Дневники полярного капитана - Роберт Фалкон Скотт

Я послал Грана в наш старый дом на мысе Хижины с последней почтой. Он пошел на лыжах и отсутствовал почти четыре часа, и я уже начинал беспокоиться, так как поднялся ветер и сильно разносил снег; он едва не проглядел лагерь, и я рад, что он вернулся.

Провизии у нас больше чем достаточно, и если все пойдет так же, как теперь, то мы проживем в большом довольстве.

Четверг, 2 февраля. Лагерь № 4.

Пустились, наконец, в путь. Поднялись в 7 часов покинули лагерь в 10 часов 30 минут Аткинсон с Крином остались, к великому огорчению последнего. У Аткинсона нога очень болит; он сильно сокрушается о своем состоянии, в чем, признаюсь, я не могу слишком ему сочувствовать: зачем было так долго скрывать и запускать! Крин как-нибудь доставит еще сена с края Барьера. Его мне очень жаль.

Выступив со всеми лошадьми (Аткинсонову я вел сам), я, к удивлению своему, заметил, что они не глубоко уходят в снег и что, к великой моей радости, мы сразу пошли довольно бойко. Так продолжалось больше часа, после чего дорога пошла опять похуже; все же лошади по большей части справлялись хорошо. Только у Боуэрса лошадь очень тяжелая и барахтается даже тогда, когда остальные ступают сравнительно легко. Она усердствует, и чем больше старается идти быстро, тем глубже уходит, вследствие чего она пришла вся в мыле. Я потребовал нашу единственную пару лошадиных лыж – оказалось, ее забыли взять. Невольно приходит на ум, не лучше ли дорога ночью и рано утром, при более низкой температуре. Мое предложение идти ночью – встретило общее одобрение. Если даже не будет лучше, то лошади будут лучше отдыхать в более теплые дневные часы и лучше пойдут ночью.

Итак, мы отдыхаем в наших палатках, с тем чтобы подняться в путь к ночи. Гран добродушно вызвался идти назад за лыжами. Как специалист-лыжник он нам очень полезен.

Прошлой ночью температура упала до +6° [–14°C]. После того как ветер прекратился, стало тепло и тихо.

Пятница, 3 февраля.

8 часов утра. Лагерь № 5. Стали снимать лагерь в 10 часов вечера, выступили в 12 часов 30 минут. Дорога сначала плохая, но постепенно улучшалась. Были две короткие передышки, а в 3 часа 20 минут утра сделали привал, чтобы поесть и покормить животных. Шли потом с 5 часов до 7. Прошли всего 9 миль. Дорога под конец была как будто лучше, но перед самой остановкой Боуэрс, шедший впереди, погрузился в глубокий, рыхлый снег. Следовавшие непосредственно за ним разделили его участь, и в сугробе мигом забарахтались три лошади. Их кое-как вытащили; двух вывели на сравнительно твердое место; остальных, запутавшихся, распрягли и осторожно водили, пока тоже не напали на более или менее твердое место.

Тогда разбили лагерь. Тут опять показали себя лыжи. Надели пару на большую лошадь Боуэрса; сначала она ходила неловко, но это продолжалось всего несколько минут; когда ее запрягли, она привезла не только свои сани, но еще и другие, и все это по таким местам, на которых она прежде провалилась. Будь у нас больше этих лыж, мы, наверное, могли бы надеть их на семерых из наших восьми лошадей, а немного погодя, полагаю, и на восьмую. Нет сомнения, что в такой «обуви», они без всяких затруднений возили бы свои нагруженные сани. Досадно, как вспомнишь, что мы лишаемся такой существенной подмоги потому только, что лыжи забыты на станции!

Еще впечатления. Жалко смотреть, как лошади барахтаются на рыхлых местах. Первый раз неожиданное потрясение как бы возбуждает в них деятельность: чувствуя, что застряли, они стараются вырваться силой. Если рыхлое место невелико, они с большим усилием, фыркая и дрожа, выбираются на твердую поверхность. Если оно и обширно, они все-таки храбро пробиваются, до истощения сил. Большинство лошадей после первой минуты рвется вперед обеими передними ногами разом, рядом скачков, и сани тащит за собой толчками. Это, конечно, страшно утомительно.

Время от времени им приходится останавливаться, и ужасно жалко смотреть на них, наполовину зарытых, тяжело дышащих от страшного напряжения. Подчас та или другая свалится и лежит, вся трепещущая и на время изнуренная. Для них это должно быть страшно тяжело, но удивительно, как скоро к ним возвращаются силы. Спокойным, ленивым в таких случаях много легче, нежели горячим.

Рыхлый снег, наделавший нам столько хлопот, очевидно, лежит в глубокой впадине одной из больших ледяных волн, которые тянутся через выдвинутые давлением гряды у мыса Крозье. Таких волн, вероятно, больше; мы прошли их несколько под конец нашего перехода. Насколько могу судить, кажется, будто рыхлый снег лежит только местами, а не простирается во всю длину впадины. Нам следует с более крепкими на ногах лошадьми искать дорогу, задерживая остальных, пока она не исследована.

Какие удивительные колебания представляет эта работа! Каждый день новые препятствия, угрожающие преградить нам дальнейший путь. А может быть, игра именно потому так и заманчива.

Чем более я думаю обо всем оборудовании нашей санной экспедиции, тем более убеждаюсь, что мы весьма недалеки от совершенства, достижимого в данных условиях для цивилизованного человека.

Черту, разделяющую необходимое от роскоши, довольно трудно определить.

Можно бы уменьшить тяжесть в ущерб удобствам, но все, что было бы возможно сэкономить, равнялось бы ничтожной доле грузов. То есть это половина груза одних саней, а их десять, или около одной двадцатой доли всего нашего багажа. Если эта часть тяжести представляет все, что при каких бы то ни было обстоятельствах можно подвести под рубрику «Предметы роскоши», то из этого следует, что уступка, сделанная комфорту, не стоит и разговора. Такой жертвой мы уж никак не увеличили бы число пройденных нами миль.

После этого скажут, может быть, что у нас набрано слишком много провизии, из расчета 32 унции в день на человека. Я хорошо помню, как мы изголодались в 1903 г., просидев четыре или пять недель на 26 унциях, и вполне уверен, что мы за это время потеряли много жизненной силы. Положим, что 4 унции в день, пожалуй, еще можно бы сберечь; на всех нас вышло бы 3 фунта в день, или 63 фунта за три недели, то есть одна сотая доля нашего настоящего груза.

От такой-то незначительной разницы зависит физическое благосостояние людей, пока при них находятся животные, потребности которых соразмерно много больше, чем потребности людей. Из этого следует, что благоразумие требует содержать последних на высокой степени питания, пока у них есть животные, везущие за них тяжести. Время долгих переходов при сокращенных рационах и тщательнейшем внимании к мельчайшим потребностям настанет, когда люди должны будут полагаться на собственные силы для передвижения грузов.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});