Спаси нашего сына (СИ) - Магдеева Гузель

Я разглядываю незнакомца: он высокий, на голову выше Егора, и крупнее, хотя и Баринов выше среднего. Темные волосы, густые брови, смуглая кожа, — все это явно выдает в нем восточную кровь.

От его взгляда становится неприятно, но я заставляю себя его выдержать.

— Что вы хотели мне сказать? Кто вы такой?

Егор, глядя на него исподлобья, молчит, передавая слово. Я подхожу к Баринову, физически ощущая, что нуждаюсь в его защите, и молча беру за пальцы.

— Меня зовут Арслан. Я готов помочь тебе вернуть квартиру и отыскать тетку.

— А зачем вам это? — сглатываю внезапно возникший в горле ком, говорить с кем-то на эту тему, кроме Егора, отчего-то тяжело. А еще я не верю в бескорыстность, но не могу понять, что нужно взамен этому огромному мужчине. И неизвестность пугает меня куда сильнее.

По лицу Арслана пробегает тень. Он смотрит мне прямо в глаза, а я впиваюсь в ладонь Егора, когда Арслан произносит:

— У меня украли дочь. И это — пока единственный след.

Глава 41. Егор

— Не знал, что у тебя есть дочь.

Мы с Арсланом снова встречаемся глазами. Я чувствую, что меня сейчас пытаются нагнуть, и на морально-волевых вступаю с ним в борьбу, не собираясь отводить взгляд или сдаваться.

— Я и сам узнал об этом недавно, — цедит нехотя. Ирония судьбы, по-другому не скажешь. Мы с ним по два разных угла ринга, у обоих дети, которых мы хотим защитить, только его просьба — это слишком огромные риски.

Для моей Евы, которая вот-вот согласится на все условия, даже не думая о себе. Потому что она уже пропитана материнскими инстинктами, против природы не попрешь — оттуда и желание защищать ребенка, даже если он чужой.

Меня клинит.

Есть в шахматах такое понятие — цугцванг, когда каждый следующий ход делает только хуже. Для всех.

Вот сейчас у нас этот самый долбаный цугцванг, к чему бы мы не пришли, все слишком рискованно и опасно.

Я всю жизнь старался избегать криминала. Да, в моей работе не все было идеально, и двойная бухгалтерия, и взятки, и что угодно, но вот этот мир, где крадут детей, лишают квартир ни за что, угрожают жизни — он мне чужд и неприятен, так какого хрена вселенная так упорно тянет меня в него?

— Я не буду ставить в опасность свою женщину, — сжимаю на плече Евы свои пальцы, она так и рвется вперед, пытаясь вставить слово, — и не готов подставлять своего ребенка.

Ева оборачивается резко, глаза огромные, рот приоткрыт, а до меня только после ее внезапной реакции доходит, что я сказал.

Я признал ребенка своим. Публично. Сказал вслух то, что, казалось, еще и сам не до конца принял. Без всяких тестов, клятв и прочего.

Может, это самая большая ошибка в моей жизни, пофиг.

Я иначе не смогу.

— Егор, — на лице Евы столько эмоций, начиная от радости и заканчивая благодарностью, что я на пару секунд вообще забываю о присутствии Арслана и его проблемах. Но он нетерпеливо произносит:

— Я понимаю, у вас здесь романтик и все такое. А у меня там вопрос жизни и смерти двухлетней девчонки, которая еще ничего в этой жизни не видела.

— Ты пытаешься свои проблемы взвалить на нас, — качаю я головой, и Сабиров взрывается. Подскакивает ближе, тыча мне пальцем в грудь:

— Ни черта ты не понимаешь, Баринов, я бы не пришел к тебе, если бы не знал, о чем говорю. Я готов обеспечить полную безопасность твоей женщине, ясно?

Я не хочу этого делать, но выбора не остается. Поэтому без всякого удовольствия, говорю то, что думаю:

— Так какого лешего ты не защитил тогда свою?

Потому что это правда. Потому что если ты пришел доказывать кому-то, что сдюжишь, а сам обосрался, тогда грош цена твоим заверениям.

Напряжение нарастает, воздух между нами трещит, как линии электропередач. Я за эти дни психологически измотан, и от меньшего бы завелся, а здесь — просто вне себя. Его гарантии для меня просто слова, случись что, ничего не отмотать назад. Кто будет нести ответственность? Кто мне даст руку на отсечение, что моя девчонка не пострадает?

— Ты можешь сколько угодно ковырять эту рану, — сквозь зубы произносит Арслан, — и вменять мне похищение в вину. Но я не знал! — срывается почти на крик, — не знал, гадство, что у меня есть дочь. Все вскрылось только после похищения. Я связан по рукам и ногам, и ваше дело — единственный на данный момент шанс расскачать лодку.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Поняв, что я против, он поступает совсем уж низко — обращается к Еве.

— Ева, там моя дочь. Ее украли прямо на глазах мамы и держат отдельно уже давно. Мы не знаем, в каких она условиях, что с ней сейчас, что с ней будет. Ты представляешь, каково это?

Ева жмурится, отступая от него, впечатывается в меня своими острыми лопатками, и я закрываю ее, обнимая за плечи и притягивая к себе еще ближе. Она такая маленькая, хрупкая, какого черта Сабиров себе позволяет?

— Все, что тебе нужно, просто позволить мне запустить эту историю в прессу. Фото твоей тети, историю вашу. И признание, что ты сделаешь все, чтобы правда восторжествовала. Я приставлю к вам лучших людей, спрячу в самых надежных местах. Вы и сами хотите жить спокойно, разве нет? — переводит он на меня взгляд, — я поймаю их и закрою. Вас никто больше не побеспокоит. Один ты не справишься, Баринов, тебя слишком давно не было в этом городе, чтобы кто-то подписался рисковать.

— Кто они? — интересуюсь глухо.

— Отморозки, — он все еще просит нас о помощи, но не торопится раскрывать все карты, — торчки и придурки, но за ними дальше стоят серьезные люди, и я смогу выйти через них на похитителей дочери.

— А ты уверен, что все это взаимосвязано?

— Иначе бы я тут не стоял, — пожимает он плечами, — я не супергерой и не хороший человек. Но отобрать у меня возможность стать хорошим отцом…

Он замолкает, молчу и я.

Слишком понимаю его мысли, а хочется абстрагироваться и не принимать его проблемы как свои. Я не верю ему до конца, всегда, когда есть личный интерес, договоренности могут обнулиться, а факты отличаться от того, что тебе говорят.

— Мне нужно будет идти на телевидение? — Ева подает голос робко, но на меня не смотрит, понимает, что я не поддержу ее решение. Напрягаюсь, сжимая плечи слишком сильно, и она дергает незаметно, заставляя меня расслабить руку и отпустить ее, — рассказывать об этом всем?

— Я все организую, Ева. Тебе не придется даже выходить из дома, а потом я отвезу вас обоих в безопасное место, поставлю охрану. Потерпеть придется всего ничего, максимум неделю.

— А потом?

— А потом я верну вам квартиру и сделаю так, что все о вас забудут.

— А если у тебя не получится? — слова Евы ранят, но я удивляюсь, как она не боится задавать такой вопрос, обговаривая условия на берегу. — Если все будет зря? Что тогда будет с нами?

— Если не получится, — глухо произносит Арслан, выдерживая мой взгляд, — я все равно сделаю все, чтобы защитить вашу семью. Даю слово, Баринов.

И в эту секунду я внезапно вижу его настоящего. Со страхами. Уязвимого. Но готового идти до конца и сражаться за свое до победного.

Гадство. Слишком личное я видел, слишком пересекается с моим.

— Я согласна, — выпаливает Ева и протягивает ему хрупкую ладонь, — только сдержи свое слово.

— Сдержу, — клянется он и осторожно пожимает руку в ответ моей слишком смелой девчонке.

Глава 42. Ева

Я никогда не считала себя храброй. Наоборот, я росла робким ребенком, и потеря родителей очень сказалась на моем характере.

Да и тетины любимые фразы — скромнее надо быть, выскочек никто не любит, — наложили на меня отпечаток. Я привыкла не влезать в авантюры, не рисковать и не отсвечивать, как говорит Алена.

Но сейчас я физически ощущаю необходимость согласиться на предложение Арслана.

Он такой большой и какой-то потерянный, что мне хочется взять его за локоть, усадить на диван и спрашивать про дочь, обещать, что я помогу и что все будет хорошо.