прощения.

Рич сверился с часами.

До девяти еще оставался почти час. Успеет принять душ. Если вообще пойдет. А может быть, и правда – проучить ее? Не ходить? Конечно, ведь он обижен. Но кому от этого будет хуже? Ей, которая, может, и звонит-то только потому, что пожалела его? Или ему, который все это время думал… сейчас он совершенно явственно понял, что после той встречи никак не может изба питься от свербящей мысли о ней.

В ванной шумел душ.

Рич стянул трусики и пошел освежаться.

Ледяную воду даже при такой жаре он не выдержал и прибавил горячей.

А если она захочет?.. Если поведет себя так, как будто он ее обычный клиент? Интересно, сколько она получает за свои услуги? Сотню? Тысячу?

Ему почему-то казалось, что признаться в своей девственности другу гораздо проще, чем открыться девушке. Друг даст совет. Девушка обидится и уйдет к другому. Вероятно, именно этой робостью и были вызваны его душевные метания. Сам не отдавая себе в этом отчета, он хотел уже с самой первой девушкой быть мужчиной. И не полагаться на какую-нибудь «взрослую женщину», «учительницу», которая могла бы взять на себя роль просветительницы. Он не верил женщинам. Но он их желал.

Стоя голый под душем и разглядывая через открытую дверь гостиную, Рич впервые осознал, что все его мысли, направленные на друзей, на Джефа, – баловство, не более чем «заблуждение пола». На самом деле его притягивали теплые и нежные создания, ждущие его сильных рук, его ласковых слов, его члена.

Рич тщательно намылил себя под животом.

Если ей захочется, он должен хорошо пахнуть.

Рич не сдержал невольной улыбки. Член напрягся, весь в белой пене. Интересно, какое это ощущение, когда его сжимает и трет женская ручка?

Ричу даже дурно стало.

Ему явственно представилось, как он вот так же стоит в ванне, а за его спиной, на корточках, сидит эдакая голенькая нимфа, и он замечает, как ее маленькая, но уверенная рука проскальзывает ему сзади между ног и обхватывает ствол у самого корня, приподнимая и сдавливая мошонку. И он не видит ничего, кроме ловких пальчиков, теребящих упругую плоть…

А потом…

Он уже не мог сдержаться. Граница допустимого была перейдена. Его неумолимо уносило волной желания к головокружительному расслаблению, сопровождающемуся судорогами в коленях.

Он кончил и еще долго после этого стоял и глупо смотрел, как исчезает в воронке под ногами мутная, густая капля.

Это исчезало его детское вожделение, свидетелем триумфа которого был только он. Неужели когда-нибудь то же самое произойдет с ним на глазах девушки?