Ведьмы цвета мака - Екатерина Двигубская

— Что случилось?

— Ты что так долго! Там кто-то есть.

— Где?

— Да в квартире!

— Я поднимусь наверх…

— Я с тобой.

— Не надо. Если там никого нет, я тебе с балкона покричу. Хорошо?

Иван, вооружившись гаечным ключом, вошёл в квартиру. Тщательно исследовав её и не обнаружив никого, кто мог бы позариться на Маринины богатства, позвал женщину, которая в нетерпении ходила внизу.

Прижимаясь спиной к двери, чтобы сзади на неё никто не напал, она с опаской оглядывалась вокруг, рыская глазами по поверхности предметов.

— Что-нибудь пропало? — давясь улыбкой, спросил Иван. Женщина вскинулась на него, немного подумав, неожиданно побледнела, теперь её голос начал безвольно заикаться, а руки повисли двумя вялыми салатными листами с тем же противным, изъеденным гусеницей цветом.

— Не знаю, но здесь точно кто-то был.

— Тебе, наверное, показалось.

— Я ещё из ума не выжила! — Марина отошла от двери и начала расхаживать по квартире. Зайдя в спальню, внимательно осмотрела ларец с драгоценностями.

— Давай замок поменяем? — донёсся из прихожей голос Ивана.

— У меня на работе ключи пропали. — Марина подошла к мужчине и дотронулась до запястья. — Широкое.

— Как ты можешь так быстро меняться?

— В смысле?

— Ты была такой беззащитной! — воскликнул Иван, и его сдавленный смех вырвался наружу.

— А сейчас?

— А сейчас очень собранная.

— Не люблю вставать за мужчину, но иногда вековые инстинкты берут верх. — Она поцеловала его руку.

— Ничего, ты с ними справишься. — Иван вдохнул аромат её рассыпчатых волос, чуть качнулся. — Когда это было?

— Что?

— Когда пропали ключи?

— Не помню…

— Может, ты их потеряла?

— Я никогда ничего не теряю. К нам, кажется, приходила хромая девушка.

— Ладно, давай съездим купим замок.

Он попытался обнять её, но Марина вырвалась и потащила его вниз. Всё, хватит! Она не даст мужчине увлечь её, теперь она сама руководит своей жизнью.

Вскоре они подъехали к хозяйственному магазину, оставалось пятнадцать минут до закрытия, поэтому в здание поспешно входили десятки граждан, а другие десятки граждан выходили, неуклюжие, уже обременённые коробками с чешскими сервизами, лампами с золотыми подставками и молотками. Они торопились обустроить свои квартиры, как будто завтра двери магазина закроются и с прилавков исчезнут все товары, а продавщицы вымрут. Все толкались, ругались и наступали друг другу на ноги, не прикрывая лица улыбками и извинениями.

— Иди лучше во дворе посиди, чего зря в магазин тащиться.

— А вдруг ты не тот замок купишь?

— Ты всё равно в них ничего не понимаешь.

— У тебя деньги есть?

Иван усмехнулся и подал Марине руку.

— А может, там и правда никого не было? — вдруг спросила она.

— Всё равно замок надо поменять.

Иван подтолкнул Марину, она вошла во двор и села на зелёную скамейку. В охваченном четырьмя стенами пространстве бултыхались трое детей и трое взрослых — две женщины и один мужчина. Родители сидели, потягивая пиво и разговоры, не обращая ни малейшего внимания на играющих детей и на появившуюся незнакомку. Марина облегчённо вздохнула и закурила. Закружилась голова — это была первая за весь день сигарета.

Маленький мальчик, одетый в джинсы, синюю куртку с белыми треугольниками на рукавах и кепку, взобрался на трёхколёсный велосипед и погнался за высокой девочкой, старше его года на три. У неё была короткая стрижка, длинная шея с коричневым пушком красиво выгибалась из пальто, голенастые ноги, с которыми она ловко управлялась, энергично отталкивали от себя землю, неся хозяйкин самокат по направлению к выходу. Движения девочки, полные азарта, всё же в конце как будто замирали, ставя скорее запятую, чем точку, в них была нежность и желание, чтобы их одобрили, оценили, за них полюбили. В этом проглядывало уже что-то женское: некая иллюзорность, направленная на обретение себя в мужском поощрении. Тогда как мальчик был закончен, решителен и бесповоротен в любом своём проявлении. Третья малышка, которую не позвали в игру, пожаловалась взрослым:

— Мама, смотри, Катя! — и указала своей маленькой рукой ябеды, потом залезла в деревянный домик и стала из резного окна наблюдать за происходящим.

Мама, отрыгнув пивную пену, громко крикнула:

— Катя!

Катя развернулась и резво полетела обратно по посыпанным гравием дорожкам. Мальчик отчаянно жал на педали, чтобы поспеть за ней, и кричал во всё горло:

— Биби, бип, биби…

Марина поджала ноги, мальчик лихо вписался в поворот. Катя полезла на лесенку, он бросил свой велосипед и начал карабкаться вслед за ней. Они уселись на последней перекладине и свысока взирали на мир. В ушах Кати поблёскивали серьги. Он потянулся к ним, но замер, спрашивая дозволения, она не отвернулась и не дёрнулась, мальчик стал играть ими.

Ябеда вылезла из своего пёстрого укрытия и села на корточки есть картофельные чипсы. Она внимательно следила за товарищами.

Катя, спрыгнув с лестницы, лукаво посмотрела на мальчика. Он вздрогнул и, всё же оттолкнувшись, кубарем полетел вниз, но подвернул ногу и упал. Марина испугалась, что сейчас он начнёт пачкать мир криком и слёзами, а малышка перестала есть чипсы и уже потянулась указующим перстом к родителям, но мальчик, отряхнувшись и чуть прихрамывая, показал ябеде кулак и побежал за Катей.

Во двор вошла другая девочка-подросток в рыжем плаще, с распущенными волосами, она держала в руках пластмассовый стакан и с деловым видом направилась к песочнице, собрав волосы, начала зачёрпывать песок.

Мальчик остановился и с интересом стал следить за действиями незнакомки. Катя, по инерции пробежав ещё несколько метров, тоже встала. Она была бледна, а горящие глаза ревниво и жадно отсчитывали, сколько минут у неё отняли и отдали другой.

Марина поёжилась, повернулась спиной к детям, но с другой стороны — тоже детство, совсем крохотный, но очень самостоятельный ребёнок поднялся на четвереньках на горку, внизу стояла молодая и красивая бабушка. Он застыл на площадке и начал разглядывать Марину. Бабушка ревниво позвала его рукой. Малыш не спешил, он не сводил с Марины любопытных глаз. Она улыбнулась, мальчик оттолкнулся от перил и, весело хохоча, скатился вниз.

Марина мотнула головой и туго, так что дышать стало тяжело, повязала на шею красный шарф.

— Ты купил замок? — спросила она у Ивана, ждущего её около входа.

— Да. Что с тобой?

— Ничего. А инструменты у тебя есть?

— Конечно.

— Ты любишь детей?

— Очень.

Марина обернулась назад и посмотрела на детство, на чужое бессмертие, потом выдохнула и села в машину.

Когда они приехали домой, Иван, раздевшись по пояс, начал вытаскивать из портфеля инструменты, он был сосредоточен, и это очень шло ему. Марина заметила, что у него в центре груди углубление — наверное, ёмкость для поцелуев, женщине захотелось броситься на Ивана и до краёв заполнить её своей любовью, но она отвернулась и уставилась в окно. Тоскливо падал снег, он засыпал тротуары, лип к веткам деревьев, в просветы между белыми насыпями пробиралась шёпотом мгла, ночь, в которой ничего не будет видно, чуть отведёшь от себя руку, и она исчезнет, обглоданная чернотой.

— Такой женщине, как я, важно блистать на людях, но она совершенно невыносима в семье. Зачем тебе жениться на мне?

— Марина, ты мне мешаешь. Дай, пожалуйста, отвёртку, и не говори глупости.

— Тебе нравится ущербность?

— Что ты городишь!

Марина прижалась к спине Ивана и почувствовала, как работают мышцы. Русый, высокий, с широкими плечами, ей хотелось плакать от того, как он ей нравился.

— Каждый год мне неумолимо намекает, что моя жизнь сочится между пальцев, а я всё не хочу сжать их.

— Марина, пожалуйста…

— Женщина всегда мечтает, что её полюбят со всеми изъянами и недостатками, но всегда приходится укладывать волосы, быть весёлой и говорить то, что хочет услышать мужчина. Почему так?

— Готово! Теперь к нам никто не заберётся.

Снег остановился и повис, Марина задёрнула штору и тихо расплакалась.

Иван, гремя инструментами, так и не услышал её слёз. На кухне Марина выдавила на губку моющего средства, его запах ударил в нос, женщина пошатнулась…

— Куда делись перчатки? — крикнула она.

— Прости, я не спросил разрешения и унёс их в лабораторию. Мои совсем прохудились.

— А новые купил?

— Забыл, — шёпотом сказал Иван.

— Как восхитительна жизнь вдвоём, ты понятия не имеешь, где твои вещи!

— Не сердись!

— Я не сержусь, я просто хочу свои перчатки!

Иван обнял Марину и уткнулся носом в её затылок.

— Ты так вкусно пахнешь. Марина… — позвал он её, она дёрнула плечами и принялась тереть тарелку. Он потянул её за хвостик. — Ты, Марина, совместимая несовместимость. — Её движения остановились, она чуть тише сделала воду. — Ты не можешь быть одна, но и не можешь жить вдвоём. Тебе гораздо дороже и важнее твои привычки: как стоит чашка, где лежат перчатки, как складываются глаженые майки… чем человек, рядом с тобой коротающий жизнь. Это не страшно, тебе можно, ты большая. К тому же я люблю тебя так сильно, что стерплю всё на свете. Вот что страшно.