Труп в пруду - Роберт Казанский

оставила фамилию первого мужа – Тимерова. А «Боброва» даже звучит ужасно.

– Интересный брак у вас был, Светлана Викторовна, – ухмыляясь, сказал Якуб.

– Чтобы понять меня, вы должны знать, на каких условиях мы поженились. Это не было большой любовью и или чем-то в этом духе. Мой первый муж умер, точнее, его убили. Я целый год горевала, жила в затворничестве. Потом я устала. Устала от того, что рядом нет мужчины. В конце концов, я просто слабая женщина, какой бы хабалкой не казалась. Я хотела почувствовать себя слабой, снова почувствовать мужскую заботу. Но после смерти Бари я сказала себе, что никто не займет его место в моем сердце, – черная вдова плотно сжала губы и прищурилась. Кретек в ее руках трещал, точно зимний костер. В доме пахло очень приятно, скорее, какими-то травами, ведь хороший кретек никогда не даст привычного сигаретного запаха.

– Я понимаю, вам тяжело! – поддержал женщину Хикматов.

– Мне не тяжело – мне тошно. Я устала от этого дерьма. С Бобровым мы познакомились в одном ресторанчике в центре Петербурга, я в то время проживала там. Это был 1993 год, лихие девяностые принесли мне много денег.

– В каком смысле?

– Бари «крышевал» группировку бандитов. После его смерти за крышу они стали платить уже мне, пока их не закрыли в начале нулевых. Кажется, во втором году их закрыли с моей подачки. Они платили с каждым годом все меньше и меньше, а на мои требования повысить взнос не реагировали. Я прикрыла их утырскую шайку. С зоны никто не вернулся: мои люди поработали там. Все эти несогласные сгнили в тюрьмах, как последние шавки.

Подумать только, эта старушка, мирно курящая напротив нас, является криминальным авторитетом лихих девяностых. Так еще и питерским.

– Так вот, – Тимерова откашлялась и продолжила. – В девяноста третьем году мы познакомились с Мишей. Я предложила ему взаимовыгодное сотрудничество. Мы женимся, он имеет право жить со мной и пользоваться всем моим имуществом. В обмен я просила его быть рядом всегда. Он согласился. Мне тогда было сорок пять, ему – двадцать шесть. Девятнадцать лет разницы, Господи! Но в сорок пять я выглядела отлично. Никто не давал мне мой возраст. Я убеждена – если женщина будет следить за собой, она всегда будет выглядеть приятно. Вот мне семьдесят два, а я по-прежнему крашусь и всегда одеваюсь красиво. Конечно, меняется и стиль макияжа, и стиль одежды, но все же. Нельзя женщине в шестьдесят носить спортивные штаны, молодежные кроссовки и всякую такую дребедень. Не нужно делать пластику и краситься, точно твое лицо изнасиловал художник. Когда дама синеющими руками держится за молодость и пытается выглядеть не на свой возраст, это просто отвратительно. Пришел твой возраст – одевайся в соответствии с ним, только стильно, и обязательно ухаживай за собой. Немного косметики и легкий приятный парфюм – все, больше ничего не надо.

Хикматов отлично понимал, что эдакая старуха Изергиль отвлеклась, но не перебивал ее, а терпеливо слушал.

– Мы жили три года в северной столице, а затем перебрались в Москву, где прожили где-то до 2002 года. Потом я закончила дела в Санкт-Петербурге, и мы уже со спокойной душой переехали сюда, в мой загородный дом, – Светлана Викторовна остановилась и сделала несколько затягов. – Я знала, что Мишка спит с другими. Меня это не волновало: он был совсем не похож на моего Бари. Любят женщины суровых и жестких мужиков, кто бы что ни говорил. Никому не нужна излишняя романтика, никому не нужны мужские слезы: девушки любят, когда мужчина может прикрикнуть, но без фанатизма. Бари был именно таким. Он любил меня, но покричать на меня тоже мог. А мне это нравилось. Он никогда не бил меня! Вот что важно.

– Неужели, Бобров вас бил?

– Этот слабак не был способен даже на крик. Он понимал, что полностью зависит от меня. Поэтому он и не мог ни крикнуть на меня, ни припугнуть. Слабак, а не мужчина. Ненавижу каблуков, но, как говорится, уговор дороже денег, так что я жила с ним.

– Знали ли вы про его связи с Инессой Новиковой из деревни Акулово?

– Конечно, Якуб Харисович, – старушка с аппетитом затянулась. – Я обо всем знала, не ругала его и все такое прочее. Сами посудите, мне семьдесят два, а ему – пятьдесят три. Да и вообще, мне было плевать на него. Я не переживала, если он не ночевал дома. Все люди считают меня больной, сошедшей с ума старухой. Что ж, пожалуй, это так. Но я прожила горькую жизнь. И вот уже почти тридцать лет никак не могу смириться с потерей моего первого мужа. Я курю, я пью – ну и пусть, «the show must go on»! Закурила я после того, как узнала, что бесплодна. Ради чего жить? Ни детей, ни родственников, ни любимого человека. Я жду своей смерти, но сама я лишать себя жизни не буду: это трусливый поступок. Я достойно выстояла перед всеми превратностями судьбы. А Михаил… Он был нужен мне только, когда я плохо себя чувствовала, чтобы он принес мне воды и сопровождал меня в дальних поездках. Что ж, теперь, видимо, придется забыть и о путешествиях.

– Госпожа Тимерова, у вас много имущества? Извините за резкий вопрос, но, думаю, вы привыкли к конструктивизму, – сухо произнес Хикматов, которому порядком надоели излияния души этой старой замученной женщины.

– Я люблю прямые вопросы, а не ходить вокруг да около. Имущества у меня вполне себе достаточно, – она докурила и затушила сигарету о хрустальную пепельницу в виде лебедя. – Дом в Автомобилисте, квартира в Серпухове, Москве и Питере. Еще есть большой земельный участок в Самарской области. Все это должно было достаться Мише. Я все ждала, грохнет ли он меня. Хватит ли у него смелости? Не хватило. Трус! Тряпка, а не мужик.

– Интересное мнение, Светлана Викторовна. А кому же теперь достанется имущество после вашей смерти?

– Двоюродному брату моего мужа. Так написано в моем завещании. Мы пришли к этому с Мишей, когда я решила обсудить с ним вопрос моего наследства. Он мне прямо сказал, что если он умрет раньше меня, то все наследство записать на его кузена, – серьезно, без малейшего намека на сожаление говорила она.

– Имеете в виду двоюродного брата убитого? Или брата вашего первого супруга? – недоуменно спросил я.

– Боброва, конечно. У Бари никого не было, к сожалению, равно как и у меня. Мы с ним сошлись как два одиночества и после этого стали одним целым. Нам