Человек из двух времен. Дворец вечности. Миллион завтра - Боб Шоу

— Как поживает ваша племянница? — тепло спросила Кэт. — Она уже родила?

— Еще нет.

Миссис Фиц поднялась и стала подавать Бретону кофе, блинчики и сироп, не переставая говорить. Он ел молча и удивлялся, как одно или два слова, брошенные Кэт в соответствующий момент, действуют подобно катализатору, вызывая потоки слов у старой женщины. Бретон никак не мог понять, Кэт делает это специально или нет; он сносил эти разговоры, пока мог, после чего вышел в столовую, делая вид, что читает журнал.

Когда закончилось мытье посуды после завтрака, снова заговорил «электролюкс» и миссис Фиц приступила к вылизыванию дома, протирая некоторые комнаты, к ярости Бретона, по нескольку раз. Кэт почти все время с ней разговаривала, а в столовую вошла только раз — с вазой цветов.

— Прогони ты эту бабу, Бога ради, — сказал он. — Я должен с тобой поговорить.

— Попробую, но с ней всегда так.

Было похоже, что Кэт говорит искренне, и Бретон успокоился. Утро прошло, но, к его ужасу, миссис Фиц осталась и начала готовить ленч. Когда ленч был съеден, повторился ритуал мытья посуды, после чего — трудно поверить! — снова ожил пылесос. Бретон отшвырнул журнал и в бешенстве помчался наверх, руководствуясь завываниями пылесоса. Кэт стояла в дверях спальни и курила сигарету, а миссис Фиц внутри сражалась с пылью.

— Что она там снова делает? — спросил он. — Ведь полы не могли запылиться с утра.

Кэт бросила сигарету в пепельницу из шлифованного стекла, которую принесла с собой.

— Занавес. Миссис Фиц всегда снимает с них пыль в субботу.

Бретон хотел уже вернуться, когда осознал, что Кэт — зрелая и опытная интриганка, какой она стала с течением лет, — спокойно и без усилий делает с ним что хочет, используя своего рода супердзюдо, которое превращает его силу в слабость. А он покорно поддавался. Однако то, что он ей сказал, не может ею быть использовано. Ведь она не может подойти к миссис Фиц или еще к кому-нибудь и сказать, что мужчина, с которым она живет, в действительности не является ее мужем, а только его дубликатом, который возник из другого потока времени. Разве что она захочет, чтобы ее сочли ненормальной.

— Миссис Фиц, — Бретон прошел мимо Кэт в спальню, — идите-ка вы домой.

— О, Бог мой, а что я буду там делать!

Она послала ему ослепительную улыбку. Бретон вытащил вилку пылесоса из розетки и вручил ей.

— Очень вас об этом прошу. — Он с улыбкой проводил ее до двери. — Я хочу, чтобы вы как следует отдохнули в этот уик-энд, а утром в понедельник приступили к работе в самой лучшей форме. А это десять долларов премии за добросовестность.

Бретон вручил ей один из банкнотов, взятых у Джона, затем проводил ее по лестнице, подал плащ и отворил дверь. Миссис Фиц, кроваво-красные губы которой шевелились с выражением мягкого изумления, уже в дверном проеме обратилась еще раз к Кэт, но, наконец, послав им через кухонное окно последнюю улыбку, волей-неволей ушла. Бретон помахал ей рукой.

— Знаешь, ты вел себя ужасно, — сказала Кэт, спускаясь с ним вниз.

— В следующий раз я буду вдвое любезнее с ней, — ответил он, приближаясь к Кэт. Он обнял ее за талию и притянул к себе. Она не сопротивлялась, поэтому он поцеловал ее. Прикосновение ее губ было легким, но достаточным, чтобы вернуть ему уверенность в себе, чтобы разорвать паутину неуверенности, которая уже начала опутывать его мысли со вчерашнего вечера. Он закрыл глаза, как если бы пил крепкое вино… Отпущение грехов…

— Я беспокоюсь о Джоне, — сказала Кэт.

— Не понимаю, почему. — Глаза Бретона были еще закрыты. — Он ушел по собственному желанию, с искренним удовольствием. Я не вижу причин для какого-либо беспокойства.

— Это совершенно не в его стиле — уйти вот таким образом. Он поступил не нормально.

Бретон неохотно открыл глаза.

— Он устал от супружества, вот и ушел. Многие сочли бы его поступок наинормальнейшим в мире.

Взгляд Кэт встретился с его взглядом.

— Это не была реакция уравновешенного человека.

— Откуда ты знаешь?

— Джон никогда не ушел бы просто так, бросив внезапно все, по крайней мере, в нормальных условиях.

— И все же он это сделал.

— Вот именно. Поэтому я и говорю, что его реакция была совершенно не нормальной.

Повторение Кэт этой формулировки кольнуло Бретона, как иглой, дав ему почувствовать, что с ним что-то не в порядке.

— Не тверди одно и то же, Кэт. Это ничего не доказывает.

Она вырвалась из его объятий.

— А что с деньгами?

— С деньгами? Ты имеешь в виду Джона? Сдается мне, что он взял, сколько ему было нужно.

— Как? Во всяком случае, не с нашего личного счета, я не подписывала ему ни одного чека. А ведь у него не было времени, чтобы снять крупную сумму со счета фирмы.

— Ты никогда не была столь искушенной в финансовых делах. — Он отдавал себе отчет в том, что ведет себя как сопляк, но был уже не в состоянии удержаться.

— Уж я как-нибудь не дам себя в обиду. — Кэт говорила с холодной жестокостью, наполнившей его ужасом. «Девять лет, — осознал он внезапно, — это изрядный кусок времени».

— Джон может взять столько денег, сколько захочет. Для этого ему достаточно зайти в первый попавшийся банк. По всей вероятности, через несколько дней мы получим от него письмо.

— С просьбой о милостыне?

Бретон не был уверен, когда именно начался этот кошмар, но чувствовал, как он охватывает его со всех сторон. «Кэт, — молил он в душе, — почему ты не можешь быть такой, какой я хотел бы видеть тебя?»

А тем временем Кэт беспокойно сновала по комнате, брала в руки разные мелкие предметы, а потом бросала их. Бретон ходил за ней в надежде, что настроение того единственного послеполуденного времени в венецианском колорите будет каким-то чудесным образом восстановлено. Но Кэт отказывалась от разговоров на какие-либо темы, кроме мотивов столь внезапного ухода Джона, его теперешнего места пребывания и планов на будущее. Он чувствовал, что должен пойти на все и попытаться добиться ее просто силой своей любви, так, как тогда, сразу после прибытия, тем более что, по всей вероятности, тому своему успеху он был обязан тем, что одинокую, усталую и не удовлетворенную чувственно Кэт охватила растерянность.

Он вышел в сад и с удивлением констатировал, что солнце уже касается горизонта — каждая минута тянулась невыносимо долго, зато часы летели очень быстро. Ему стало холодно; медленно распространяющиеся краски ночи уже проглядывались на восточной части неба, где метеориты выныривали и исчезали, как лемминги. Их вид снова вызвал у него неясное ощущение страха. Провести еще одну одинокую ночь под этим большим небом — это превышало его возможности.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});