Один в поле воин - Тюрин Виктор Иванович

– Чего они тут?! Черт! Злые какие-то, щерятся, – раздался чей-то голос.

– Петро! Осторожнее, а то порвут! – предупредил его второй мужской голос.

– Ах ты, сука! – вдруг неожиданно раздался крик, а за ним визг собаки.

– Помогите!! Пожалуйста, помогите!! – заорал я по-английски, стоило мне понять, что это пришла помощь.

– Степаныч, там, похоже, не по-нашему кричат.

– Стреляй! – раздался приказ.

Почти одновременно раздались два выстрела. Я услышал, как до этого грозно рычавшая стая с жалким тявканьем бросилась наутек. Спустя минуту дверь резко распахнулась и на пороге показалась освещенная солнцем фигура милиционера. В руке он держал револьвер. За то время, что я здесь просидел, похоже, тучи разошлись. Войдя со света, он не сразу разглядел меня в полумраке.

– Эй! Ты, что ли, кричал? – громко спросил он меня, прищурив глаза.

– Я, офицер, – по-английски ответил я.

– И точно, лопочет не по-нашему. Как его сюда занесло? – пробормотал он негромко, но я его услышал, а потом он спросил: – По-русски говоришь?

Сделал вид, что пытаюсь понять сказанное, после чего покачал головой и на ломаном языке ответил по-русски:

– Русски. Нет.

Старшина, я определил звание по погонам на шинели, шагнул вперед и, негромко ругнувшись, задумчиво сказал:

– Вот же мать вашу, как с немым говорить, ничего у него не спросишь.

Молодой милиционер встал на его место, придерживая одной рукой дверь, чтобы не захлопнулась, а во второй держа наготове револьвер.

– Петро, чего стоишь столбом? Включай фонарик и осмотри здесь все, – приказал ему старшина.

– Сейчас сделаю, – вот только в голосе его напарника не было уверенности.

– Давай живее, а я пока иностранцу руки развяжу.

В руке молодого милиционера вспыхнул фонарик, а в следующую секунду дверь захлопнулась, вернув полумрак. Луч света побежал, на какое-то мгновение замер на мне, потом ушел в сторону. Милиционер сделал с десяток шагов в глубь котельной, замер на мгновение, потом попятился назад, при этом сдавленно крикнув:

– Степаныч! Мать…

Не договорив, булькнул горлом, и тут его начало тошнить, выворачивая наизнанку. Старшина, только успевший открутить проволоку, резко вскочил на ноги, одновременно выдергивая револьвер из незакрытой кобуры.

– Что там?! – крикнул он, подбегая к своему напарнику.

– Там… Там… – глухо забормотал молодой парень и осветил угол котельной, при этом отвернул лицо. Судя по всему, зрелище было отвратительное, потому что старшина громко сглотнул и только потом разом осевшим голосом выругался. Взял из руки напарника фонарик, а самого подтолкнул к двери.

– Все, Петр! Иди на улицу! Снега пожуй, а потом пулей к сторожу. Доложись по телефону дежурному! Все как есть! Давай быстрее!

Я только развернул затекшее тело, как мимо меня, топая сапогами по замерзшей земле, пробежал молодой милиционер, с ходу толкнул дверь и выскочил наружу.

– Теперь, браток, посмотрим, что с тобой. Крепись, паренек, все будет хорошо, – приговаривал он, успокаивая меня, одновременно осторожно разрезал впившиеся в тело кожаные шнурки. – Терпи, парень. Все страшное уже закончилось. Ты молодец, хорошо держался.

Как ни странно, но именно простые человеческие слова милиционера снимали с моей души, слой за слоем, напряжение и страх. Вместо них пришла свинцовая усталость в теле и пустота в голове. Осторожно разминая руки, я поблагодарил старшину:

– Спасибо, офицер. Вы спасли мне жизнь. Я этого не забуду.

Старшина ничего не понял, но при этом широко улыбнулся и сказал:

– Ты, похоже, американец, парень. Мне довелось на Первом Украинском фронте воевать, когда в апреле мы вышли с вами на соединение. На Эльбе это было. Правда, напрямую не довелось общаться… Эх! И чего я тебе объясняю, ведь ты по-русски ни бум-бум, – милиционер на секунду задумался, потом неожиданно спросил сам себя: – Вот только интересно мне, как ты, паренек, здесь оказался?

В ответ на его слова я выжал из себя кривую улыбку, потом морщась, с трудом, залез негнущимися пальцами во внутренний карман и достал бумажный квадратик, на котором по-русски было напечатано: Американское посольство. Затем следовал его адрес, а далее шли три телефона. Такие визитки мы получили от сотрудника посольства, еще в день нашего приезда. Отдал ее старшине, потом ткнул в себя пальцем и сказал:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Я Майкл Валентайн. Майкл.

– Понял. Ты Майкл, а я Матвеев Сергей Степанович, – представился в свою очередь милиционер.

Старшина Матвеев прослужил в милиции в общей сложности одиннадцать лет, с перерывом на войну. Только после его седьмого заявления начальство решило удовлетворить просьбу настырного младшего сержанта. Воевал он с октября сорок второго по август сорок пятого года. Хорошо воевал. Три медали и орден. Ему здорово повезло, правда он этого так и не осознал, что не стал инвалидом, не получил серьезных болезней, как следствие после тяжелых ранений, и потому смог вернуться на любимую работу.

Оперативная бригада прибыла на место уже через двадцать минут. Оперативники, следователь, проводник со служебной собакой, эксперт. Когда милиционеры узнали, что есть свидетель убийства, все сначала обрадовались, а потом приуныли, стоило им узнать, что он иностранец и по-русски не говорит. Пока старший группы, в звании капитана, пытался придумать, что со мной делать, я дернул его за рукав, потом показал на голову и на вспухшие кисти, тем самым говоря, что мне нужна медицинская помощь.

– В больницу хочешь? – недовольно спросил меня капитан, который так и не пришел ни к какому решению. Иностранец был ценным свидетелем, которого надо прямо сейчас допросить, вот только как это сделать, он не знал. Он ведь американец. Позвонить в Министерство иностранных дел? Или в ГБ? Так парень не шпион, а виноват наш душегуб. Тогда, наверно, нужно звонить в американское посольство. А что он им скажет? Так кому звонить? Сейчас на озабоченной физиономии капитана милиции крупными буквами была написана растерянность и непонимание сложившейся ситуации.

– Hospital, – подтвердил я его слова.

– Да ясно, что в госпиталь, – капитан вздохнул, потом еще раз посмотрел на визитку, которую ему передал старшина, после чего повернулся к Матвееву. – Подойди, старшина.

– Значит, так. Езжай с американцем в районную больницу. Вот возьми это, – он вернул ему листок. – Оттуда позвонишь в посольство. Только пусть сначала подтвердят данные парнишки, потом скажи… Ты, кстати, с этим американцем по-хорошему обошелся?

– Обижаете, товарищ капитан.

– Ладно. Ты вот что… М-м-м… Вот же загвоздка! Может, все-таки в Министерство иностранных дел позвонить? Дело-то международными осложнениями попахивает. Покушение на иностранца и все такое, – капитан еще с минуту думал, потом сказал: – Сделаем так. Как только сплавишь американца, заедешь в отделение и позвонишь в госбезопасность.

– Почему я, товарищ капитан? Пошлите кого-нибудь другого.

– Это приказ, старшина. К тому же именно ты все подробности знаешь. Все, выполняй!

– Слушаюсь!

– Погоди! Скажи Васильчуку, пусть подбросит вас до перекрестка и пулей обратно.

Оперативный автобус представлял собой древний ржавый рыдван, в котором гуляли сквозняки и остро пахло бензином. Мы ехали минут десять, после чего шофер высадил нас, а затем машина, надрывно рыча мотором, развернулась и поехала обратно. Идти оказалось недолго, какие-то пятнадцать минут. Когда мы шли к больнице, я жестами показал, что сам позвоню в посольство, чем сильно обрадовал старшину.

Сначала мы нашли дежурного врача, который обработал мои раны, ободрив сержанта, что ничего страшного у американца нет. В кабинет, где сестра делала мне перевязку, то и дело заглядывали ее подруги, чтобы посмотреть на иностранца. После перевязки я позвонил в посольство. Представившись, сообщил, что меня задержали и попросили установить личность. Соврал я специально для того, чтобы не давать этому делу официальный ход. Мне казалось, что милицию мои слова тоже устроят.