Последняя сказка братьев Гримм - Гайдн Миддлтон

Гримм мог лишь потихоньку отщипывать кусочки жестковатой баранины и маринованных корнишонов, которые Гюстхен принесла ему с буфета. Сидя у окна, где некогда его семья ставила рождественскую елку, он покорно отпивал из стакана с персиковым бренди. Куммель принес ему туфли, но не зашнуровал их. Чего они боялись? Что он убежит?

Мы ткем, думал он, мы ткем… Трудно было чувствовать себя просто призраком на собственном празднике. То и дело гости смотрели в его сторону и, поймав его взгляд, улыбались и кланялись. В большинстве своем они держались от него на почтительном расстоянии. Его можно было бы заключить в карантин в этом солнечном углу, особенно после того, как он несколько раз чихнул и теперь ощущал страшную тяжесть в голове.

По словам Гюстхен, среди гостей были либо родственники, либо бывшие слуги тех пожилых горожан, которые некогда пополнили первоначальное собрание сказок. Некоторых она назвала по именам, и Гримм их узнал. В Касселе и его окрестностях за последние пятьдесят лет не было недостатка в людях, утверждавших, что помогли братьям в их работе. Их было так много, что если бы все они говорили правду, то при делении книги на всех получилось бы, что каждый из таких помощников привнес лишь пару абзацев.

Находящиеся в комнате, казалось, ожидали чего-то особенного, хотя Гримм не мог понять, чего именно. Он сидел в кресле с мягкой обивкой около часа, но ему казалось, намного дольше. Крики на улице часто заглушали шум разговоров в комнате. В комнате сильнее всего чувствовался запах апельсинов, но по мере того как время шло, он все явственней ощущал запах эфира.

Владельцы квартиры, столь великодушно предоставившие свой дом незнакомым людям, не докучали ему. Но один раз их маленькая внучка забралась на кафедру, открыла книгу — которая была первым изданием «Сказок», принадлежавшим Вилли, — и обворожительно, хотя и сбивчиво, прочитала «Золотого гуся». Позже Гримм заметил, что она играет на полу со знакомой моделью — кареты, сопровождаемой драгунами и студентами на переезде через Ганноверскую границу. Сколько таких вещиц, задался он вопросом, еще ходит по стране? Она подняла глаза от маленького краснощекого ссыльного, который махал рукой из кареты, на самого Гримма. Очевидно, ей трудно было поверить, что это одна и та же личность. Мы ткем, мы ткем… Мы ткем тебе саван…

Другой ребенок, мальчик лет пятнадцати, подошел с экземпляром «Сказок» 1823 года в переводе Эдгара Тэйлора и с иллюстрациями. По его просьбе Гримм подписал свое имя на титульном листе, но понял, что предплечье еще плохо слушается, и потом ему даже пришлось переложить перо из правой руки в левую.

Гюстхен, слегка посмеиваясь над его легким полубредовым состоянием, мужественно скрывала беспокойство и смущение, хотя раньше, когда она попросила Куммеля принести ему туфли, Гримм слышал, как она назвала его «отец» вместо «дядя». Он также видел, что она дважды разговаривала у дверей с высоким лысеющим мужчиной с окладистой бородой, единственным среди гостей, кто курил сигареты. Из-за его хорошо скроенного сюртука и хмурого вида Гримм принял его за доктора, который ранее осматривал его в спальне. С тем же успехом он мог сойти и за владельца похоронного бюро. Худой маленький мальчик подошел к нему, и Гримм, взглянув на свои пальцы, заметил, что они покрылись желтоватыми пятнами.

Гюстхен и служанки пошли провожать гостей в коридор. По мере того как те вереницей выходили, Куммель подошел и встал у кресла Гримма, словно для того, чтобы не дать старику сбежать. Слуга протянул руки из-за спины, подавая Гримму туфли.

— Я надену их вам, хозяин? — спросил он, прежде чем опуститься на колени.

Гримм изучал завитки коротких волос на затылке Куммеля. Пальцы его заледенели, хотя на ногах были теплые носки.

— В спальне, — проскрипел он, — я назвал тебя Фридрихом.

— Это имя, на которое я откликаюсь, — ответил Куммель, пожав плечами и подняв глаза, так как он все еще завязывал шнурок. Закончив, откинул голову и посмотрел Гримму в глаза. — Но тогда, герр профессор, чего же вы не знаете?

Гюстхен поторопилась к ним через комнату, прежде чем Гримм попытался заговорить снова.

— Дядя, — объясняла она поспешно, чтобы он не успел начать сопротивляться, — я все приготовила для того, чтобы сделать фотографии. Тебя, всех нас, в твоем старом доме. Конечно, свет в комнате слишком тусклый, поэтому фотограф со всем оборудованием расположился в кабинете. — Гримм кивнул, поняв наконец, откуда запах эфира и пожелтевшие пальцы. — Он подготовил фотопластинки, и, может быть, у нас получится потихоньку перевести тебя туда…

Она не оставила ему шанса сопротивляться. Ее рука слегка сжала его локоть, когда он стал подниматься. Гримм не возражал против фотографии. По пути к выходу он даже зачесал волосы на лоб. Племянница все еще держала его под левую руку, а Фридрих Куммель держался поблизости с правой стороны, готовый подхватить его, если он споткнется.

Гримм шел потихоньку. Но в воображении он вновь был на коне, и то, что видел из седла, было ярче того, что он видел вокруг себя здесь, в Гессене. Та сокровенная земля его фантазии, где он скакал на коне, словно заключала в себе больше смысла, чем реальный новый мир двойной бухгалтерии и освещенных по ночам фабрик, через который он теперь хромал с самыми дурными предчувствиями.

Мы ткем, мы ткем… звучало в ритме стука копыт по долине. Скоро, сказал он сам себе. Скоро я буду дома.

Глава восемнадцатая

На пути к скале, на которой стоял дворец, принц заметил много изменений. Там, где раньше он видел лишь отдельные заброшенные постройки, сейчас стояли благополучные деревушки, вдоль узких долин простирались ленточки красивых домиков, тянущиеся от работающих шахт. Где раньше он видел, что на рассвете лишь потягиваются и зевают, теперь кипела работа. И вместо одинокого угольщика или разносчика, встречавшегося прежде на его пути, теперь он обнаруживал дюжину процветающих семей.

Разве в каждом месте не свое собственное время? Он не мог сказать, сколько лет прошло с момента, как он ушел. И лишь надеялся, что никто больше не посягнул на его принцессу. Все, о чем он молился, было, чтобы когда она наконец откроет глаза, она его узнала и приняла. Ему не приходило в голову, особенно при виде столь деятельных людей, что она может еще спать.

Приближаясь к подножию утеса, он миновал несколько групп солдат в синих мундирах, которые палили из ружей по мишеням. Но ни один человек в форме не остановил его, пока он не подъехал к началу извилистой дорожки, где перед пыльным плацем, в сторожке, теперь располагался караульный пост.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});