Бабур (Звездные ночи) - Пиримкул Кадыров

Шейбани-хан поднялся, здороваясь с мирзой. Запах майноба ударил в лицо: молокосос был пьян, посмел явиться сюда пьяным! Шейбани-хан знаком велел посадить мирзу ниже ханского сына Тимура Султана и зятя хана Джанибека.

Султан Али был преисполнен почтения к хану.

Поверх красной меховой шапки Шейбани надел белую чалму; одежда под легким, с короткими рукавами чекменем из голубого сукна, застегнутым золотыми пуговицами, была зеленого цвета — цвета мусуль-майского знамени. И коврик… «Набожный человек этот степняк», — подумал Султан Али. Но то, что Султану Али, повелителю Самарканда, указали место ниже других, не столь знатных… Вон оно как! И Султан Али намеренно небрежно, на виду у султанов, сел, кое-как скрестив ноги. Сын Шейбани-хана, Тимур Султан, взглянул на соседа с раздражением.

— Мирза, вы хотите стать для нас близким как сын? — ласково спросил самаркандца Шейбани-хан.

— Мы приглашены вами, воитель-халиф, чтоб заключить мир…

— А ваша высокородная мать разве не прибыла с вами?

— Мать послала меня, — откровенно ответил Султан Али, невольно выдавая истинную меру своей власти.

— Но высокородная намерена была прибыть…

— Э, женщины… что они понимают в делах войны и мира, — Султан Али неуклюже исправил свой промах.

— Нет, вы уж пошлите за ней человека, мирза, — ласково, но так, что не ослушаешься, сказал хан.

Султан Али взглянул на Абу Юсуфа, что примостился на коленях рядом с ним. Тот быстро поднялся и поклонился Шейбани-хану:

— Великий воитель истинной веры, позвольте мне немедля отправиться за Зухрой-бегим.

Шейбани-хан ласково улыбнулся и Абу Юсуфу:

— Из моих лучших скакунов — один ваш, бек.

— Благодарен, о повелитель!

— Бек, возвращайтесь в город, — вскинулся вдруг мирза, — сообщите нашу волю Ходже Яхъе. Если он не прибудет туда, где нахожусь я, Султан Али-мирза, между нами не будет мира.

— Истину произнесли ваши уста, мой амирзода, — несколько снисходительно произнес Абу Юсуф и, спеша выполнить приказы венценосцев, удалился. Шейбани-хан многозначительно оглядел своих султанов.

— Вы пока побеседуйте с мирзой, — повернулся и, выйдя в заднюю дверь, спустился вниз.

Султан Али обвел взглядом лица султанов — они выражали только вражду. Не желая оставаться среди них, мирза поднялся и направился к боковой двери. Тут же вскочил с места один султан из Туркестана, встал на дороге:

— Мирза, вы теперь никуда не уйдете от нас, таков приказ!

Внушительного роста нукер, положив кулачище на рукоять кинжала, вырос у двери. Теперь Султан Али понял, что попал в ловушку. И вмиг отрезвел. Бледный, самаркандец вернулся на место.

Прошло несколько часов, и вместе с четырьмя рабынями явилась в Баги-майдан Зухра-бегим. Белый шелковый платок, по-особому повязанный на голове, и полукруглое золотое украшение на лбу делали ее похожей на невесту. Цветастый камзол с длинными рукавами, надеваемый женщинами-венценосцами, плотно охватывал полный, но еще гибкий стан. Длинный-длинный подол белого атласного платья стелился из-под камзола по полу, его поддерживали с обеих сторон рабыни.

Зухру-бегим провели в зал, обставленный и украшенный намеренно по этому поводу. Гостью заметила старшая жена Шейбани-хана, которой было под пятьдесят.

— Ну и бесстыдница! — зашептала она молодухе, что находилась рядом, — Каково?. Стосковалась по мужику, забыла про всякое приличие, вырядилась невестой!.. Подождала бы, пока прибудут свахи, выполнят все честь по чести… Да минует нас такой позор!

Когда Зухра-бегим вошла в тронный зал, Шейбани уже был там, с немногими приближенными. Бегим низко поклонилась хану, ожидая, что он сойдет с трона, чтобы встретить ее у подножия, на ковровой дорожке. Но хан будто прирос к своему золотому трону, сдержанно бросил оттуда, сверху:

— Добро пожаловать к нам, бегим.

Зухра ожидала иного. Как-то вдруг она поникла, на глаза ее навернулись слезы.

— Повелитель-халиф, я принесла себя в жертву вам! Сына родного, честь и достоинство свое — все, все отдам вам… уверовала в ваше благородство… в ваше письмо…

Лицо Зухры-бегим было скрыто густой белой шелковой вуалью. Его трудно было разглядеть. Хан взглянул на руки женщины, на пальцы, унизанные золотыми кольцами и драгоценными каменьями, — дрожащие пальцы, руки с явно видимыми прожилками кровеносных сосудов, бегим в возрасте — что ж тут поделаешь. Не то что девятнадцатилетняя младшая жена, недавно взятая ханом в Бухаре.

Шейбани вспомнил, что Султану Али, великовозрастному сыну Зухры-бегим, которого сейчас запугивают его султаны в другом дворцовом помещении, уже восемнадцать.

— Не волнуйтесь, бегим, — спокойно произнес хан, — мы знаем о вашей заветной мечте. Если богу будет угодно, ваши намерения не останутся невыполненными!

И это было все, что услышала женщина. Зухру-бегим вместе с рабынями впустили в небольшую комнату и заперли с наружной стороны.

3

Никто не знал, что намерен предпринять над самаркандцами Шейбани-хан, но все военачальники и приближенные чувствовали, что назревают какие-то немалой важности события. Они похаживали небольшими группами вокруг дворца Чилсутун.

Среди них и поэт Мухаммад Салих. На голове его — шелковая чалма в изящных складках; очень шел ему и шелковый, короткий в рукавах камзол. Степнякам-султанам, не расстающимся с тельпеками[106] ни зимой ни летом, огрубелым в беспрерывных войнах, поэт, человек книжный и к тому же одетый со вкусом, конечно, не нравится. Поэтому при каждом удобном случае они колко поминают, как сей щеголь поэт прислуживал самаркандским правителям, незадачливым потомкам некогда грозного хромоногого Тимура.

Вот Камбарбий, глава найманов, насмешливо обращается к Мухаммаду Салиху:

— Господин поэт, наш верный союзник! Из града Самарканда прибыла к нам, видно, любезная вашему сердцу франтиха матушка вместе с сыночком. Рады ль вы своей самаркандской родственнице?

— Досточтимый Камбарбий, Зухра-бегим, да будет вам известно, происходит из племени найман, так что она скорее родственница ваша!

Султаны мангитов, кунгратов, кушчи[107], услышав ответ, захохотали. Этот наймано-кипчакский предводитель больно уж заносится перед другими. Только своих кочевников называет узбеками.

Камбарбий разгневался:.

— А вы бы уж помолчали о родственниках… Разве не происходите вы из барласских тюрков?!

Племя барласов, из которого вышел Тимур, было самым ненавистным для Шейбани-хана. Мухаммад Салих служил во дворце Хусейна Байкары, был приближенным Султана Али-мирзы, потом перебежал к Шейбани. Выдал ему некие секреты, помог овладеть крепостями Бухары и Дабусия[108], стал люб для хана. Но Камбарбий не без оснований считал Мухаммада Салиха ненадежным, способным на предательство и презирал его.

Поэт попытался было отшутиться:

— Любезный Камбарбий, сейчас я — из узбекских тюрков!

— Не хитрите, поэт! Узбек — это одно, а тюрк — совсем другое!

— Почему? Все узбекские племена среди тюрков Мавераннахра.

— Но мы происходим от великого Узбек-хана[109]. А вы, поэт, — сарт, отпрыск этих… городских перерожденцев. Не забывайте этого!

— Господин Камбарбий, мои предки жили в городе Туркестане, а у узбеков есть пословица: «Наш отчий край — Туркестан». Есть такая пословица или нет?

— Ну, есть. И что с того?

— Раз ваш отчий край — Туркестан, значит, ваши прадеды и мои предки происходят от одного корня. Вы, господин Камбарбий, ведите счет не с отдельной ветки, а с корня, с общего корня дерева. Тогда вы увидите, что Узбек-хан жил лет двести назад, а наш Туркестан существовал за тыщу лет и до Узбек-хана. И имя «узбек» существовало в нашем народе задолго до Узбек-хана.

— Ну да! — не поверил Камбарбий.

— Уверяю вас, почтенный! Я вот вырос в Хорезме, читал там древние книги… которые вы так не любите… А знаете, что хорезмшах Мухаммад, ну, тот самый, что воевал против Чингисхана, назвал одного из своих сыновей Узбеком? Раз он дал своему сыну такое имя, значит, имя это было в почете еще вон когда! А что оно значит, знаете? Узбек — значит «сам себе хозяин», «независимый». Племена, возглавляемые нашим повелителем, воителем-халифом Шейбани-ханом, стали называть себя узбеками не потому, что так именовали себя Узбек-хан или еще раньше — сын хорезмшаха. Наоборот: те взяли это красивое имя у тюрков…

— Ну, хватит! Опять этот поэт гнет в сторону тюрков! — с раздражением сказал Камбарбий, обращаясь к султанам, внимательно слушавшим их спор.

— А как же иначе? Ведь сами вы сейчас признали, что ваш отчий край Туркестан. А Туркестан означает «страна тюрков».

— Не дай бог, этот поэт сделает нас еще и потомками турков Рума[110]!

— Я этого не собираюсь делать, господин Камбарбий, господа султаны. Турки Рума… у них своя история. Тюрки же Мавераннахра задолго до появления анатолийского Рума жили в этих долинах. Если вы читали «Шахнаме»… Поэт Фирдоуси свидетельствует: тысячи лет назад земли к югу от… Хорасана уже называли Ираном, а по эту сторону от Хорасана, к северу — Тураном… Наш повелитель Шейбани-хан хорошо знает историю. Наш святейший имам еще в пору обучения в медресе Бухары знал наизусть стихи Навои и Лутфи[111], писал газели на тюркском языке. Хотите послушать?