Сокровище кикиморы - Людмила Львовна Горелик

своего намерения «ловить на живца»?

Выйдя из машины, все вчетвером пошли к Соргиным.

Пока Александр Павлович переодевался, Мария Борисовна жарила на всех яичницу.

Пришлось тащить еду и посуду в комнату – на кухне четверым было тесновато.

Пока яичницу ели, молчали – проголодались все. А когда хозяйка начала разливать по чашкам чай, Александр Первый сказал:

– Вы, наверное, догадались, что я хочу вернуться к нашему разговору. Скажу сразу и определенно: я не намерен снимать с повестки свой план из-за отказа Павлова. Что делать, придется обходиться без него!

– Шура, я против! – быстро повернулась к нему, держа чайник в руке, Мария Борисовна. – Я считаю, что это опасная затея.

– Без Павлова действительно двойная опасность. – согласился Евлампиев. – Во-первых, этот кикимора (думаю, он мужчина), как я понял, человек физически сильный. Но это еще не главная проблема, вдвоем мы должны с ним справиться. Во-вторых, и вот это хуже, в случае чего нас могут обвинить в превышении самообороны. И загремим мы на нары, как с тобой уже чуть было не случилось…

– Да, – кивнул Соргин. – Это нужно учесть. Двойная опасность требует двойной осторожности и двойной отваги. Но мы все учтем и справимся! В конце концов, мы собираемся обороняться от человека, незаконно проникшего в наш дом! Это совсем не то, что влезть в чужое окно, как сделал я прошлой ночью… В данном случае закон априори на нашей стороне. Так ты согласен участвовать?

Евлампиев кивнул.

– Я-то согласен! Как ты можешь сомневаться!

– Маша, все будет хорошо! – обратился глава семьи к грустной Марии Борисовне. – В доме тебе оставаться нельзя. Здесь ты можешь помешать. Он не решится прийти, если двое дома будут. Думаю, тебе найдется о чем поболтать с Ириной и Леной! Лена ведь тоже приедет?

– Приедет! – кивнул Евлампиев.

– Ну и отлично. А в начале операции самая важная роль предоставляется Софье Мефодьевне! вы уже поняли, Софья Мефодьевна, вашу задачу?

– Поняла, – кивнула Соня. – Я поговорю с Марьей Алексеевной, Прасковьей Ивановной и Алиной Родионовой. Достаточно?

Александр Первый и Александр Второй переглянулись, потом оба засмеялись.

– Вполне! – сказал Александр Второй. – Кандидатуры выбраны правильно, для задуманной роли они в высшей степени подходят и очень надежны.

На следующий день с утра Сковородникова задумала протопить печку: морозы ведь стоят, да и сессия кончилась, свободное время появилось. В общежитии имелось центральное отопление, но у каждого в квартире была печь. В большие морозы ее «подтапливали». В комнате Сковородниковой печка располагалась в центре, деля комнату надвое. Сковородникова очень любила свою печку, но топить пока не умела: один раз пробовала, в декабре, – надымила.

Итак, утром Софья Мефодьевна вышла на крыльцо общежития с жестяным ведром: нужно было набрать угля.

Солнце еще только вставало, еще сумерки лежали на снегу. Тих и таинственен был двор – просторный, обнесенный сплошным дощатым забором, с веревками, на которых качалось твердое от мороза белье, с заиндевевшими сараями в дальнем углу. Котяра сидел на крыльце, ждал, когда откроют дверь в коридор.

– Замерз? – спросила его Софья Мефодьевна. – А хозяину в окно постучать слабо?

Кот презрительно фыркнул: «Умнее не придумала?! Стучать в окно и будить хозяина невежливо!» Он независимо махнул пушистым хвостом и проскользнул в коридор.

А Софья Мефодьевна пошла в сарай. Уголь она купила в декабре: его выписывал желающим топить печку преподавателям проректор по хозчасти Леонид Иванович.

– Может, подождете до января? – спросил он Сковородникову. – Нам в январе мелкий привезут. Уголь-то и сейчас есть, но только крупный, его колоть придется…

– Ну и что?! – удивилась молодая специалистка. – Поколю!

И вот теперь она отдувалась за свое легкомыслие. Она чувствовала себя шахтером в забое. Тяжел труд добытчика черного золота! Она вся покрылась угольной пылью. Как в шахте.

Вернувшись с ведром угля, долго отмывала лицо и руки холодной водой на кухне.

Как бы растопить печку? Сковородникова приготовила спички, нашла ненужную бумагу – старые студенческие контрольные работы, они больше не понадобятся. Запихнула бумагу в печку и задумалась. В прошлый раз она так надымила, что пришлось из дома бежать, гулять по морозу… Сегодня она поступит умней. И Соня отправилась к Прасковье Ивановне.

Прасковья Ивановна сидела за столиком, перед ней была большая горка только что напеченных блинов. Этими блинами, толстыми и румяными, она часто угощала Соню, они дружили.

– А, пришла… – обрадовалась она. – А я смотрю: печку топить собираешься, уголь колешь… Чего ж, думаю, меня не зовет?

Окошко Прасковьи Ивановны выходило во двор, и она всегда все про всех знала.

– Бери блин! Пока еще печку растопишь да сваришь что-нибудь…

После блинов отправились к Соне. Предварительно Прасковья Ивановна, порывшись в углу, нашла какие-то щепочки.

С помощью этих сухих щепочек она и разожгла печку. Почти все бумаги при этом из топки вытащила. Углей тоже положила немного.

Со щепочек огонь переметнулся на бумагу. Бумага взметнула яркое пионерское пламя. Ожидая, когда разгорится уголь, женщины сидели вдвоем возле печки, смотрели на огонь. Огонь уже полыхал в топке, а угли только-только начинали заниматься.

– Страшно стало даже во двор наш выходить, – задумчиво сказала Соня. – И зачем это кикиморе юбка Федоры Маркеловны понадобилась? Значит, гуляла она по нашему двору еще в прошлом году!

– Кто ж ее знает, – философски заметила Прасковья Ивановна. И, помолчав, добавила: – Вера говорит, получше Гене стало. Пришел в сознание. И как это Александр Павлович успел?! А я, дура старая, рядом тут и не услышала ничего! А он услышал, да и не побоялся в окно впрыгнуть!

– Да, – кивнула Сковородникова. – Это повезло Пафнутьеву, что Александр Павлович рядом проходил. Может, он к нему и шел, за тетрадкой этой? Поздно только очень. Нет, слишком поздно.

– За какой тетрадкой? – удивилась Прасковья Ивановна.

Соня вздохнула, поглядела еще на огонь в топке.

– Там тетрадки, бумаги всякие возле стола были раскиданы…

– Ну, помню, – недоверчиво кивнула Прасковья Ивановна.

– Так Соргин, когда сидел там на полу, пульс Геннадию Ивановичу щупал, взял одну тетрадку и за пазуху себе засунул.

Прасковья Ивановна даже рот открыла от такой новости.

– А зачем это ему? На что ему тетрадка Генкина?

– Не знаю, – пожала плечами Соня. – Я сама удивилась. Это, кроме меня, вряд ли кто видел. Я просто стояла там близко, рядом совсем.

После ухода Прасковьи Ивановны Сковородникова продолжала наслаждаться печкой. От печки шло ровное тепло. Угли хорошо разгорелись и жарко пылали в топке. Соня подбросила еще. Когда открыла дверку, жар почти вырвался наружу. Девушка отпрянула, чтобы огонь не опалил лицо. Потом пошла на кухню и вскоре принесла оттуда гречку в кастрюле, мытую, но не чищенную картошку. Кастрюлю с гречкой поставила на плиту, а картошку засунула в духовку: пусть печется. Из кухни за ней увязался Котяра. Он тоже любил, когда топили