Убийство в Рабеншлюхт - Оксана Аболина

— Как же не помню, — удивился тот. — Прекрасно помню. Именно он и был.

— Она повсюду ее носила, — тут же подтвердила Сцилла.

— А вот и не ее! — не согласилась Харибда. — У докторской дочки вишневая была. А эта больше малиновая.

— Да какой же она малиновая? — изумилась ее подруга. — Да вы сами посмотрите, святой отец, разве это малиновая?

Но отец Иеремия смотреть не стал, а сунул ленту обратно, и встал со скамьи.

— Проводите нас в дом, — попросил он. — Мы хотим комнату Феликса осмотреть.

Вслед за священником поднялся и жандарм, и они вместе двинулись к дому, сопровождаемые Сциллой, Харибдой и садовником с картины Карла Шпицвега.

Окна комнаты, где жил Феликс, выходили на другую сторону дома, прямо на огород и большую клумбу цветов, посаженную садовником для хозяйки. Комната была просторной, с аккуратными полочками под книги — в основном учебники и разного рода словари и справочники. Пока священник и Бауэр осматривали жилище, Иоганн подошел к полочке и провел рукой по корешкам книг. Корешки оказались пыльными, словно учебники давным-давно не интересовали Феликса. Впрочем, судя по рассказам о его бурной жизни, так оно и было. Среди книг Иоганн заприметил стопку старых французских журналов о моде Harper's Bazaar и большой латинский словарь. Словарем явно не так давно пользовались — корешок его не был пыльным — и, взяв словарь с полки, Иоганн тут же услышал грозный рык Бауэра.

— Ничего не трогать!

От неожиданности словарь выпал из рук юного сыщика, раскрылся, и из него выпорхнул сложенный вдвое бумажный листок. Иоганн нагнулся, протянул к нему руку, но тут же отдернул ее. Ничего не трогать, значит, ничего. Не маленький, понимает.

— Что это у тебя там? — Бауэр поднял с пола листок и развернул его.

В центре листка красовалась фамилия лесника с жирным черным вопросом, от которого по кругу шли тонкие стрелки к нескольким именам. Учителя, доктора, священника, Иоганна и какого-то Иштвана.

— Что это? — нахмурившись, спросил жандарм.

Отец Иеремия подошел тоже и с интересом уставился на странный список. Потом полез в карман, вытащил записку и принялся сравнивать.

— Если это писал Феликс, — произнес священник, — то и записку, получается, писал он.

— Вот же поганец! — неожиданно хмыкнул жандарм. — Значит, сам и писал. Ну, а имена эти к чему?

— В словаре, — тихо, будто сам себе, произнес отец Иеремия. — Найдены в словаре. Но кто такой Иштван?

— Так то мадьяр и есть, — пояснил Бауэр. — который у чужаков… Вы считаете эту записку важной?

В ответ священник только посмотрел на жандарма долгим задумчивым взглядом. Он явно думал о чем-то своем.

— Я посмотрю пока в столе, — не дождавшись ответа, сказал тот. — Должны же быть у него еще какие-нибудь бумаги. Вот и посмотрим, Феликс писал это или нет.

Бумаг в столе оказалась целая кипа. Среди них какие-то недописанные учебные работы, конспекты, лекции, фривольные записочки, которыми перекидываются студенты на занятиях… Так что установить истинный почерк убитого не составило никакого труда. Именно Феликс и написал записку Себастьяну, выдав себя за отца Иеремию. Что совсем уж запутало дело в глазах Иоганна. Но еще более его запутала следующая находка. В отдельном маленьком ящичке лежала расписка учителя Рудольфа в получении двухсот марок.

— Неслабая сумма! — изумленно произнес Бауэр. Он обернулся к слугам, стоявшим в дверях и спросил:

— Так вы говорите, отец отказал Феликсу в крупной сумме денег?

Сцилла и Харибда одновременно кивнули.

— А потом он беседовал с матушкой… — вставил отец Иеремия.

— Точно! — указательный палец Бауэра взметнулся вверх. — А потом он поговорил с фрау Шульц и взял деньги у нее. Вы хорошо соображаете, святой отец, вам бы в полиции работать.

— Бог каждому определяет его место, — ответил смущенный похвалой отец Иеремия. — Боюсь, стезя полицейского все же не для меня. Мое дело — таинства и молитва.

— И за убийцу вы тоже молиться будете? — хмыкнул Бауэр.

— Он такой же человек, как и все, — вздохнул отец Иеремия. — И ему сейчас куда труднее, чем остальным. Познав грех убийства, сложно остановиться. Вот за это я и буду молить Господа нашего. Чтоб остановил и вразумил.

— Странный вы человек, святой отец, — в голосе Бауэра прозвучало что-то вроде уважения. — Даже будь я верующим, за врагов своих никогда бы не молился.

Он помолчал, а потом добавил:

— А почерк-то точно Феликса. Везде одинаков. И вот еще папка тут с какими-то рисунками.

В найденной жандармом папке лежало несколько акварелей с видами холмов и множество карандашных набросков. Рисунки были талантливы — Феликс умел и любил рисовать. Вот полная мельничиха, переваливаясь, идет по деревне, неся из лавки обрез материала. Вот пастушок гонит стадо коров, а за ним следит из кустов расписанная под пиратку свинья. Молочница ругается с мужем. Мрачный мадьяр на поляне разделывает ножом кабана. Рисунок карандашный, но лужу крови вокруг Феликс раскрасил красной краской. Получилось не просто мрачно, а даже как-то не по себе от такой карандашно-кровавой картинки.

Рука Бауэра выдернула из стопки один из рисунков, и жандарм громко рассмеялся.

На рисунке была изображена полулежащая обнаженная Лаура с бокалом вина, лукаво улыбающаяся художнику.

— Он её все-таки… — последнее слово было не просто нецезурным, но еще и ужасно пошлым. Иоганн против своей воли зарделся, а священник сердито посмотрел жандарма. Под взглядом отца Иеремии тот смутился.

— Извините, святой отец, — пробормотал Бауэр. — Я же солдат все-таки. У нас такие рисунки в окопах ходили… сами знаете, война, пули, смерть. Тут поневоле грубым станешь.

Священник взял из рук жандарма рисунок и поучительным тоном произнес:

— Тут, между прочим, ничего похабного и нет. С любовью нарисовано. Все-таки художником Феликс был неплохим. Вот, кстати, смотрите…

И отец Иеремия вытащил несколько листков с изображением привидений. Иоганн с любопытством посмотрел на них и разочарованно выдохнул. Мадьяр с ножом был по-настоящему страшный, а эти… Ненатуральные какие-то привидения. Словно натянутые на что-то простыни, сквозь которые солнечный свет проходит. Неудачный рисунок.

— Вот она ваша религия, — жандарм постучал пальцем по рисунку. — Сплошные суеверия.

— Суеверия, сын мой, осуждаемы церковью, — вздохнул отец Иеремия. — Истинная вера к ним никакого отношения не имеет.

Жандарм спорить не стал, лишь пожал плечами: у вас, мол, свое мнение, а у меня свое.

Больше ничего в доме семьи Шульц найти не удалось. Когда они вышли на крыльцо, Луна спряталась за облаком, и оттого стало совсем темно. Лишь в прямоугольник открытой двери лился из дома свет, вновь делая тени длинными и нереальными.

— Вы, святой отец, хорошо соображаете, — неожиданно повторил Бауэр на прощание. — Поосторожнее что ли будьте… Жизнь она дороже правды, уж поверьте старому воину.

Помолчал и добавил:

— Темень-то какая… Может вас до дома проводить?

Отец Иеремия ничего не ответил. Лишь отрицательно покачал головой, перекрестился да двинулся с Иоганном в направлении церкви.

24

Луна снова выглянула — теперь она светила в лицо, и тени послушно прятались за спиной.

— Надо бы поговорить с Рудольфом, — озабоченно произнес отец Иеремия. — Но теперь завтра. Ты, наверное, проголодался? Мы ведь с тобой так и не пообедали сегодня…

Иоганн кивнул. Есть действительно хотелось сильно, просто раньше как-то не было времени об этом думать.

Они уже подходили к дому, когда со стороны кутузки раздался громкий крик. Даже не крик, а самый настоящий визг. Отец Иеремия и Иоганн на секунду застыли, а затем священник развернулся и торопливо зашагал обратно.

«Что-то случилось с Себой!» — мелькнуло в голове Иоганна, и юноша рванул с места, обгоняя дядю. Неужели господин Вальтер ошибся? Неужели убийца все же добрался до Себастьяна?

Выскочив на базарную площадь, юноша увидел взломанную дверь кутузки, и сердце его ухнуло в пятки. Опоздал! Понесся еще быстрее, заскочил в помещение — дверь в маленькую комнату, где держали Себастьяна, была распахнута. Он рванул ее на себя, влетел в комнату, споткнулся о рулон сетки и распластался на полу, больно ударившись о стену. В комнате никого не было. Никого. Сел, потирая ушибленный лоб, попытался сосредоточиться, сообразить куда делся Себастьян…

Снаружи послышался непонятный шум, а затем донёсся грозный рык Бауэра:

— Пошёл!

Встав, Иоганн выбрался на улицу. В бледном лунном отсвете к дверям кутузки жандарм вел бродягу Альфонса Габриэля. Тот втянул голову в плечи и, прикрывая голову рукой, пытался защититься от ударов разъяренной мельничихи, суетливо бегающей рядом.