Лирик против вермахта (СИ) - Агишев Руслан

Естественно, сейчас идеологическая работа велась, чему доказательством были и институт политруков в действующих частях, и сам комиссар Руднев в партизанском отряде. Отражением этой работы было бесчисленное множество патриотических плакатов на стенах, газетах и боевых листках, проводимые на передовой концерты, идеологически выверенные статьи в газетах. Но разве этого было достаточно? Сидевший внутри Мишки прожжённый делец, съевший целую стаю собак на хейте, пиаре и фейках, легко замечал всю топорность, кондовость и прямолинейность пропаганды и контрпропаганды.

И он отлично понимал, что можно и нужно работать совсем иначе — с выдумкой, огоньком, а иногда и «извращением», как бы это дико не звучало. Мишка с легкостью бы назвал с десяток PR-акций и компаний, которые сейчас бы выглядели очень странными, но в свое время оказались бешено эффективными. Взять хотя бы показательную историю с бывшим генеральным прокурором Юрием Скуратовым, когда по телевидению стала тиражироваться видеозапись с очень фривольным содержимым. Мишке тогда особенно запомнилась сказанная в одном из ток-шоу фраза: «на видео человек, похожий на генпрокурора Скуратова, с двумя девушками, похожими на шлюх, занимается процессом, похожим на секс, в месте, похожем на баню». В этой фразе и особенно в ее метких терминах и состоял весь смысл негативного пиара, когда ничего не утверждалось, но намекалось, что дело обстоит именно таким образом.

Мишка живо чувствовал, что всю сегодняшнюю идеологическую работу может кардинально перестроить, сделать из нее крайне эффективно работающий механизм. С его знаниями из будущего, особым опытом в этой сфере идеология в стране может стать оружие, по мощности не только сравнимым с танками, самолетами и кораблями, но превосходящим все это. По крайней мере, в его время войны можно было вести и так — через экран телевизора, через разнообразные сетевые ресурсы, создавая нужные тебе картинки. Пусти и не все, но многое из этого, в полной мере применимо и здесь.

— Ладно, хватит сиськи мять, — наконец, он решился. Все равно поговорить нужно. По себе знал: чем дольше откладываешь, тем тяжелее потом решиться. — Черт, а помял бы. Говорят, что хорошо успокаивает.

Подошел к палатке.

— Тук-тук! Тук-тук! — за неимением дверного звонка или доски для стука, Мишка изобразил нужный звук ртом, и, похоже, перестарался. В ответ послышался смех, явно оценили фантазию. — Товарищ командир, разрешите войти?

Услышав нужный ответ, Мишка откинул полу палатки и вошел внутрь.

— Что случилось? — Ковпак откинулся на спинку стула. Руднев, сидевший за столом напротив, продолжал что-то писать. Даже головы не поднимал, пока строчил. — Не спится после награждения? — командир понимающе улыбнулся. — Я, как свое первое Красное знамя получил, тоже себе места не находил. Не тянись, как на плаце. Рассказывай, какая нужда?

— Разговор у меня, Сидор Артемьевич… Важный.

При этих словах комиссар поднял головы и вопросительно посмотрел на Мишку, словно бы спрашивал, а не уйти ли ему.

— И к вам тоже, товарищ комиссар.

Ковпак и Руднев недоуменно переглянулись. Точно не понимали, зачем они оба парню понадобились, да еще и на ночь глядя.

— Гм, разговор, значит, и важный к тому же, — командир улыбнулся. Наверняка, решил, что парнишка после награждения все никак успокоиться не может. — Давай, Миша, поговорим.

Ковпак показал на лавку рядом с собой. Руднев тоже повернулся к нему, отложив журнал боевых действий отряда. Продолжали многозначительно переглядываться, явно не ожидая от парня чего-то серьезного. А кто бы ожидал?

— Товарищ командир, товарищ комиссар, — чуть ли не торжественно начал Мишка, но от волнения его голос разу же «дал петуха». — Мы… э-э-э… воюем неправильно, точнее сказать, не совсем правильно.

В командирской палатке на некоторое время повисла тишина, в которой были хорошо слышен стрекот сверчков, и удары светлячков о стекло керосиновой лампы. Командиры вопросительно смотрели на Мишку, он — в ответ.

— Что? — переспросил Ковпак, первым прервав молчание. Уже по голосу чувствовалось, что такие шутки ему были совсем не по нраву. — Что это еще за шутки, боец Старинов? Кто это воюет неправильно? Красная Армия? Или может быть наш партизанский отряд? У тебя голова что ли закружилась от награды, сопляк? Что мол…

Видно было, что командира хорошо задело. Ковпак явно не сдерживался в выражениях. Раза два, если не три, Мишку обозвали «сопляком», «сынком, у которого еще молоко не губах не остыло», «махновским атаманом», ' в голову стукнутым'. Дело, похоже, шло к тому, что у парня медаль отберут.

А вот комиссар отряда, напротив, сидел молча и совершенно спокойно. По крайней мере, особых эмоций на его лице замечено не было. Руднев просто сидел и внимательно смотрел на парня. Хотя, Мишке показалось, что вивисекторский интерес в его взгляде мелькал и даже не раз.

— Не шуми, Сидор, — Руднев негромко постучал по столешнице, привлекая к себе внимание. — Пусть Миша толком объяснится. Выслушать надо, а ты сразу по матери…

Поперхнувшийся было, Ковпак замолк. Но судя по его глазам, костерить парня мог еще очень долго и изобретательно. Он шумно выдохнул воздух и затем махнул рукой. Мол, давай, гутарь…

— … Воевать можно и нужно не только винтовками и бомбами, — начал Мишка, сверкнув глазами. Все равно назад дороги больше не было, а, значит, нужно было идти «ва-банк». Сейчас им все выложить, пусть и думают. — Это долго, дорого, тяжело и кроваво. Другим оружием, которое не менее сильно, является слово, которое произнесли в нужно время, в нужном месте и с нужным акцентом. Например, дезинформация военачальников противника, обман простых солдат, распускаемые панические слухи и т.д.

У Ковпака на лице застыло страдальческое выражение. Если бы мог, точно бы парню ремня дал.

— Вижу, не сильно верите, Сидор Артемьевич, что слово может быть посильнее пули или ножа. Тогда вот вам пример. Я еще вчера распустил слух о том, что вы мой родной дед, — Мишка предъявил свой первый козырь, пусть и маленького достоинства. Ведь, на такой разговор не пойдешь с пустой фигой в кармане и пустопорожней болтовней. Всем и всегда нужны доказательства твоей правоты. — И ни у кого сомнений в этом не возникло….

Командир, похоже, дар речи потерял. Засопел, как медведь, головой дернул. Осталось только встать на задние лапы (ноги) и зареветь благим матом.

— А после пошел к старшине и попросил мне выдать пистолет. Сказал, что вы, Сидор Артемьевич, его мне хотите подарить, — парень вытащил из-за пазухи немецкий вальтер и положил его на стол. В принципе, похоже было доказательство. Ведь, личное оружие Мишке еще было не положено. Только нож на поясе. — И три обоймы забрал.

Руднев вновь негромко постучал по столу, призывая Ковпака не спешить с выводами. Тот же, уязвлённый, засопел еще сильнее.

— А вот еще доказательство того, что нужное слово имеет особенно разрушительную силу, — Мишка залез за пазуху куртки и вытащил небольшой листок, на котором было напечатано несколько предложений на немецком языке. Он заранее позаботился, чтобы напечатать на походном типографском станке пример листовки, написанной в лучших традициях «чернухи» будущего. — Я поглядел на ваши листовки для немцев и написал свою.

Ковпак взял протянутый листок, повертел и отдал его комиссару, который хорошо владел немецким.

— Хм, хороший немецкий, Миша, — похвалил парня Руднев. — И так… Немецкий солдат, ты убиваешь наших матерей, насилуешь жен, вешаешь наших детей и сжигаешь наши дома. А ты не боишься, что мы сделаем тоже самое с твоей матерью, твоей женой, твоими детьми и твои домом. Сильно сказано. Сидор, не находишь?

Ковпак неопределённо качнул головой. Сразу и не поймешь, понравилось или нет.

— Так тут еще одна листовка… Ну-ка, ну-ка, — комиссар сначала про себя прочитал немецкий текст, а начал вслух переводил. — Немецкий солдат, а ты знаешь, что у твоего фюрера отец был евреем? Его звали Леопольд Франкенбергер из семьи еврейских банкиров, и именно он разорял простых немцев! Хм, правда, что ли? — парнишка кивнул. — Сидор, что молчишь?